Геноцид армян

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Слушать введение в статью · (инф.)
Этот звуковой файл был создан на основе введения в статью [ru.wikipedia.org/w/index.php?title=%D0%93%D0%B5%D0%BD%D0%BE%D1%86%D0%B8%D0%B4_%D0%B0%D1%80%D0%BC%D1%8F%D0%BD&oldid=57257850 версии] за 25 июля 2013 года и не отражает правки после этой даты.
см. также другие аудиостатьи

Геноци́д армя́н (арм. Հայոց Ցեղասպանություն, тур. Ermeni soykırımı — геноцид армян, тур. Ermeni Kırımı — армянская резня; по-армянски чаще используется выражение Մեծ Եղեռն [МФА: [mɛts jɛˈʁɛrn]] — Великое Злодеяние) — геноцид[1][2][3][4], организованный и осуществлённый в 1915 году (по мнению некоторых источников, продлившийся до 1923 года[1][5][6]) на территориях, контролируемых властями Османской империи. Геноцид осуществлялся путём физического уничтожения и депортации, включая перемещение гражданского населения в условиях, приводящих к неминуемой смерти.

Геноцид армян проводился в несколько стадий: разоружение армянских солдат, избирательная депортация армян из пограничных районов, принятие закона о высылке, массовая депортация и убийства армян. Некоторые историки включают в него убийства 1890-х годов, резню в Смирне и действия турецких войск в Закавказье в 1918 году (см. раздел Османская империя и Республика Армения в 1918—1923 годах).

Основными организаторами геноцида считаются лидеры младотурок Талаат, Джемаль и Энвер, а также руководитель «Особой организации» Бехаэддин Шакир. Одновременно с геноцидом армян в Османской империи имели место геноцид ассирийцев и геноцид понтийских греков. Бо́льшая часть армянской диаспоры возникла из бежавших из Османской империи армян.

Термин «геноцид» в своё время был предложен его автором Рафаэлем Лемкиным для обозначения массового уничтожения армян в Османской империи[7][8][9] и евреев на территориях, оккупированных нацистской Германией. Геноцид армян является вторым по изученности актом геноцида в истории после Холокоста[10]. В совместной Декларации от 24 мая 1915 года стран-союзниц (Великобритания, Франция и Россия) массовые убийства армян впервые в истории были признаны преступлением против человечности[11].





Содержание

Исторические предпосылки

Армянский этнос сформировался к VI веку до н. э. на территории современной восточной Турции и Армении, в регионе, включающем в себя гору Арарат и озеро Ван. Ко второму веку до н. э. армяне объединились под властью царя Арташеса I, образовав государство Великая Армения. Наибольшую территорию она имела в период правления царя Тиграна II Великого, когда границы его империи раздвинулись от Евфрата, Средиземного моря и Палестины на западе до Каспийского моря на востоке[12]. В начале IV в. н. э. (традиционная дата — 301 год) Армения стала первой страной, официально принявшей христианство как государственную религию, в 405 году ученым Месропом Маштоцем был создан армянский алфавит, а в первой половине V века на армянский язык была переведена Библия. Принятие христианства стало определяющим фактором, объединившим армянский этнос после утраты государственности, а Армянская апостольская церковь стала важнейшим институтом национальной жизни. В 428 году Великая Армения прекращает своё существование, и до VII века Западной Арменией правят византийцы, а Восточной — персы. С середины VII века большая часть территории Армении находилась под властью арабов. В 860-х годах Армянское царство восстанавливает свою независимость под властью династии Багратидов. В 1045 году византийцы захватывают столицу Армении — Ани. В 1080 году князь Рубен I основывает Киликийское армянское государство, в 1198 году князь Левон II принимает титул царя. В 1375 году египетские мамлюки захватывают Киликию, независимое армянское государство прекращает своё существование. Религиозное противостояние армян, не желавших отказаться от христианства, во время многочисленных вторжений мусульман (арабских Аббасидов, сельджуков и огузских тюрков, персов) на территорию исторической Армении, опустошительные войны и массовые переселения привели к уменьшению численности армянского населения на этой территории[2].

Население Османской империи и терминология

Население Османской империи в конце XIX века было этнически разнообразным. В него входило несколько мусульманских этносов: турки, курды, арабы, черкесы и прочие выходцы с Северного Кавказа и др., среди христианских этносов выделялись армяне, греки, болгары и др. Также в Османской империи жили евреи и представители некоторых других народов. В рядах османского офицерского корпуса служили, в том числе, арабы, также занимавшие высокие правительственные должности, особенно во время правления султана Абдул-Хамида II.

До начала XX века этноним «турок» (Türk) часто употреблялся в уничижительном смысле. «Турками» именовали тюркоязычных крестьян Анатолии, с оттенком презрения к их невежественности (напр. kaba türkler «грубые турки»)[13]. В начале XX века, с приходом к власти младотурок, политика турецкого национализма стала более заметной, пантюркизм стал официальной идеологией, а этноним «турок» потерял отрицательную коннотацию (см. раздел «Организация уничтожения армян»). Тем не менее многие арабы продолжали считать себя «османами» до конца существования империи[14].

В статье при описании событий, предшествующих распаду Османской империи, для идентификации мусульманского населения, если это не определённые этнические группы (как, например, курдские кочевые племена), используются термины «мусульмане» или «османы», хотя, строго говоря, в число последних формально входили и армяне. Так, в состав османских войск эпохи Первой мировой войны входили представители почти всех подвластных османским султанам народов, в том числе, армяне. При описании государственных институтов империи до окончания Первой мировой войны в основном используются термины «оттоманский» или «османский», реже «турецкий» — хотя это принятое наименование в русской историографии (например, Русско-турецкая война (1877—1878)).

В убийствах армян принимали участие многие мусульманские этносы, в том числе, курды и черкесы, однако эти действия часто совершались по заказу турецких должностных лиц[Комм 1][15].

Османская империя и армянский вопрос

Армяне Османской империи, не будучи мусульманами, считались второразрядными гражданами — зимми. Армянам запрещалось носить оружие, они должны были платить более высокие налоги. Армяне-христиане не имели права свидетельствовать в суде[2][16][17][18].

Несмотря на то, что 70 % армянского населения составляли бедные крестьяне, среди мусульманского населения был распространён стереотип хитрого и успешного армянина с большим коммерческим талантом. Враждебность к армянам усугубляли нерешённые социальные проблемы в городах и борьба за ресурсы в сельском хозяйстве[19]. Эти процессы осложнялись притоком мухаджиров — мусульманских беженцев с Кавказа (после Кавказской войны и русско-турецкой войны 1877—78 годов) и из новообразованных балканских государств. Изгнанные христианами со своих земель, беженцы переносили свою ненависть на местных христиан. Притязания армян на личную и коллективную безопасность и одновременное ухудшение их положения в Османской империи привели к возникновению так называемого «армянского вопроса» как части более общего восточного вопроса[2][16][17][18].

В 1882 году в Эрзерумской области было создано одно из первых армянских объединений — «Сельскохозяйственное общество», призванное защитить армян от грабежей, осуществлявшихся курдскими и другими кочевыми племенами. В 1885 году была создана первая армянская политическая партия Арменакан, платформа которой предусматривала достижение местного армянского самоопределения при помощи просвещения и пропаганды, а также военной подготовки для сопротивления государственному террору. В 1887 году возникла социал-демократическая партия Гнчакян, целью которой было освобождение турецкой Армении путём революции с участием всех этнических групп и создание независимого социалистического государства. Наконец, в 1890 году в Тифлисе прошёл первый съезд наиболее радикальной партии Дашнакцутюн. Программа партии предусматривала автономию в пределах Османской империи, свободу и равенство для всех групп населения, а в социальной части опиралась на создание крестьянских коммун как основных элементов нового общества[17].

Массовые убийства армян в 1894—1896 годах

Массовые убийства в 1894—1896 годах, унёсшие жизни многих десятков, а то и сотен тысяч армян, состояли из трёх основных эпизодов: резни в Сасуне, убийств армян по всей территории империи осенью и зимой 1895 года и резни в Стамбуле и в районе Вана, поводом для которой послужили протесты местных армян. Наиболее кровавой и наименее изученной является вторая фаза. Степень участия властей в организации убийств до сих пор является предметом ожесточённых споров[20].

В районе Сасуна курдские вожди обложили данью армянское население. В то же время османское правительство потребовало погашения задолженностей по государственным налогам, которые до того прощались, учитывая факты курдских грабежей. В следующем году курды и османские чиновники потребовали от армян уплаты налогов, но встретили сопротивление, подавить которое был послан Четвёртый армейский корпус. Было убито не менее 3000 человек. Послы Британии, Франции и России предложили создать комиссию по расследованию, однако предложение было отклонено Портой[20][21][22][23].

Протестуя против нерешённости армянских проблем, гнчакисты в сентябре 1895 года решили провести большую демонстрацию, однако на их пути встала полиция. В результате начавшейся перестрелки десятки армян были убиты и сотни ранены. Полиция отлавливала армян и передавала их софтам — учащимся исламских учебных заведений Стамбула, которые забивали их до смерти. Резня продолжалась до 3 октября[20][24]. 8 октября мусульмане убили и заживо сожгли около тысячи армян в Трабзоне. Это событие стало провозвестником организованной османскими властями серии массовых убийств армян в Восточной Турции: Эрзинджане, Эрзеруме, Гюмюшхане, Байбурте, Урфе и Битлисе[25][26].

Несмотря на то, что дашнаки воздерживались от публичных акций, резня 1895 года привела их к решению захватить здание Оттоманского банка в Стамбуле. 26 августа 1896 года группа хорошо вооружённых дашнаков захватила здание Оттоманского банка, взяла европейский персонал в заложники и, угрожая взрывом банка, потребовала от турецкого правительства провести обещанные политические реформы. В результате переговоров представитель российского посольства и директор банка, Эдгар Винсент, уговорили нападающих покинуть здание банка под личную гарантию безопасности. Однако власти распорядились начать нападения на армян ещё до того, как группа дашнаков покинула банк. В течение двух дней при очевидном попустительстве властей турки забивали до смерти армян, убив более 6000 человек[25][27].

