Полока, Геннадий Иванович

Геннадий Полока
Дата рождения:	15 июля 1930(1930-07-15)
Дата смерти:	5 декабря 2014(2014-12-05) (84 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Профессия:	режиссёр, сценарист, актёр, продюсер
Карьера:	1957—2014
Награды:

Генна́дий Ива́нович Поло́ка (15 июля 1930, Куйбышев (Новосибирская область) — 5 декабря 2014, Москва) — советский и российский кинорежиссёр, сценарист, актёр, продюсер, педагог. Работал на разных киностудиях.

Биография

Ранние годы

Геннадий Полока родился в Куйбышеве в 1930 году. Фамилия Полока — словацкая. Его прадед по отцовской линии эмигрировал из Австро-Венгрии в Российскую империю в преддверии Первой мировой войны, опасаясь геноцида славян. О своих корнях режиссёр говорил: «Вообще, в моей семье много было национальностей: были поляки, были немцы, украинцы... У меня такая странная фамилия. И каждый раз, когда я приезжаю в какую-нибудь страну, возникает вопрос на пресс-конференции: «Какой вы национальности?». И я так твёрдо говорю: «Я — русский». Я действительно очень люблю Россию и больше десяти дней за границей прожить не могу».

В детстве имел много увлечений: обучался в музыкальной школе, занимался балетом, посещал художественную студию. В 1940 году в возрасте 10 лет посмотрел фильм «Большой вальс» режиссёра Жюльена Дювивье и с тех пор вознамерился стать режиссёром. Войну провёл с матерью в эвакуации в Новосибирске. Трудился на лесоповале, возил овощи из колхоза в город, работал сопровождающим товарных вагонов, шедших на фронт.

После войны пытался поступить на режиссёрский факультет, но в приёмной комиссии сочли его слишком молодым. В 1947—1951 гг. учился на актёрском отделении Высшего театрального училища имени М. С. Щепкина (мастерская М. Кнебель и Л. Волкова). В 1957 году Геннадий Полока окончил режиссёрский факультет ВГИКа (мастерская Льва Кулешова и Александры Хохловой).

Режиссёрская карьера

Дебютировал в качестве документалиста с короткометражным фильмом «Икарийские игры» (1956) и полнометражным фиильмом о III Всемирных спортивных играх студентов «Наши гости» (1958). С 1957 года — режиссёр киностудии «Мосфильм». Работал ассистентом режиссёра у М. Ромма, Ю. Райзмана, Г. Александрова, А. Алова, В. Наумова и Б. Барнета.

В 1960 году Полока приступил к съёмкам фильма «Чайки над барханами» на студии «Туркменфильм». Сюжет картины охватывал строительство водоканала в пустыне. По словам режиссёра, «...я снял жестокий фильм. Когда руководители республики увидели отснятый материал, они пришли в ужас. Мне посоветовали «переориентироваться», иными словами, переделать фильм в «жизнеутверждающем духе». А я... советам не внял, продолжал снимать по-своему». Художественный совет Министерства культуры СССР высоко оценил отснятый материал. Тогда руководство Туркменской ССР завело против режиссёра уголовное дело. «Чего только в нем не было: и растраты, и наркотики, и золото... К этому времени начали действовать две так называемые рокотовские статьи, по которым за этого рода преступления можно было и расстрел получить». Дело длилось полтора года, его удалось закрыть только после вмешательства Союза кинематографистов и лично Екатерины Фурцевой. Полока был признан невиновным, однако производство фильма было остановлено как «политически вредного».

В 1962 году Полока снимает детский фильм «Капроновые сети» совместно с Леваном Шенгелия. А в 1966 году на студии «Ленфильм» была поставлена картина «Республика ШКИД» по мотивам одноимённой книги Григория Белых и Л. Пантелеева, принёсшая режиссёру всесоюзную популярность. По итогам 1966 года картина заняла 12-е место в прокате, её посмотрело 32,6 миллионов зрителей.

В 1967—1968 годах Полока работал над фильмом «Интервенция» по мотивам одноимённой пьесы Льва Славина. Фильм, снятый в стиле комедий буфф 1920-х годов, был запрещён как «политически и художественно чуждый», о чём свидетельствует секретный циркуляр секретаря ЦК КПСС П. Н. Демичева. Восстановлен и выпущен на экран только в 1988 году во время Перестройки.

