Шпигун, Геннадий Николаевич

Геннадий Николаевич Шпигун
Место рождения	село Бабаюрт, Бабаюртовский район, Дагестанская АССР, РСФСР, СССР
Место смерти	Итум-Калинский район, Чечня, Россия
Принадлежность	СССР СССР→ Россия Россия
Род войск	МВД
Годы службы	1984—2000
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Первая чеченская война
Награды и премии

Геннадий Николаевич Шпигун (5 февраля 1947, Бабаюрт, Дагестанская АССР — март 2000, Чечня) — российский государственный деятель. Генерал-майор милиции, полномочный представитель МВД РФ в Чеченской Республике.

В 1999 году был похищен из самолёта в аэропорту Грозный. Похитители потребовали выкуп, но федеральное правительство ответило отказом. Попытки найти и освободить Шпигуна, предпринимавшиеся силовыми структурами как России, так и Ичкерии, к успеху не привели. Его тело было обнаружено в марте 2000 года у села Итум-Кали.

Биография

Родился и вырос в Бабаюртовском районе Дагестана.

Работал на заводе «Дагдизель» фрезеровщиком. С 1969 года занялся общественно-политической работой: в период с 1969 по 1980 год занимал партийные должности секретаря Каспийского горкома ВЛКСМ, заместителя заведующего отделом Дагестанского обкома ВЛКСМ, секретаря комитета комсомола завода «Дагдизель». В 1980 году Шпигун получил должность инструктора отдела, заместителя заведующего отделом организационно-партийной работы Дагестанского обкома КПСС.

В 1984 году поступил на службу в органы МВД СССР, занимал должность заместителя начальника Исправительно-трудовых учреждений, затем стал заместителем начальника политотдела, начальником отдела кадров, заместителем министра, начальником службы по работе с личным составом МВД Дагестана.

Принимал участие в Первой чеченской войне, являлся руководителем всех следственных изоляторов на территории Чечни. Джохар Дудаев в 1996 году включил Геннадия Шпигуна в «список ответственных за чеченскую трагедию».

С 1996 по 1998 год Шпигун являлся главным эксперт-консультантом отдела обеспечения управления силами и средствами в чрезвычайных условиях Управления по чрезвычайным ситуациям Главного штаба МВД РФ, затем был повышен до главного инспектора. В том же году переведён на должность начальника инспекции Главного организационно-инспекторского управления МВД РФ.

В феврале 1999 года Шпигун сменил Адама Аушева, брата Руслана Аушева, на посту представителя МВД РФ в Ичкерии. Это вызывало протест в Чечне, Аслан Масхадов уведомил руководство МВД России о нежелательности нахождения Шпигуна в республике Ичкерия.

Похищение

5 марта 1999 года в аэропорту Грозного Шпигун сел в самолёт авиакомпании «Асхаб» для перелёта в Москву, чтобы отметить 8 марта с женой, охрана осталась снаружи. Во время разгона по взлётной полосе из багажного отделения вылезли три вооружённых человека в масках, ещё двое присоединились к ним из салона. Они выволокли генерала наружу и увели в сторону Терского хребта. Пилот развернул самолёт в сторону терминала, чтобы сообщить о ЧП, но тут путь самолёту преградили два автомобиля УАЗ. Из них вышли люди в камуфляже и потребовали пустить их в салон. Убедившись, что ни генерала, ни их сообщников в самолёте уже нет, они последовали за ними. 17 марта за генерала Шпигуна через посредников похитители потребовали выкуп в размере 15 миллионов долларов США, позднее сумму снизили до 7, а после и до 3 миллионов. Руководство МВД России отказалось выплачивать деньги похитителям.

После похищения министр внутренних дел Сергей Степашин дал слово офицера, что Шпигун будет освобождён. Согласно заявлениям официальных лиц, силовые структуры как России, так и Ичкерии неоднократно предпринимали попытки освобождения похищенного генерала, проводились встречи с представителями похитителей. Предполагались различные варианты, от ракетного обстрела баз боевиков до проведения операции силами спецназа. Пленного часто перевозили с места на место, что исключило возможность планирования каких-либо действий. Со стороны Ичкерии действия затруднялись наличием в рядах МВД агентуры боевиков.