Точное число жертв резни 18941896 годов подсчитать невозможно. Ещё до окончания насильственных действий находящийся в это время в Турции лютеранский миссионер Иоганнес Лепсиус, используя немецкие и другие источники, собрал следующую статистику: убитых — 88 243 человек, разорено — 546 000 человек, разграбленных городов и деревень — 2493, обращено в ислам деревень — 456, осквернено церквей и монастырей — 649, превращено в мечети церквей — 328[28]. Оценивая общее число убитых, Кинросс приводит цифру 50—100 тысяч[25], Блоксхэм — 80—100 тысяч[29], Ованнисян — около 100 тысяч[30], Адалян и Тоттен — от 100 до 300 тысяч[31][32], Дадрян — 250—300 тысяч[33], Сюни — 300 тысяч человек[34].

Приход младотурок к власти. Киликийская резня

В 1907 году султан Турции Абдул-Хамид II был низложен и сослан в Салоники. Были приняты новые законы, означавшие конец традиционному превосходству мусульман над армянами. Однако, когда в Стамбуле сторонники Абдул-Хамида подняли мятеж, в Адане консервативно настроенные мусульмане напали на армян, которые составляли четверть населения города. Власти вмешались только через два дня, когда уже были убиты более 2000 армян. Прибывшие в город армейские подразделения вместе с погромщиками напали на армянскую часть города, которая была полностью сожжена. Погромы прошли по всей Киликии, доходя до Мараша и Кессаба[35][36].

После конституционной революции 1908 года младотурки фактически признали захват земель армянского населения при Абдул-Хамиде, они также поощряли переселение мухаджиров на эти территории. После подавления стамбульского мятежа младотурки начали кампанию насильственного отуречивания населения и запретили организации, связанные с нетурецкими этническими целями. 400 000 мухаджиров было размещено в Анатолии, что привело к значительному преобладанию мусульман в империи, хотя в середине XIX века немусульмане составляли около 56 % её населения. Перестав сотрудничать с партией турецких буржуазных революционеров Иттихат, армянские политические партии снова обратились за поддержкой к европейским державам. При поддержке Российской империи в феврале 1914 года ослабленной Османской империи был навязан план, по которому предусматривалось создание двух зон из шести армянских областей и города Трапезунда, которые должны были управляться представителями европейских держав, согласованными с Портой[37][38][39].

Первая мировая война. Геноцид армян

Организация уничтожения армян

Османский «триумвират»: Талаат-паша, Энвер-паша, Джемаль-паша

После революции Иттихат в 1908 году перед турками встала проблема поиска новой идентичности. Имперская оттоманская идентичность была подорвана конституцией, уравнявшей разные группы населения Османской империи в правах и лишившей турок имперского статуса. Кроме того, эта идеология проигрывала агрессивной идеологии пантюркизма и исламской доктрине. В свою очередь, позиции исламской идеологии подрывали факт наличия соседнего шиитского государства Персия и атеистическое мировоззрение лидеров Иттихат. Самым влиятельным идеологом младотурок был социолог и поэт Зия Гёкальп, сформулировавший принципы, в соответствии с которыми Османская империя приняла участие в Первой мировой войне. Эти принципы включали страну Туран, населённую туркоговорящими мусульманами, причём территория Турана должна была охватывать весь ареал тюркского этноса. Эта концепция, фактически исключающая нетюрок не только из власти, но и вообще из гражданского общества, была неприемлема для армян и других этнических меньшинств Османской империи. Наиболее удобный для основного населения империи пантюркизм был в течение нескольких лет принят почти всеми лидерами Иттихат в качестве основной идеологии. Армяне, идентифицировавшие себя, в первую очередь, с религиозной точки зрения, считали, возможно, ошибочно[Комм 2], тюркизм меньшим злом, чем ислам. Во время балканской войны 1912 года армяне в большинстве своём склонялись к идеологии османизма, а армянские солдаты — более 8 тысяч добровольцев — играли значительную роль в турецких войсках. Многие из армянских солдат, по свидетельству английского посла, демонстрировали исключительную храбрость. В свою очередь, армянские партии Гнчак и Дашнакцутюн заняли антиосманскую позицию. Представитель дашнаков организовывал в Тифлисе проармянские отряды для операций против Турции, а представители гнчакистов предлагали военную помощь российскому штабу на Кавказе[40][41].

2 августа 1914 года Турция подписала секретный договор с Германией, одним из пунктов которого было изменение восточных границ Османской империи для создания коридора, ведущего к мусульманским народам России, что подразумевало искоренение армянского присутствия на изменённых территориях. Эта политика была публично озвучена оттоманским правительством после вступления в войну 30 октября 1914 года. В обращении присутствовало утверждение о «естественном» объединении всех представителей турецкой расы[40][41]. Сразу после заключения договора с Германией в Османской империи началась реквизиция имущества, непропорционально применяемая к христианам. В ноябре 1914 года был объявлен джихад, что подогрело антихристианский шовинизм среди мусульманского населения. По приказу Энвера и Джемаля британское и французское население Стамбула использовалось в качестве живого щита при атаках на фронтах. Широкое распространение получила стратегия использования потенциально мятежных этнических общин, проживающих на вражеской территории: так, Турция обратилась к мусульманам России, призывая их присоединиться к джихаду, Британия активно поддерживала арабские восстания, а Германия — украинских националистов. Османские власти попытались использовать Дашнакцутюн для организации восстания армян, проживающих в российском Закавказье, обещая в случае победы создание армянского района под турецким управлением, однако представители Дашнакцутюн заявили, что армяне каждой стороны должны оставаться лояльными своему правительству[39]. Взбешённый этим отказом глава «Специальной организации» Бехаэддин Шакир приказал расстрелять несколько лидеров дашнаков. С другой стороны фронта, министр иностранных дел Российской империи предлагал использовать армян и курдов для организации восстаний в Турции. Наместник Кавказа Воронцов-Дашков призвал армян поддержать Россию и обещал, что Россия будет придерживаться плана автономии армянских регионов Турции, однако эти обещания были преднамеренным обманом: Несмотря на наличие предложений военно-морского и сельскохозяйственного министерств об аннексии в послевоенное время районов Османской империи с преимущественно армянским населением, высшее руководство империи в целом неодобрительно смотрело на эту перспективу, не желая иметь дело с армянским национализмом. Поэтому продвижение российских войск вглубь Анатолии происходило лишь в той мере, в которой оправдывалось военными соображениями; министр иностранных дел С. Д. Сазонов, по словам английского посла Бьюкенена, выразил намерение россиян «оккупировать как можно меньше земель к западу от Эрзерума»)[42]. План Воронцова-Дашкова предусматривал создание руководимых русскими вооружённых армянских отрядов на Кавказе, в Турецкой Армении и Персии. Было сформировано пять батальонов, укомплектованных армянами с территорий, захваченных Россией у Турции в 1878 году, а также бежавшими из Турции. Армянские подразделения были развёрнуты на границе с Турцией в расчёте на то, что армяне по ту сторону границы поднимут восстание. Анатолийские армяне готовились к самообороне, получая поддержку от добровольцев из России. Аналогичная самоорганизация происходила у мусульман Кавказа, подстрекаемых Турцией к восстанию. Происходили столкновения между армянами и турками, например, диверсии на телеграфной линии в Ване и столкновения в Битлисе в конце 1914 — начале 1915 года, однако они носили локальный характер. Основное армянское население не поддерживало антиосманскую политику. Российская агитация среди курдов имела ещё меньший успех. Риторика сторон конфликта об «этнических братьях» на территории противника маскировала задачу использования этого населения в качестве пушечного мяса[43].

Присоединение нескольких тысяч мусульманских добровольцев к османским войскам после оккупации Турцией некоторых территорий Персии и российского Закавказья стала причиной депортации российских мусульман от российской границы, а также резни. Аналогичная политика проводилась против армян Турции. Эти демонстративно жестокие меры показывают, что для военных и нерегулярных формирований восточной Анатолии отношение к армянам уже было «игрой по правилам», они не колебались при применении жестоких мер для подавления любых инцидентов, которые ими уже не считались как локальные. Однако до конца марта 1915 года резня армян носила публичный и предупредительный характер против возможных волнений, что качественно отличает её от более поздних депортаций и убийств, скрываемых лидерами Иттихат[43].

Первые убийства

Министр внутренних дел Османской империи Талаат в беседе с послом США Моргентау[44]:

«…мы уже избавились от трёх четвертей армян, их больше не осталось в Битлисе, Ване и Эрзеруме. Ненависть между армянами и турками в настоящее время так сильна, что мы должны покончить с ними. Если мы этого не сделаем, они будут нам мстить»

Через несколько часов после заключения секретного турецко-германского военного договора Иттихат объявила всеобщую мобилизацию, в результате которой почти все здоровые армянские мужчины были призваны в армию. Первый призыв коснулся возрастной категории 20—45 лет, следующие два — 18—20 и 45—60 лет. Вскоре после вступления в Первую мировую войну Османская империя оказалась втянута в военные действия на нескольких фронтах. Вторжение османских войск на территорию России и Персии увеличило ареал репрессий против армян: между ноябрём 1914 и апрелем 1915 года было ограблено 4—5 тысяч армянских деревень и убито в общей сложности 27 000 армян и множество ассирийцев[45][46].

На восточном фронте войска Энвера потерпели жестокое поражение под Сарыкамышем в январе 1915 года от русской армии. В результате османская армия была отброшена от Тебриза и Хоя. Победе российской армии в значительной степени помогли действия армянских добровольцев из числа проживавших в Российской империи армян, что привело к пропаганде Иттихат о предательстве армян в целом[45][46].