Впоследствии режиссёр работал в различных жанрах. Сценарий приключенческого фильма «Один из нас» (1970) о подвиге советских контрразведчиков был предложен Геннадию Полоке как «последняя возможность продемонстрировать свою политическую лояльность». Съёмки велись на студии «Мосфильм». Картина, однако, была признана вредной и выпущена в прокат без рекламы, тем не менее она снискала популярность у интеллигенции. Далее последовала комедия «Одиножды один» по сценарию Виктора Мережко. Фильм был запущен после настойчивых просьб одного из руководителей «Ленфильма» Иосифа Хейфица. После завершения фильм был подвергнут тотальному политическому остракизму в официальных средствах массовой информации, а режиссёра «за глумление над простым советским человеком» окончательно лишили права на постановку в кино с формулировкой «как не сделавшего выводы из своих идеологических заблуждений».

В 1976 году Сергей Лапин неожиданно предложил Полоке пост художественного руководителя студии музыкальных фильмов ТО «Экран», который он и занимал в течение последующих пяти лет, сотрудничая с молодыми режиссёрами. Так, под руководством Полоки были выпущены телефильмы «Артём» («Одесская киностудия», 1977), «Жил-был настройщик» (ТО «Экран», 1978) и «Мелодия на два голоса»(ТО «Экран», 1979), где Полока также был режиссёром окончательного варианта картины.

С 1980 года Геннадий Иванович работает на киностудии «Беларусьфильм». В 1981 году завершилась работа над фильмом «Наше призвание» (3 серии) по мотивам книги Н. Огнёва «Дневник Кости Рябцева». Сериал задумывался как продолжение тематической линии об истории советской школы, начатой в «Республике ШКИД». Спустя пять лет было снято продолжение: полнометражный фильм «Я — вожатый форпоста», рассказывающий о дальнейших судьбах героев. Кроме того, в 1982 году вышел мини-сериал «Его отпуск» (4 серии), где Полока выступил художественным руководителем, а также режиссёром финального варианта под псевдонимом Егор Геращенко.

В своих последних фильмах режиссёр вновь вернулся к теме постреволюционных лет. Его криминальная комедия «А был ли Каротин?» в 1989 году была удостоена Золотой медали Ватикана. За фильм-трагедию «Возвращение Броненосца» (1996) по мотивам одноимённой повести Алексея Каплера режиссёр был удостоен Приза Президентского совета кинофестиваля в Сочи «Кинотавр». Премьеры фильма, посвящённого 100-летию кинематографа, прошли в 25-ти странах мира, в том числе, в зале штаб-квартиры ЮНЕСКО. Картина «Око за око» (2010) по повести Бориса Лавренёва «Седьмой спутник» стала последней работой Геннадия Полоки.

Прочее

В 1974-1976 годах — главный режиссёр драматического театра МГУ.

С 1987 — Председатель Бюро режиссёров Союза Кинематографистов СССР и Председатель Оргкомитета Гильдии режиссёров СК СССР.

В 1988—2002 годах — руководитель мастерской на режиссёрском факультете ВГИКа, выпустил 4 мастерских. Преподавал на Высших курсах сценаристов и режиссёров, а также в Королевском колледже искусств в Лондоне. Профессор. С 1988 года практически ежегодно Полока проводил мастер-классы в ведущих киношколах мира: Лондоне, Вашингтоне, Нью-Йорке, Сиракузах (США), Белграде, Калькутте, Монреале, Гвадалахаре (Мексика) и др.

С 2000 года — Заместитель Председателя Союза Кинематографистов России по международным связям. С 2002 г. — Президент Международного кинофестиваля стран СНГ и Прибалтийских государств «Новое кино. XXI век». С 2003 г. — Председатель Оргкомитета Национальной Академии кинематографических искусств и наук России, а с 2004 г. — Первый вице-президент Национальной Академии кинематографических искусств и наук России. С 2008 г. — Секретарь Союза кинематографистов России. С 2009 года исполнял обязанности Председателя Московского отделения СК России.

С 2012 — Председатель Оргкомитета Всероссийского Общества Друзей кино.

Кроме того, Геннадий Полока снимался в фильмах как актёр.

Геннадий Полока — первый отечественный режиссёр, ретроспектива фильмов которого была организована американской стороной в Вашингтоне на самой престижной площадке в США «Кеннеди-центре». С российской стороны его представлял спецпредставитель Президента России В. С. Черномырдин, с американской — Советник Президента Картер Браун. Кроме того, ретроспектива его фильмов была проведена в Монреале (Канада).