29 декабря 1999 года СМИ распространили заявление старейшин Ачхой-Мартана, в котором сообщалось, что генерал Шпигун жив и оценивается в 5 миллионов долларов. Сообщалось, что какое-то время его содержали в Ачхой-Мартане, позже его переправили в Грузию. В пользу этой версии говорили показания освобождённого из плена жителя Дагестана. Он утверждал, что его содержали в грузинском селе Шатили в одном подвале с похищенным генералом. Бывший министр обороны Грузии Тенгиз Китовани впоследствии подтвердил сведения о том, что Геннадия Шпигуна содержали на территории Панкисского ущелья. 28 января 2000 года ряд российских СМИ распространили заявление начальника Северо-Кавказского управления по борьбе с организованной преступностью о том, что Геннадий Шпигун жив и известно его местонахождение.

МВД РФ сообщало, что похищение генерала было совершено по приказу Шамиля Басаева сепаратистами из банды Абдул-Малика Межидова. Согласно другим сведениям, среди организаторов похищения были чеченские сепаратисты Бауди Бакуев, Арби Бараев и братья Ахмадовы. Предполагалось, что помощь в похищении Шпигуна оказывал «бригадный генерал», глава пограничной и таможенной служб Ичкерии Магомед Хатуев, в ведении которого находился военный городок в Грозном, где содержались десятки заложников. Кроме того, предполагается, что в организации похищения участвовал «бригадный генерал», заместитель министра внутренних дел Ичкерии Насруди Бажиев. Обвинения в причастности к похищению также были предъявлены Борису Березовскому. Подозревалось, что Геннадий Шпигун знал о финансовых контактах Березовского с чеченскими бандформированиями, это могло стать причиной похищения.

Обнаружение тела и похороны

31 марта 2000 года в районе села Итум-Кали при содействии местных жителей было обнаружено тело заложника, по их словам, сбежавшего от боевиков и замёрзшего в лесу. По показаниям одного из пленных боевиков, это был пленный генерал Шпигун, умерший от проблем с сердцем при переходе из Шатоя в Итум-Кали. Генетическая экспертиза с точностью 90% показала, что тело принадлежит именно Шпигуну. Позднее тело опознал родной брат генерала.

Факт опознания тела Геннадия Шпигуна отрицался представителями МВД России. Так, министр внутренних дел Владимир Рушайло назвал информацию о принадлежности обнаруженного тела похищенному генералу «глупостью», а поиски продолжались. Так, в ночь на 30 апреля 2000 года в результате спецоперации, проведённой оперативной группой по поиску Шпигуна, в районе Бамута был освобождён племянник мэра Махачкалы, показавший, что его содержали в соседнем подвале с Геннадием Шпигуном.

Шпигун похоронен в июне 2000 года на Преображенском кладбище в Москве. В аэропорту Махачкалы перед отправкой гроба с телом в Москву состоялась траурная церемония, где присутствовали председатель Народного собрания Дагестана Муху Алиев, руководство дагестанского МВД, делегация из Бабаюртовского района.

Награды

• Медали ордена «За заслуги перед Отечеством» двух степеней;
• Медаль «Ветеран труда»;
• Медаль «За безупречную службу» трёх степеней;
• Юбилейные медали («100-летие Ленина», «60 лет Вооруженных Сил СССР»).

Память

Главной улице Бабаюрта было присвоено имя погибшего.

Литература

• Ильясов З. Дагестан: цифры и факты. — Мх.: Дагестанское книжное издательство, 2005. — 633 с. — ISBN 1000023-85080.
• Подберёзкин А. И. Россия--2000: Хроника и аналитика. — Духовное наследие, 2000. — Т. 1. — 1143 с. — ISBN 978-5-860-14124-7.
• Бармин Ф. [www.specnaz.ru/article/?570 Басаевский пёс] // Спецназ России. — 2004. — Сентябрь (№ 9 (96)). [archive.is/1OJ3v Архивировано] из первоисточника 18 апреля 2013.

Отрывок, характеризующий Шпигун, Геннадий Николаевич

– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…