Энвер публично поблагодарил турецких армян за лояльность во время сарыкамышской операции, направив письмо архиепископу Коньи. В письме Энвер сообщил, что обязан жизнью армянскому офицеру из Сиваса[Комм 3], который вынес его с поля боя во время панического бегства[47]. На пути от Эрзерума до Константинополя он также выразил благодарность турецким армянам за «полную преданность османскому правительству». В Константинополе, однако, Энвер заявил издателю газеты «Танин» и вице-президенту османского парламента, что поражение стало результатом армянской измены и что настало время депортировать армян из восточных областей. Асатурян связывает это изменение в позиции Энвера с попыткой спасти свой престиж и оправдаться за поражение[39]. В феврале против османских армян были предприняты чрезвычайные меры. Около 100 000 армянских солдат османской армии были разоружены, у гражданского армянского населения было конфисковано оружие, разрешённое им с 1908 года. За разоружением, по свидетельствам очевидцев, следовало жестокое убийство армянских военнослужащих, им перерезали горло или закапывали живьём[45][46].

Посол США в Турции, Генри Моргентау, охарактеризовал это разоружение как прелюдию к уничтожению армян[48]. В некоторых городах власти угрожали массовыми репрессиями, а также удерживали в заложниках в тюрьмах сотни человек, пока армяне не соберут определённое властями количество оружия. Кампания по разоружению армян сопровождалась жестокими пытками. Собранное оружие часто фотографировалось и посылалось в Стамбул в качестве доказательства «предательства», что стало предлогом для общего преследования армян[45][46].

Организация депортации армян

Разоружение армян сделало возможным проведение систематической кампании против армянского населения Османской империи, которая заключалась во всеобщей высылке армян в пустыню, где они были обречены на смерть от банд мародёров или от голода и жажды. Депортации были подвергнуты армяне из почти всех основных центров империи, а не только из приграничных районов, затронутых военными действиями[49][50].

Вначале власти собирали здоровых мужчин, заявляя, что доброжелательно настроенное к ним правительство, исходя из военной необходимости, готовит переселение армян в новые дома. Собранные мужчины заключались в тюрьму, а затем выводились из города в пустынные места и уничтожались с использованием огнестрельного и холодного оружия. Затем собирались старики, женщины и дети, которым также сообщали, что они должны быть переселены. Их гнали колоннами под конвоем жандармов. Тех, кто не мог продолжать идти, убивали; исключения не делались даже для беременных женщин. Жандармы выбирали по возможности длинные маршруты или заставляли людей идти обратно по тому же маршруту, пока от жажды или от голода не умирал последний человек[45][46].

Первая фаза депортации началась с высылки армян Зейтуна и Дёртъёла в начале апреля 1915 года. 24 апреля были арестована и депортирована армянская элита Стамбула, депортации подверглось также армянское население Александретты и Аданы. 9 мая правительство Османской империи приняло решение выслать армян восточной Анатолии из мест компактного проживания. Из-за опасений, что депортируемые армяне могут сотрудничать с русской армией, высылка должна была производиться на юг, однако в хаосе войны этот приказ не был выполнен. После ванского восстания началась четвёртая фаза депортаций, согласно которой должны были быть высланы все армяне, проживающие в приграничных районах и Киликии[51].

26 мая 1915 года Талаат представил «Закон о депортации», посвящённый борьбе с выступающими против правительства в мирное время. Закон был утверждён меджлисом 30 мая 1915 года. Хотя армяне там не упоминались, было ясно, что закон был написан о них. 21 июня 1915, во время заключительного акта депортации, Талаат приказал выслать «всех армян без исключения», живших в десяти провинциях восточного региона Османской империи, за исключением тех, кто был признан полезным для государства. Депортация производилась согласно трём принципам: 1) «принцип десяти процентов», согласно которому армяне не должны были превышать 10 % от мусульман в регионе, 2) количество домов депортированных не должно было превышать пятидесяти, 3) депортированным запрещалось менять места их назначения. Армянам запрещалось открывать собственные школы, армянские деревни должны были находиться на расстоянии не менее пяти часов езды друг от друга. Несмотря на требование депортировать всех армян без исключения, значительная часть армянского населения Стамбула и Эдирне не была выслана из опасения, что иностранные граждане станут свидетелями этого процесса. Армянское население Измира было спасено губернатором Рахми-беем, полагавшим, что высылка армян нанесёт смертельный удар по торговле в городе. 5 июля границы депортации были ещё раз расширены за счёт западных провинций (Анкара, Эскишехир и пр.), Киркука, Мосула, долины Евфрата и пр. 13 июля 1915 года Талаат заявил, что депортация была проведена для «окончательного решения армянского вопроса», что фактически означало устранение проблемы армян в Османской империи[51].

Первые депортации

В середине марта 1915 года британско-французские силы атаковали Дарданеллы. В Стамбуле начались подготовительные мероприятия для переноса столицы в Эскишехир и эвакуации местного населения. Боясь присоединения армян к союзникам, правительство Османской империи намеревалось провести депортацию всего армянского населения между Стамбулом и Эскишехиром. В это же время состоялось несколько заседаний центрального комитета Иттихат, на которых глава «Специальной организации» Бехаэддин Шакир представил доказательства деятельности армянских групп в восточной Анатолии. Шакиру, утверждавшему, что «внутренний враг» не менее опасен, чем «внешний враг», были даны расширенные полномочия. В конце марта — начале апреля «Специальная организация» попыталась организовать резню армян в Эрзеруме и направила в провинции для антиармянской агитации наиболее радикальных эмиссаров Иттихат, в том числе Решид-бея (тур. Reşit Bey), который чрезвычайно жестокими методами, включая аресты и пытки, искал оружие в Диярбакыре, а затем стал одним из наиболее фанатичных убийц армян. Танером Акчамом высказывалась версия, что решение о всеобщей депортации армян было принято в марте [52] , однако тот факт, что депортация из Стамбула так и не была проведена, может означать, что на тот момент судьба армян всё ещё зависела от дальнейшего хода войны[53].

Несмотря на утверждения младотурок, что депортации были ответом на нелояльность армян на Восточном фронте, первые депортации армян были произведены под руководством Джемаля не в соседних с восточным фронтом районах, а из центра Анатолии в Сирию. После поражения в египетской кампании он оценил армянское население Зейтуна и Дёртъёла как потенциально опасное и решил изменить этнический состав подконтрольной ему территории на случай возможного продвижения союзных держав, впервые предложив депортацию армян[51]. Депортация армян началась 8 апреля с города Зейтун, население которого веками пользовалось частичной независимостью и находилось в конфронтации с турецкими властями. В качестве основания приводилась информация о якобы существующей секретной договорённости между армянами Зейтуна и российским военным штабом, однако никаких враждебных действий армяне Зейтуна не предпринимали[54][55][56].

В город были введены три тысячи турецких солдат. Часть молодых мужчин Зейтуна, включая нескольких дезертиров, напавших на турецких солдат, бежала в армянский монастырь и организовала там оборону, уничтожив, согласно армянским источникам, 300 солдат (турецкие указывают майора и восемь солдат), прежде чем монастырь был захвачен. По сообщениям армянской стороны, нападение на солдат было местью за непристойное поведение этих солдат в армянских деревнях. Большинство армянского населения Зейтуна не поддерживало мятежников, лидеры армянской общины убеждали мятежников сдаться и позволили правительственным войскам расправиться с ними. Однако лишь небольшое количество османских чиновников готово было признать лояльность армян, большинство было убеждено, что армяне Зейтуна сотрудничают с врагом. Министр внутренних дел Талаат выразил благодарность за помощь армянского населения в поимке дезертиров армянскому патриарху Константинополя, однако в более поздних сообщениях изображал эти события как часть общего с иностранными державами армянского восстания — точка зрения, поддерживаемая турецкой историографией. Несмотря на то, что основное армянское население не поддержало сопротивление османской армии, оно, тем не менее, было депортировано в Конью и пустыню Дер Зор, где позже армян либо убивали, либо оставляли погибать от голода и болезней. Вслед за Зейтуном, та же судьба постигла жителей других городов Киликии. Необходимо отметить, что эти депортации произошли до событий в Ване, которые османские власти использовали в качестве обоснования антиармянской кампании. Действия османского правительства были явно несоразмерными, однако они ещё не охватывали всю территорию империи[54][55][56].

Депортация армян Зейтуна проясняет важный вопрос, связанный со сроками организации геноцида. Некоторая часть армян была выслана в город Конью, который находился далеко от Сирии и Ирака — мест, куда позже, в основном, депортировались армяне. Джемаль утверждал, что лично выбрал Конью, а не Месопотамию, чтобы не создавать препятствий для транспортировки боеприпасов. Однако после апреля и за пределами юрисдикции Джемаля часть депортированных армян направлялась в Конью, что может означать существование плана депортаций уже в апреле 1915 года[56].

Ванское восстание

После поражения под Сарыкамышем город Ван представлял важный стратегический интерес как для турецкой, так и для русской сторон. С 1914 года Дашнакцутюн, имевшая значительное влияние в городе, тайно накопила большое количество оружия. После подхода российских добровольцев под командованием Андраника в Сарай османские власти потребовали у дашнаков выдачи армянских дезертиров, бежавших из турецкой армии, отрезали город от телефонного сообщения и занялись поборами среди местного населения, в итоге вылившимися в столкновения между солдатами и чете (мусульманскими бандитами) с одной стороны и армянскими группами самообороны с другой. В феврале 1915 года губернатором Вана, единственной области империи, где армяне составляли большинство, был назначен шурин Энвера — Джавдет-бей, известный своей склонностью к насилию и терроризировавший армянское население во время кампании по изъятию оружия. Джавдет только что возвратился из неудачного похода в Персию, и его сопровождало несколько тысяч курдских и черкесских нерегулярных солдат, так называемые «батальоны мясника». Турецкое правительство в конце 1914 года отмечало возможность восстания в Ване, утверждая, что армян и некоторые персидские племена в районе Вана вооружают враги Турции. Армянские лидеры Вана пытались успокоить власти и выразили покорность Джавдету. В начале марта 1915 года Джавдет потребовал у армян Чатака под страхом смертной казни и депортации семей предоставить всех мужчин от 18 до 45 лет (4000 мужчин, а также многочисленных дезертиров) в качестве рабочих для армии. Армяне предоставили лишь 400 человек, а вместо остальных предложили уплатить так называемый «налог на освобождение» (разрешённая законом уплата определённой денежной суммы взамен службы в армии), что было отвергнуто Джавдетом. Ещё один инцидент произошёл, когда Джавдет отправил армяно-турецкую группу из восьми человек в село Шадах, где нужно было разобраться в истории с помещением в тюрьму армянина. По дороге все четыре армянских члена группы были убиты. 17 апреля Джавдет направил «батальоны мясника» для уничтожения армян Чатака, однако недисциплинированное войско напало на ближайшие армянские сёла[57][58][59].