Смерть и похороны

Геннадий Иванович Полока скончался в Москве 5 декабря 2014 года на 85-м году жизни. Прощание с режиссёром состоялось 9 декабря в Доме кино. В тот же день его похоронили на Ваганьковском кладбище.

Семья

У Геннадия Ивановича Полоки остались жена Ольга Полока, и две дочери, Наталья и Вероника.

Признание и награды

• Заслуженный деятель искусств Российской Федерации (27 августа 1992) — за заслуги в области искусства
• Народный артист Российской Федерации (13 октября 1998) — за большие заслуги в области киноискусства
• Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (29 декабря 2011 года) — за большие заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность
• Кинотавр — 1996 год за фильм «Возвращение "Броненосца"»"
• Приз Международного кинофестиваля «Листопад» в Минске за фильм «Возвращение "Броненосца"»
• Приз зрительских симпатий на Международном кинофестивале в Онфлере (Франция) за фильм «Возвращение "Броненосца"»
• Приз кинофестиваля актёров кино «Созвездие» режиссёру Г. Полоке «За создание лучшего актёрского ансамбля» — фильм «Око за око»
• Приз международного кинофестиваля военно-патриотического фильма имени С. Ф. Бондарчука «Волоколамский рубеж» «За лучшую режиссуру» — фильм «Око за око»
• Приз «За вклад в киноискусство» на кинофестивале во Владикавказе
• Приз «За вклад в киноискусство» сербского кинофонда (Сербия)
• Спецприз всекитайского Союза Кинематографистов «За вклад в киноискусство»
• Приз Министерства культуры Китая «За продолжение революционных традиций»
• Приз имени Л.Кулешова и А.Хохловой «За выдающиеся достижения в кинообразовании»
• Приз Международного кинофестиваля в Риге «За вклад в развитие кинематографии»
• Приз международного кинофестиваля военно-патриотического фильма имени С. Ф. Бондарчука «Волоколамский рубеж» режиссёру Г.Полоке «За вклад в развитие кинематографа»

А так же призы и премии на других международных и национальных фестивалях.

Фильмография

Режиссёр

1. 1957 — Наши гости из далёких стран (документальный)
2. 1957 — Жизнь
3. 1960 — Чайки над барханами (не закончен)
4. 1962 — Капроновые сети (совместно с Леваном Шенгелия)
5. 1966 — Республика ШКИД
6. 1968 — Интервенция (восстановлен и выпущен в 1987 году)
7. 1971 — Один из нас
8. 1974 — Одиножды один
9. 1981 — Наше призвание
10. 1981 — Его отпуск
11. 1985 — Три процента риска
12. 1986 — Я — вожатый форпоста
13. 1989 — А был ли Каротин?
14. 1990 — Солдатушки — бравы ребятушки (под псевдонимом Любовь Омельченко)
15. 1996 — Возвращение «Броненосца» (телесериал)
16. 1997 — Возвращение «Броненосца» (киноверсия для проката)
17. 2010 — Око за око

Сценарист

1. 1962 — Капроновые сети
2. 1981 — Наше призвание
3. 1989 — А был ли Каротин?
4. 1996 — Возвращение «Броненосца»
5. 1996 — Око за око"

Продюсер

1. 1996 — Возвращение «Броненосца»

Актёр

1. 1966 — Ярость — Зубаревич
2. 1969 — Рокировка в длинную сторону
3. 1970 — Секундомер — Семён, навещал своего старого школьного учителя
4. 1971 — Ночь на 14-й параллели
5. 1972 — Принц и нищий — лорд Гертфорд, дядя принца
6. 1972 — Дела давно минувших дней… — предсказатель Истомин
7. 1974 — Совесть — врач Волощук
8. 1983 — Как я был вундеркиндом — дипломат, учитель английского

Ссылки

• Федоров А. В. [www.kino-teatr.ru/kino/art/kino/595/ Постскриптум к прошлому (1991)]
• [www.sovsekretno.ru/magazines/article/1257 Интервью: Концерт Высоцкого для всей Одессы]
• [izvestia.ru/news/580542 Полока: кинематограф ретроавангарда"] // статья Андрея Ашкерова, 09.12.2014

Отрывок, характеризующий Полока, Геннадий Иванович

– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.