Массовые убийства начались 19 апреля, когда в окрестностях Вана было убито около 2500 армян, а в ближайшие несколько дней ещё около 50 тысяч. Нападения на армян провоцировались Иттихат, что позднее признавалось двумя генерал-губернаторами Вана, Ибрахимом Арвасом и Хасаном Ташином[46]. Мусульманам под страхом смерти запрещалось защищать армян. Армяне Вана, ожидая нападения, несколько недель укрепляли свою часть города и в течение четырёх недель оказывали эффективное сопротивление. Население армянской части Вана составляло около 30 тысяч человек, среди которых лишь 1500 было вооружено. Оружие частично изготавливалось кустарным способом. 16 мая, когда русская армия подошла к Вану, турки вынуждены были уйти, и русский генерал Николаев провозгласил в Ване армянское правительство. Через шесть недель отступили уже русские, забирая тех армян, кто мог уйти[57][58][59].

События в Ване не имели заранее запланированного характера, армяне стремились поддержать коридор для потенциального бегства в Персию, а Джавдет использовал репрессии для подавления видящейся ему «армянской угрозы». Его действия не были типичными для того времени. В это же время происходили восстания курдов в районе Битлиса и ассирийцев в Башкале[58].

Продолжение депортаций

Описание оттоманским чиновником Саид Ахмедом процедуры высылки армян из Трапезунда[Комм 4]:

Вначале османские чиновники отобрали детей, некоторых из них пытался спасти американский консул в Трапезунде. Мусульмане Трапезунда были предупреждены о смертной казни за защиту армян. Затем отделили взрослых мужчин, заявив, что они должны принять участие в работах. Женщины и дети были высланы в сторону Мосула под охраной и с гарантиями безопасности, после чего мужчины были вывезены за город и расстреляны у заранее вырытых канав. На женщин и детей организовывались нападения «четтес», которые грабили и насиловали женщин, а затем убивали. Военные имели строгий приказ не мешать действиям «четтес». Отобранные дети также были высланы и убиты. Дети на попечении американского консула были отобраны якобы для отправки в Сивас, вывезены в море на лодках, затем заколоты, тела погружены в мешки и сброшены в море. Через несколько дней некоторые тела были найдены на берегу у Трапезунда. В июле 1915 года Саиду Ахмеду приказали сопровождать последний конвой армян из Трапезунда, состоявший из 120 мужчин, 400 женщин и 700 детей. Вначале из конвоя были отобраны все мужчины, позже Саид Ахмеду сообщили, что они все были убиты. Вдоль дорог находились тысячи тел армян. Несколько групп «четтес» пытались взять из конвоя женщин и детей, однако Саид Ахмед отказывался выдавать им армян. По дороге он оставил около 200 детей мусульманским семьям, которые согласились заботиться о них. В Кемахе Саид Ахмед получил приказ конвоировать армян до тех пор, пока они не умрут. Ему удалось включить эту партию армян в группу, прибывшую из Эрзерума, которой командовал представитель жандармерии Мохаммед Эффенди. Эффенди впоследствии сообщил Саид Ахмеду, что эта группа была доставлена на берег Евфрата, где была отделена от конвоя и уничтожена бандами «четтес». Красивые армянские девушки систематически публично насиловались, а затем убивались, в том числе и трапезундскими чиновниками. В качестве организаторов убийства армян Саид Ахмед назвал в Эрзеруме Бехаэддина Шакира, в Трапезунде — Наиль-бея, в Кемахе — членов парламента от Эрзинджана. Штабы «четтес» располагались в Кемахе.

Если общая депортация и не была заранее запланирована, тем не менее, после совещаний в марте 1915 года представители Иттихат развернули агитацию за массовые убийства армян. События в Ване и убийство, согласно официальной турецкой статистике, 150 000 мусульман (Халил Берктай даёт оценку в 12 000 убитых армянами мусульман во всей восточной Анатолии за 1915 год), также были использованы османскими властями как предлог для антиармянских действий. 24 апреля в Константинополе были арестованы 235 видных армян, которые затем были сосланы. Вслед за этим последовал арест 600 армян, затем ещё 5000. Большинство из них было убито в окрестностях Стамбула. Эти действия не были санкционированы каким-либо законом, а в разговоре с послом США Генри Моргентау Талаат характеризовал эти действия как «самооборону». 30 мая 1915 года советом министров Османской империи был принят закон о высылке, согласно которому военное командование было уполномочено подавлять вооружённое сопротивление населения и депортировать подозреваемых в измене и шпионаже. Для придания законности предусматривались охрана высланных и компенсация утерянного имущества, однако на деле ни одно из этих условий не выполнялось. Главную роль в уничтожении армян играла расположенная в Эрзеруме «Особая организация» — Тешкилят-и Махсуса, насчитывающая до 34 000 членов и в значительной степени состоявшая из «четтес» — выпущенных из тюрем преступников. «Особая организация» подчинялась непосредственно Талаату. Впервые она проявила себя в репрессиях против армян в декабре 1914 года в районах, оставленных отступающими русскими войсками, за полгода до событий в Ване, послуживших официальной причиной депортации армян. Активное участие в массовых убийствах принял также Бехаэддин Шакир, возглавлявший спецслужбы страны и создавший специальные эскадроны смерти[57][Комм 5][Комм 6].

18 апреля в окрестностях Эрзерума состоялся массовый турецкий митинг, на котором армян обвинили в предательстве, а помогающих им мусульман предупредили о том, что они также разделят судьбу армян. В течение следующих недель армяне эрзерумской области стали объектом серии нападений турок. В середине мая произошла резня в Хынысе и его окрестностях, где было убито 19 000 армян. Армяне из других деревень области депортировались в Эрзерум, большинство из них умерло от голода, жажды и истощения, а оставшихся в живых сбрасывали в реку со склонов ущелья Кемах. Большинство из 65 тысяч армянских жителей Эрзерума в течение июня — июля 1915 года было депортировано и убито в ущелье Кемах, остальных депортировали в Алеппо и Мосул, где некоторым удалось выжить. В Эрзеруме было оставлено около 100 армян, которые работали на важных военных объектах. Армяне Эрзинджана также в основном были вырезаны в ущелье Кемах. У армян Байбурта, ещё одного города Эрзерумской области, вначале отобрали деньги и молодых девушек, дав заверения безопасности, затем на них напали «четтес». Пытавшихся бежать обратно в Эрзинджан расстреливали жандармы[60].

Женщины и дети из Орду были погружены на баржи под предлогом транспортировки в Самсун, а затем вывезены в море и выброшены за борт. Во время трибунала 1919 года начальник полиции Трапезунда показал, что отправлял молодых армянок в Стамбул в качестве подарка губернатора области лидерам Иттихат. Подверглись надругательству девушки-армянки из больницы Красного полумесяца, где губернатор Трапезунда насиловал их и держал в качестве наложниц[61]. Южная часть турецкой Армении очищалась от армян Джевдетом и его «батальонами мясника» (тур.). Несмотря на законопослушное поведение армян Битлиса, Джевдет вначале потребовал у них выкуп, а затем повесил многих из них. 25 июля город был окружён войсками Джевдета, и после недолгой осады армянская часть города капитулировала. Мужчины были убиты, молодые девушки отданы местным туркам и курдам, остальное армянское население отправлено на юг и утоплено в Тигре. Всего в Битлисе было убито около 15 000 армян, их дома были переданы турецким и курдским мухаджирам[60].

Одновременно было вырезано армянское население в сёлах вокруг Битлиса. После Битлиса Джевдет отправился в район Муша, где после майских нападений турок и курдов на армян действовало временное перемирие. После прибытия сил Джевдета в область начались пытки лидеров армянской общины, мужское население было заколото штыками, женщины и дети согнаны в конюшню и сожжены заживо. Затем Джавдет и турецко-курдские отряды напали на армян Сасуна, которые защищались, пока у них не закончились боеприпасы и еда. В городах на побережье Чёрного моря армян загружали на корабли, а затем топили. Уничтожению были подвергнуты также армяне протестантской и католической конфессий. В Харпуте, вместе с 13 тысячами армянских солдат, были убиты студенты и преподаватели Евфратского колледжа, основанного американскими миссионерами. Та же участь постигла армян Мерзифона, в котором под управлением американских протестантских миссионеров действовал Анатолийский колледж. После высылки большинства из 12 тысяч армян Марсована президент колледжа через американского посла добился гарантий безопасности для членов колледжа от Энвера и Талаата, однако губернатор округа заявил, что ему ничего неизвестно о гарантиях, и депортировал оставшихся армян в пустыню, где они и умерли. Подверглись высылке и армяне Анкары, большинство из которых принадлежало к католической конфессии[60].

Из воспоминаний Такуи Левонян, 1900 года рождения[62]:
От Палу до Тигранакерта (Диарбекир) нас сильно мучали, и мы очень страдали. Не было воды и еды. У моей матери было что-то в сумке, она давала нам немного время от времени. Мы шли весь день, в течение 10 до 15 дней. На ногах уже не оставалось обуви. Наконец мы достигли Тигранакерта. Там мы помылись у воды, размочили немного сухого хлеба который у нас был и поели. Прошёл слух что губернатор требует от армян очень красивую 12-летнюю девочку… Ночью они пришли с фонарями ища такую девушку. Они нашли её, отобрали у рыдающей матери и сказали что вернут её потом. Позже они вернули ребёнка, почти мёртвого, в ужасном состоянии, оставив его на коленях матери. Мать громко рыдала, и конечно ребёнок, не вынеся произошедшего, умер. Женщины не могли успокоить её. Наконец женщины попытались вырыть яму с помощью орудия одного жандарма, и похоронили девочку. Там была большая стена и моя мать и несколько женщин написали на ней «Здесь похоронена Шушан».

В отличие от прежних депортаций, которые не отличали невиновных с точки зрения властей армян от «виновных» в пределах местных армянских общин, депортации из Киликии уже не делали различия между армянскими революционными и лоялистическими сообществами. Эти депортации не зависели также от близости к границе и касались всех армян Османской империи. Этим депортированным не предоставлялась еда, что означало фактическую смерть от голода. Им не обеспечивалась защита, и по дороге они подвергались грабежам и насилию нерегулярных османских сил, курдских, черкесских и других мусульманских племён, в результате чего до конечного пункта в пустыне доходило около 20 %. То же самое происходило с армянами всей Восточной Анатолии. Армяне западных провинций относительно беспрепятственно дошли до Дер Зора, где впоследствии в большинстве умерли или были убиты. Считается, что практика общего разрушения армянских общин Анатолии началась 24 апреля 1915 года, когда были арестованы и депортированы в Анкару лидеры армянской общины Константинополя. К середине июня почти все они были убиты. А к этому времени уже были почти полностью уничтожены армянские общины Битлиса и Эрзерума. 9 июня министерство внутренних дел направило губернатору Эрзерума требование продать имущество депортированных армян, возвращение которых уже не ожидалось. В течение лета 1915 года ареал депортаций расширялся, включая районы современной Сирии. Согласно плану депортаций, армяне не должны были превышать 10 % местного населения, что отражало страх младотурок перед концентрацией армян. Есть основания предполагать, что убийства до 150 000 человек в лагерях вокруг пустыни Дер Зор были совершены черкесами, чеченцами и арабами, чтобы не допустить скопления большого количества армян в одном месте[50].

Одно из самых ярких свидетельств резни оставили четыре арабских оттоманских чиновника, перешедшие на сторону русских и впоследствии рассказавшие подробности депортации Марку Сайксу. Так, по словам лейтенанта Саида Ахмеда Мухтэра Аль-Бааджа, находившегося в Трапезунде в 1915 году, он знал, что высылка армян означает резню, и ему был известен официальный приказ расстреливать дезертиров без суда. Лейтенант Саид Ахмед сообщил, что в секретном приказе вместо слова «дезертиров» было «армян», что свидетельствует о понимании центральной властью преступности своих действий и желании их скрыть[63].

Убийства армян сопровождались грабежами и воровством. По свидетельству торговца Мехмета Али (тур. Mehmed Ali), Асент Мустафа и губернатор Трапезунда Джемаль Азми присвоили армянских драгоценностей стоимостью от 300 000 до 400 000 турецких золотых фунтов (на тот момент около 1 500 000 долларов США). Американский консул в Алеппо докладывал в Вашингтон, что в Турции действовала «гигантская схема разграбления». Консул в Трапезунде сообщал, что ежедневно наблюдает, как «толпа турецких женщин и детей следовала за полицией как стервятники и захватывала всё, что могла унести», и что дом комиссара Иттихат в Трапезунде полон золотом и драгоценностями, которые составляют его долю от грабежей[61].

К концу лета 1915 года значительная часть армянского населения империи была убита. Несмотря на попытки османских властей это скрыть, добравшиеся до Европы беженцы рассказали об истреблении армянского населения. 27 апреля 1915 года армянский католикос призвал США и Италию вмешаться с целью остановить резню. Союзные державы публично осудили резню армян турками и курдами при попустительстве османских властей, однако в условиях войны не могли ничего сделать для реального облегчения их участи. В Великобритании после официального расследования была выпущена книга документов «Отношение к армянам в Османской империи»[64], в Европе и США начался сбор средств для беженцев. Уничтожение армян в центральной и западной Анатолии продолжалось и после августа 1915 года[65].

Российские власти и общественность предпринимали усилия по предоставлению гуманитарной помощи беженцам (сперва только христианам, а с весны 1916 года — и мусульманам), для чего было организовано специальное ведомство во главе с генералом Михаилом Тамамшевым. При содействии Всероссийского союза городов была организована сеть столовых на оккупированных российской армией территориях. Тем не менее превалировали военные соображения — так, в августе 1916 года командующий Кавказской армией генерал Юденич запретил армянским беженцам возвращаться на покинутые ими земли: «возвращение жителей на занятые нами в Турции земли преждевременно, так как усложнит и без того сложный вопрос поставок продовольствия в эти регионы»; оставшееся же население было направлено на сельскохозяйственные работы в непосредственном тылу для нужд армии. Позднее генерал-губернатор оккупированных районов генерал Пешков также публично обосновывал этот запрет нежеланием провоцировать «нежелательную панику и ненужные жертвы», имея в виду опыт эвакуации российской армией в августе 1916 года перед лицом турецкого наступления 50 тысяч армян из Вана, Битлиса и Муша в Басен и Игдир: после эвакуации российские власти столкнулись с проблемой снабжения переселенцев продовольствием и медикаментами. В связи с продовольственной проблемой весной 1915 года Юденич выступил также с предложением переселить на брошенные курдами районы Алашкерта, Диядина и Баязета казаков, которые наряду с армянами должны были бы обеспечивать провизией 4-й казачий корпус, которое, будучи поддержано на словах гражданской администрацией, так и не было, впрочем, реализовано. Как и на других фронтах, российская армия из военных соображений практиковала и принудительные локальные депортации местного населения: так, около Эрзерума было выселено более 10 тысяч армян из десятиверстовой прифронтовой зоны непосредственно в район города, что еще более ухудшило ситуацию с продовольствием. Протесты армянского населения вызвало и принятое в июне 1915 года решение командующего Араратским отрядом генерал-майора Николаева разрешить курдам вновь поселиться в окрестностях Вана. Помимо преследовавших военные и гуманитарные цели переселений армянского населения российскими властями, генерал-губернатор Пешков планировал и более масштабную акцию, имевшую в виду депортацию всех армян к востоку от озера Ван, а курдов — к югу; в районах Трапезунда и Эрзерума разрешалось проживание только тех армян, которые проживали в этих регионах в довоенное время; должен был быть установлен режим апартеида с раздельным проживанием разных национальностей. Этот план, впрочем, также не был претворен в жизнь[42].

Медицинские эксперименты над армянами

В качестве одного из оправданий уничтожения оттоманских армян использовалось биологическое обоснование. Армяне именовались «опасными микробами», им присваивался более низкий биологический статус, чем мусульманам. Главным пропагандистом этой политики был доктор Мехмет Решид, губернатор Диарбекира, первым распорядившийся прибивать подковы к ногам депортируемых. Решид практиковал также распятие армян, имитируя распятие Христа[66]. Официальная турецкая энциклопедия 1978 года характеризует Решида как «прекрасного патриота»[67].

Отсутствие приемлемых бытовых условий и медикаментов привело к распространению в турецкой армии эпидемий, унесших жизнь каждого десятого солдата. По распоряжению врача Третьей армии Тевфика Салима (тур.) для разработки вакцины против сыпного тифа в центральной больнице Эрзинджана проводились эксперименты над армянскими солдатами и кадетами военных училищ, большинство из которых погибло. Косвенные свидетельства указывают на участие в этих экспериментах и Бехаэддина Шакира. Эксперименты непосредственно проводил профессор медицинской школы Стамбула Хамди Суат (тур.), вводивший пациентам кровь, заражённую тифом. После окончания войны во время рассмотрения этого дела стамбульским трибуналом Хамди Суат был помещён в клинику медицинской школы на принудительное лечение по причине «острого психоза»[68].

Сегодня в Турции Хамди Суат считается основателем турецкой бактериологии, и ему посвящён мемориальный дом-музей в Стамбуле. Его эксперименты были одобрены главным санитарным инспектором Оттоманских вооружённых сил Сулейманом Нуманом (тур. Süleyman Numan). Эксперименты вызвали протесты немецких врачей в Турции, а также нескольких турецких врачей. Один из которых, Джемаль Хайдар (тур. Cemal Haydar), лично присутствовавший при экспериментах, в открытом письме министру внутренних дел в 1918 году охарактеризовал их как «варварские» и «научные преступления». Хайдара поддержал главный врач больницы Красного полумесяца Эрзинджана доктор Салахеддин, предложивший властям помощь в розыске виновных в организации и проведении медицинских экспериментов. Министерство обороны отвергло эти обвинения в свой адрес, однако Хайдар и Салахеддин подтвердили показания. Хайдар повторил об убийствах сотен армян в результате медицинских экспериментов, а по заявлению Салахеддина, на него оказывалось давление с целью заставить его замолчать. В результате политической неразберихи переходного периода организаторам эксперимента удалось избежать наказания. Хамди Суат впоследствии опубликовал результаты своих исследований, где описывались эксперименты над «осуждёнными преступниками»[68].

В результате расследования, проведённого военным трибуналом 1919 года, стали также известны факты отравления армянских детей и беременных женщин руководителем санитарно-гигиенических служб и департамента здравоохранения Трапезунда Али Сейбом (тур. Ali Saib). Отказывающихся принимать яд насильно заставляли принимать его или топили в море. Выживших после депортации армян, добравшихся до лагерей Месопотамии, Сейб убивал, вводя им смертельную дозу морфия или отравляющих веществ. Французские и турецкие свидетели подтверждали факты отравления детей в больницах и школах. Сейбом использовались также мобильные паровые бани (тур. Etüv), в которых детей убивали перегретым паром[69].

Оборона армян

Армянское население, жившие в районе горы Муса-даг, недалеко от Антиохии, предвидя уничтожение, в июле 1915 года бежало от властей в горы и там организовало успешную оборону, отражая атаки османских войск в течение семи недель. Около 4000 человек были спасены французским военным судном и вывезены в Порт-Саид. Часть оборонявшихся впоследствии вступила во французский Восточный легион и особенно проявила себя в сражении против турок при Араре в 1918 году. Об обороне Муса-дага написана широко известная книга Франца Верфеля «Сорок дней Муса-Дага»[70].

Крупные организованные сопротивления были также в Урфе[71], Муше[72], Сасуне и Ване.

Выступления турок и немцев против уничтожения армян

Теодор Рузвельт[73], президент США (1901—1909):

«Ужас, охвативший армян, — свершившийся факт. В значительной степени это результат политики пацифизма, которой придерживался этот народ в течение последних четырёх лет. … армянская резня — величайшее преступление этой войны, и если нам не удастся выступить против Турции, значит — мы потворствуем им».

Исследование помощи армянам со стороны мусульман затруднены, помощь армянам во многих случаях каралась смертью и, соответственно, скрывалась. Тем не менее известны многочисленные случаи спасения армянских детей турецкими семьями, а также случаи протестов османских чиновников, отказывавшихся принимать участие в убийствах армянского населения. Против депортации армян выступили глава города Алеппо Мехмед Джеляль-бей, заявивший, что армяне защищаются и что право жить — естественное право любого человека, и запретивший любые репрессии против армянского населения, а также губернаторы Смирны Рахми-бей и Адрианополя Хаджи Адил-бей. Джеляль-бей в июне 1915 года был отстранён от управления городом. Командир концентрационного лагеря в пустыне Дер-Зор, Али Суэд Бей, пытавшийся облегчить участь армян, был смещён с должности, и на его место поставлен Зеки-бей, проявлявший к армянам исключительную жестокость. Один из лидеров младотурок, Джемаль-паша, в своих мемуарах писал о том, что он пришёл в ужас от преступлений против армян и пытался смягчить их участь, однако историки подвергают это высказывание сомнению[74].

Представители союзной туркам немецкой стороны в большинстве пассивно потворствовали репрессиям против армян. Немецкий посол барон фон Вангенхайм, несмотря на подробную картину, представляемую ему консулами, протестовал только против мелких нарушений. И лишь третий, после фон Вангенхайма, немецкий посол граф фон Вольф-Меттерних оценил действия Иттихат как шовинизм, направленный на уничтожение армян. Немецкий миссионер Иоганнес Лепсиус сумел посетить Стамбул в 1915 году, однако его просьбы к Энверу о защите армян остались без ответа. По возвращении в Германию Лепсиус без особого успеха пытался привлечь общественное внимание к положению армян в Турции. Доктор Армин Вегнер, служащий в Турции при фельдмаршале фон Гольце, собрал большой архив фотографий. Его фотография армянской женщины, идущей под турецким конвоем, стала одним из символов геноцида армян. В 1919 году Вегнер написал письмо президенту США Вильсону, в котором сообщил известные ему подробности уничтожения армян. Мартин Нипаж (нем. Martin Niepage), немецкий преподаватель технической школы в Алеппо, в книге 1916 года оставил описания варварских убийств армян[74].

Останки убитых армян (фотография опубликована в 1918 году
в книге посла США Генри Моргентау)
Армяне, уничтоженные в Алеппо[75] Колонна армян движется
под вооружённой охраной. Апрель 1915 года

Карта основных районов уничтожения армянского населения. Концентрационные лагеря

Османская империя и Республика Армения в 1918—1923 годах

По условиям Мудросского перемирия, союзные державы обязывались наказать турок и наградить армян. Настаивая на контроле над стратегическими путями, освобождении военнопленных и уходе турецких войск из Закавказья, Британия согласилась заменить требование вывода турецких войск из шести армянских вилайетов на право союзников ввести в эти вилайеты войска «в случае беспорядков». Тем не менее союзные страны не собирались выполнять этот пункт договора. При эвакуации из Эриванской области турецкая армия ограбила и вывезла всё, что возможно: запасы продовольствия, домашний скот, орудия труда, одежду, мебель и даже двери, окна и железнодорожные шпалы. Когда армянская армия в декабре 1918 года заняла Александрополь, на железной дороге не было ни одного локомотива или железнодорожного вагона. Зима 19181919 года в лишённой продовольствия, одежды и медикаментов Армении сопровождалась массовой гибелью людей. Выжившие в условиях голода и мороза становились жертвами сыпного тифа. В результате погибли почти 200 000 армян, то есть 20 % населения Армении. В 1919 году при рождаемости 8,7 смертность составляла 204,2 человека на 1000 жителей. Действия османской армии при отступлении из Армении некоторыми историками расцениваются как продолжение геноцида[76].

Процесс изгнания и уничтожения турецких армян завершился серией военных кампаний в 1920 году против беженцев, вернувшихся в Киликию, и во время резни в Смирне, когда войска под командованием Мустафы Кемаля вырезали армянский квартал в Смирне, а затем, под давлением западных держав, разрешили эвакуироваться оставшимся в живых. С уничтожением армян Смирны, последней уцелевшей компактной общины, армянское население Турции практически прекратило существование на своей исторической родине. Оставшиеся в живых беженцы рассеялись по миру, образовав диаспоры в нескольких десятках стран[77].

Спорные вопросы. Демография, сроки и принятие «окончательного решения»

Армянское население Турции

Одним из наиболее спорных вопросов является количество жертв, ответ на который часто зависит от политических предпочтений. Точный подсчёт числа жертв невозможен, и оценка базируется на косвенных признаках и свидетельских показаниях. Одним из таких признаков является численность армянского населения Османской империи.

С момента возникновения армянского вопроса, демографический вес армян стал в Турции вопросом политическим, призванным показать, что армяне составляли лишь незначительное меньшинство среди мусульманского населения. Под прикрытием реформ в 18641866 годах Эрзерумский вилайет, бывшее губернаторство Эрменистан, был разделён на семь частей управляемых муташерифами (тур. Mutasarrıf). Часть территорий Эрзерумского вилайета были переданы провинции Диарбакир. Тем не менее армяне составляли значительную долю населения вилайета, и в 1878 году Эрзерумский вилайет путём удаления целых районов от него и добавления других был разделён на четыре вилайета: Эрзерум, Ван, Хаккяри и Муш. В 1886 году Порта разделила Армянское нагорье, на этот раз на более мелкие административные единицы. Последняя перекройка районов произошла в 1895 году, восемь вилайетов были объединены в шесть новых административных единиц. При демографических подсчётах османское правительство считало отдельно ортодоксальных армян от армян католиков и протестантов, от греков и сирийцев, в то время как турки, туркоманы, курды, кызылбаши, езиды и пр. считались совместно[78].

Профессор Израэль Чарни[79]:

«Геноцид армян примечателен во многих отношениях, в том числе и потому, что в кровавом XX столетии он был ранним примером массового геноцида, который многие признают как „репетицию“ Холокоста».

Первая перепись населения в Османской империи 1844 года показала около 2 000 000 армян в Азиатской Турции. В 1867 году на Всемирной выставке в Париже руководство империи заявило о 2 000 000 армян в Малой Азии и 400 000 в европейской Турции. Согласно данным армянского патриархата, в 1878 году количество армян в Османской империи составляло 3 000 000: 400 000 в европейской Турции, 600 000 в западной Малой Азии, 670 000 в вилайетах Сивас, Трапезунд, Кайсери и Диарбакир и 1 330 000 на Армянском нагорье. В официальной переписи 18811893 годов число армян резко падает до 1 048 143 человек. Даже с учётом потерь в 1878 году Карса и Ардагана такое уменьшение количества армян можно объяснить только манипуляциями с цифрами. Ежегодником османского правительства (тур. Salname) за 1882 год налог, выплачиваемый немусульманскими мужчинами, был рассчитан в размере 462 870 турецких фунтов, однако согласно тому же ежегоднику совет министров Турции ожидал поступлений от этого налога в два раза больше, что косвенно подтверждает занижение численности немусульманского населения в два раза. Официальная перепись показывала отсутствие армян в некоторых городах, в отношении которых достоверно известно об их наличии. Османская перепись 19071908 годов вызывает те же вопросы, что и предыдущая. Согласно этой переписи, армянское население Эрзерума, Битлиса и Вана осталось тем же, несмотря на резню 1894—1896 годов. Раймонд Кеворкян, подробно анализируя демографические данные, полагает, что эта перепись не имела отношения к реальному подсчёту армянского населения и только повторила данные предыдущей переписи, которые, в свою очередь, были занижены в два раза. В 1912 году армянская патриархия оценила количество армян в вилайетах Ван, Битлис, Мамурет уль-Азиз, Диарбекир, и Эрзерум в 804 500 человек. В 1914 году патриархия провела более точные подсчёты, которые показали 1 845 450 армян на территории империи. Уменьшение армянского населения более чем на миллион можно объяснить резнёй 18941896 годов, бегством армян из Турции и насильственным обращением в ислам. Кроме того, перепись не была полной, так как переписчики патриархии не имели доступа ко всем армянонаселённым пунктам, особенно если они контролировались курдскими племенами. Наиболее показательно это для вилайета Диарбакир, армянское население которого, согласно официальным данным, составляло 73 226 человек, согласно подсчётам патриархии — 106 867, а весной 1915 года из вилайета было депортировано 120 000 армян. Официальная османская статистика оценивала армянское население империи в 1915 году в 1 295 000 человек[80].

Согласно «Британнике», существуют оценки от 1 млн до более 3,5 млн[81]. Современные оценки армянского населения Османской империи колеблются между 1 500 000[82] и 2 500 000[83] человек.

Количество жертв

Конкретная оценка количества жертв может зависеть от взятой за основу оценки общей численности армянского населения (см. #Армянское население Турции)[84]. Ещё одним параметром, влияющим на оценку количества жертв, является период времени, который рассматривается как длительность геноцида: современные оценки колеблются между неполным 1915 годом[85] и периодом с 1915 по 1923 год[86].

28 сентября 1915 года губернатор Диарбекира Решид-бей в телеграмме Талаату сообщал, что он выслал из области 120 000 армян, в то время как официальная османская статистика показывала почти в два раза меньшее число[87]. В августе 1915 года Энвер-паша сообщил Эрнсту Якху (нем. Ernst Jackh) о 300 000 погибших армян. Согласно Иоганнесу Лепсиусу, было убито около 1 миллиона армян, в 1919 году Лепсиус пересмотрел свою оценку до 1 100 000 человек. По его данным, только во время османского вторжения в Закавказье в 1918 году было убито от 50 до 100 тысяч армян. Эрнст Зоммер (англ.) из «Немецкого союза помощи» (нем. Deutscher Hilfsbund Deutscher Hilfsbund für christliches Liebeswerk im Orient) оценил число депортированных в 1 400 000, а оставшихся в живых — в 250 000[84]. 20 декабря 1915 года консул Германии в Алеппо Рёсслер сообщил рейхсканцлеру, что, исходя из общей оценки армянского населения в 2,5 млн, оценка числа погибших в 800 000 является вполне вероятной и может быть ещё выше. Одновременно он отметил, что если за основу оценки будет взята численность армянского населения в 1,5 млн, то число погибших следует пропорционально уменьшить (то есть, оценка числа погибших будет составлять 480 000)[88].

Согласно Лепсиусу, в ислам было насильно обращено от 250 000 до 300 000 армян, что вызвало протесты некоторых мусульманских лидеров империи. Так, муфтий Кютахьи объявил противоречащим исламу насильственное обращение армян. Обращение в ислам не имело религиозного смысла для лидеров младотурок, которые были неверующими, однако оно преследовало политические цели разрушения армянской идентичности и уменьшения количества армян, чтобы подорвать основу для требований автономии или независимости со стороны армян[84].

Современные оценки количества жертв разнятся от 200 000 (некоторые турецкие источники[89] и Стенфорд Шоу в первом издании «History of the Ottoman Empire and modern Turkey»[39]) до более 2 000 000 армян (некоторые армянские источники[89] и Рудольф Руммель[86]). Рональд Сюни называет диапазон оценок от нескольких сотен тысяч до 1,5 млн[90]. По мнению «Энциклопедии Османской империи», наиболее консервативные оценки указывают число жертв около 500 000, а более высокой является оценка армянских учёных в 1,5 млн[91]. Согласно «Британнике» погибло от 600 000 до 1 500 000 армян[81], Гюнтер Леви сообщает о 642 000[92], Эрик-Ян Цюрхер предполагает от 600 000 до 800 000 жертв[89], Роджер Смит называет «более миллиона»[93], «Энциклопедия геноцида» считает, что было уничтожено до 1,5 миллиона армян[94], согласно Руммелю, было уничтожено 2 102 000 армян[95] (из них 258 000 — проживавших за пределами Османской империи). Согласно Дугласу Говарду, большинство историков оценивают число жертв в диапазоне от 800 000 до 1 000 000[96]. По мнению Ричарда Ованнисяна, до последнего времени наиболее распространённой оценкой была цифра 1 500 000, однако в последнее время в результате политического давления Турции эта оценка пересматривается в сторону понижения[97]. Согласно Армену Марсубяну большинство историков оценивают количество жертв от 1 до 1,5 миллиона человек[98]. Профильные энциклопедии дают следующие оценки: «Encyclopedia of Genocide» — около 1 миллиона к 1918 году[99], «Encyclopedia of Genocide and Crimes Against Humanity» — около 1,2 миллиона[2], «Dictionary of Genocide» — не менее 1 миллиона, но ближе к 1,5 миллиона погибших[3].

Принятие «окончательного решения»

Другим спорным вопросом является время принятия решения об уничтожении армянского населения Турции. Историки, рассматривающие эту проблему (аналогично историкам Холокоста), делятся на две группы: «интенционалистов», которые считают, что турки давно вынашивали планы уничтожения армян, а события конца XIX — начала XX веков являются репетицией массового уничтожения армян в 1915 году, и «функционалистов», которые полагают, что события носили достаточно случайный характер и произошли под воздействием представлений об армянской угрозе, возникших во время Первой мировой войны. Так, «интенционалист» Ваагн Дадрян видит важную причину в исламе, представляющем неподвластную изменениям догму. Дадрян обосновывает свои взгляды тем, что убийства чаще всего происходили после пятничных молитв, на которых муллы призывали к джихаду против армян. Его оппоненты возражают, приводя пример спасения армян мусульманами и отмечая тот факт, что репрессии против армян начались в Османской империи после эпохи Танзимат, когда империя отказалась от главенства религиозных законов и попыталась встать на путь модернизации. «Функционалисты», например, Рональд Сюни и Дональд Блоксхэм, видят причины ликвидации армянской общины в последствиях поражения Османской империи под Сарыкамышем. Анализируя точку зрения «функционалистов», другой исследователь, Асатурян, отмечает, что идеи геноцида вызревают на почве социальной дискриминации и в коллективных мифах, свойственных доминантной группе. Тем не менее среди исследователей существует консенсус относительно того, что «окончательное решение» было принято после восстания 1915 года в Ване. Крайние позиции в этом споре занимают многие историки из Армении, полагающие, что вся история Османской империи является прелюдией к уничтожению армян, и историки Турции, в большинстве вообще отрицающие целенаправленное уничтожение армянской общины[39][100][101].

Уничтожение культурного наследия

Монастырь Святых Апостолов, Муш,
фотография начала XX века и 2010 года

Уничтожение армянского населения сопровождалось кампанией по уничтожению армянского культурного наследия. Армянские памятники и церкви взрывались, кладбища распахивались под поля, где сеяли кукурузу и пшеницу, армянские кварталы городов разрушались или занимались турецким и курдским населением и переименовывались[102].

В 1914 году за армянским Константинопольским Патриархатом числилось не менее 2549 приходов, в том числе свыше 200 монастырей и не менее 1600 церквей[103]. В период проведения политики геноцида и после этнических чисток было уничтожено множество армянских памятников архитектуры. Многие храмы были разрушены, ещё большее число было преобразовано в мечети и караван-сараи. До 1960 года турецкая политика заключалась в планомерном уничтожении исторических свидетельств пребывания армян на территории Турции. Только в 1960-х годах учёные подняли вопрос о регистрации и спасении памятников армянского духовного наследия. В 1974 году учёные идентифицировали в Турции 913 зданий армянских церквей и монастырей. Более половины из этих памятников не сохранилось до наших дней, а из тех, что остались, 252 были разрушены и только 197 находятся в более или менее пригодном состоянии[104].

В конце 1980-х и в начале 1990-х британский историк и писатель Уильям Далримпл нашёл свидетельства продолжающегося разрушения армянских исторических памятников. Хотя многие памятники ветшали из-за землетрясений или по невниманию властей, а также из-за крестьян-златоискателей, ищущих армянские сокровища, зарытые, как они считали, под церквями, есть и явные случаи преднамеренного разрушения. Ранее французский историк Дж. М. Тьерри был приговорён заочно к трём месяцам работ за то, что пытался воссоздать план армянской церкви города Ван. Он же отмечал, что в 1985 году власти хотели снести армянскую церковь в Ошкаванке, но им это не удалось, так как этому воспротивились местные жители, которые использовали её в качестве зернохранилища. По мнению Уильяма Далримпла, уничтожение армянских памятников ускорилось после появления армянских террористических организаций, нападавших на турецких официальных лиц[104].

Ярким примером уничтожения армянского наследия, согласно Уильяму Далримплу, является расположенный около города Карс монастырский комплекс Хцконк, состоящий из пяти церквей, который с 1915 года до конца 1960-х годов был официально запрещён для посещения. По свидетельствам очевидцев, монастырь был взорван с помощью динамита частями регулярной армии, которая также проводила учебные стрельбы по зданиям комплекса. К моменту посещения историком монастыря уцелела лишь церковь Св. Саргиса XI века, стены которой были значительно повреждены. Другим примером является полуразрушенная церковь Варагаванк, превращённая в сарай. Базилика IX столетия рядом с Ерзинджой была превращена в склад с огромным отверстием в стене, проделанным для въезда транспорта. Армянский собор в Эдессе (ныне Шанлыурфа) был преобразован в пожарное депо в 1915 году, а в 1994 году из него сделали мечеть, разрушив при этом ненужные для мечети христианские постройки. В 1987 году Европейский парламент призвал Турцию улучшить условия охраны архитектурных памятников. Аналогичная попытка с ограниченным успехом была предпринята Всемирным фондом памятников. В результате международного давления была восстановлена церковь Святого Креста на озере Ван[104].

Операция «Немезида»

В 1919 году на IX съезде Дашнакцутюн в Бостоне было принято решение уничтожить лидеров младотурок, участвующих в убийствах армян. Операция получила имя древнегреческой богини мщения — «Немезида». Большинство заговорщиков составляли армяне, спасшиеся от геноцида и полные решимости отомстить за гибель своих семей.

Самой известной жертвой операции стал министр внутренних дел Османской империи и один из членов османского триумвирата Талаат-паша. Талаат, вместе с другими лидерами младотурок, бежал в Германию в 1918 году, однако был обнаружен и убит Согомоном Тейлиряном в марте 1921 года в Берлине. После ареста Тейлиряна общественное мнение было настроено против него, однако появившиеся в процессе суда сведения о массовых убийствах армян изменили настроение общественности. В итоге Тейлирян был оправдан по причине «временной потери рассудка, возникшей из-за пережитых страданий, вызванных действиями правительства триумвирата»[105].

Турецкий военный трибунал 1919—1920 годов

После поражения Османской империи в 1918 году и Мудросского перемирия страны-победители потребовали от Турции наказать виновных в преступлениях против военнопленных и армян. Отдельную позицию занимала Британия, настаивавшая в первую очередь на наказании за жестокое отношение к британским военнопленным, и только потом за уничтожение армян. К началу работы трибунала основные руководители Иттихат — Талаат, Энвер, Джемаль, Шакир, доктор Назим, Бедри и Азми — бежали за пределы Турции.

Согласно обвинению, депортации не были продиктованы военной необходимостью или дисциплинарными причинами, а были задуманы центральным комитетом Иттихат, и их последствия ощущались в каждом углу Османской империи (тур. Memaliki Osmaniyenin hemen ee tarafnda). В доказательствах трибунал в основном опирался на документы, а не на свидетельские показания. Трибунал посчитал доказанным факт организованного убийства армян лидерами Иттихат (тур. taktil cinayeti). Трибунал признал отсутствующих на суде Энвера, Джемаля, Талаата и доктора Нэзима виновными и приговорил их к смертной казни. Из присутствующих на суде обвиняемых трое были осуждены на смертную казнь через повешение[106].

Турецкая республика и армянский вопрос

Тансу Чиллер. Сентябрь 1994 года[107]:
«Это не правда, что турецкие власти не желают изложить свою позицию по так называемому „армянскому вопросу“. Наша позиция предельно ясна. Сегодня очевидно, что в свете исторических фактов армянские претензии являются необоснованными и иллюзорным. Армяне в любом случае не подвергались геноциду».

После образования Турецкой республики политическая и интеллектуальная элита не чувствовала какой-либо потребности дистанцироваться от уничтожения армянской общины или от людей, руководивших погромами и массовыми убийствами. Политическая элита в основном состояла из бывших функционеров Иттихат, из которых многие лично принимали участие в уничтожении армян и находились в коалиции с региональными лидерами и племенными вождями, получившими большую прибыль от депортации армян и греков. Обсуждение армянского вопроса могло разрушить эту коалицию[108]. В октябре 1927 года на съезде Республиканской партии Мустафа Кемаль в течение нескольких дней рассказывал о том, как в борьбе за независимость создавалась турецкая нация. Текст Кемаля был принят в качестве официальной турецкой истории и рассматривался государством как сакральный. Уголовное законодательство Турции считает преступлением критическое обсуждение кемалистской версии истории, что делает невозможными дебаты в турецком обществе[109]. По официальной статистике, в 1927 году в Турции проживало 77 400 армян. Согласно Лозаннскому договору, Турция обязалась предоставить гарантии безопасности, свободного развития и некоторые льготы армянам в числе других национальных меньшинств. Однако положения этого договора не исполнялись. Армяне Турции продолжали бежать из страны или ассимилироваться. «Закон о фамилиях», принятый 21 июня 1934 года, требовал от греков, евреев и армян отказываться от традиционных фамилий и принимать новые турецкие. Во время Второй мировой войны в Турции был введён избирательный налог на имущество, разоривший множество торговцев — греков, армян и евреев[110].

В последние годы в Турции академическая наука, турецкие интеллектуалы, пресса и гражданское общество начинают обсуждать армянский вопрос, что вызывает противодействие националистов и турецкого правительства. Редактор армянской газеты Грант Динк, писатели Орхан Памух и Элиф Шафак, издатель Рагип Зараколу были обвинены в оскорблении «турецкости», Динк и Зараколу были осуждены. 19 января 2007 года Грант Динк был убит 17-летним турецким националистом, его похороны в Стамбуле вылились в демонстрацию, где десятки тысяч турок шли с плакатами «Мы все армяне, мы все Гранты». В то же время часть турецкого общества восприняла убийцу Динка как национального героя[111].

Доказательства геноцида армян

Аргументы в пользу того, что кампания против армян носила систематический и централизованный характер, базируются на многочисленных свидетельствах нетурецких очевидцев (консулов, военнослужащих, медсестёр, учителей, миссионеров), показаниях турецких чиновников и оставшихся в живых армян. Утверждение об организации целенаправленного уничтожения армян вошло в итоговое обвинение на судебном процессе против лидеров младотурок. До настоящего времени не предоставлено никаких документов из турецких архивов, как-либо свидетельствующих о целенаправленности уничтожения армян, что, возможно, объясняется уничтожением этих документов или действующей на сегодня в Турции цензурой. Недоказанными или фальшивыми считаются так называемые «телеграммы Талаата», опубликованные в 1920 году. Оригиналы телеграмм отсутствуют, однако анализ, проведённый Дадряном, показывает, что содержимое этих телеграмм косвенно подтверждается материалами процесса против лидеров младотурок. Освобождённые от армян территории заселялись мухаджирами из Фракии или Болгарии, которые не могли бы добраться до Киликии и турецкой Армении без организационной помощи и планирования, что также служит аргументом, свидетельствующим о соучастии очень высоких официальных кругов в программе уничтожения армян[113][114].

Отрицание геноцида армян

Отличие отрицания геноцида армян от других форм опровержений геноцида, обычно проводящихся частными людьми или организациями, состоит в официальной и всесторонней поддержке Турецкой Республики, что делает его более академически респектабельным и политически мотивированным[Комм 7]. Турецкая республика тратит значительные средства на пиар-кампании по отрицанию и делает пожертвования университетам, обеспечивающим правдоподобность турецкой позиции. При очередном обсуждении признания геноцида парламентами или правительствами разных государств Турция угрожает им дипломатическими и торговыми санкциями и репрессиями к собственным меньшинствам. Чтобы уничтожить следы физического присутствия армян на территории Турции, в стране систематически разрушаются памятники армянской архитектуры[115][116].

Аргументы отрицателей обычно представляют собой модификации одного из следующих утверждений[115]:

  • массового убийства армян в Османской империи никогда не было;
  • гибель армян произошла по неосторожности от голода и болезней во время высылки из зоны боевых действий;
  • со стороны младотурок не было целенаправленной политики на уничтожение армян;
  • гибель армян была следствием гражданской войны в Османской империи, в результате которой погибло также множество турок.

Геноцид армян в культуре

Первым фильмом о событиях 1915 года является картина «Растерзанная Армения» (1919), от которой сохранился лишь 15-минутный отрывок. Первый документальный фильм «Где мой народ?» (англ. Where Are My People?, продюсер Майкл Акопян) вышел в 1965 году к 50-й годовщине событий. На рубеже XX и XXI веков было создано несколько документальных фильмов, наиболее интересным из которых оказался «Скрытый Холокост» (англ. The Hidden Holocaust). Наиболее известные фотографии сделаны Армином Вегнером из немецкого Красного креста и консулом США Лесли Девисом[117]. Турецкая республика оказывает препятствия попыткам снимать фильмы об уничтожении турецких армян[118]. Устная традиция рассказов об убийствах отражается в песнях, которые считаются одним из доказательств геноцида[119]. В творчестве американской рок-группы System of a Down, состоящей из музыкантов-армян, часто затрагивается тематика геноцида армян. Ещё в конце XIX века армянский художник Вардгес Суренянц посвятил ряд своих картин резне армян в Западной Армении[120]. Многие картины Аршила Горки вдохновлялись его воспоминаниями о пережитых событиях[121].

Одним из ведущих армянских поэтов, погибших в 1915 году, был Сиаманто. Другой крупный поэт, Даниел Варужан, также был арестован 24 апреля, позже замучен и убит 19 августа. Многие стихи Егише Чаренца, родившегося в Карсе и пережившего 1915 год в составе движения сопротивления, описывают ужасы резни. Самое известное литературное произведение на тему геноцида армян — роман Франца Верфеля «Сорок дней Муса-Дага».

Первый памятник, посвящённый массовым убийствам армян, был поставлен в виде часовни в 1950-х годах на территории армянского католикосата в городе Антелиас, Ливан. В 1965 году на территории католикосата в Эчмиадзине был сооружён памятник жертвам геноцида, состоящий из многочисленных хачкаров. В 1990 году памятная часовня была построена в сирийской пустыне Дер Зор, до настоящего времени являющаяся единственным памятником, стоящим на месте, связанном с убийствами армян[122]. В 1967 году, через два года после того, как в 50-ю годовщину событий в Советской Армении прошли массовые несанкционированные демонстрации, в Ереване на холме Цицернакаберд («Ласточкина крепость») была завершена постройка мемориального комплекса. Сегодня Цицернакаберд является местом паломничества для армян и воспринимается общественным мнением как универсальный памятник армянскому геноциду[122][123].

Юридическая сторона

Международно-правовое признание

В совместной Декларации от 24 мая 1915 года стран-союзниц (Великобритания, Франция и Российская империя) убийства армян стали первым признанным преступлением против человечества[11]:

Ввиду новых преступлений Турции против человечества и цивилизации, правительства Союзных государств публично заявляют Высокой Порте о личной ответственности за эти преступления всех членов Османского правительства, а также тех их агентов, которые вовлечены в такую резню.

— 24 мая 1915. Совместная декларация Франции, Великобритании и России

Признание геноцида армян является главной целью основных армянских лоббистских организаций, причём, кроме самого признания, озвучивались территориальные претензии и требование о выплате репараций Турцией. Чтобы добиться признания, армянские лоббисты привлекают на свою сторону парламентариев и влиятельных лиц, оказывают давление на правительства разных стран, организуют широкое освещение данного вопроса в обществе, основали институты, занимающиеся данным вопросом (Институт Зоряна, Армянский национальный институт)[125]. Армянская диаспора почти полностью представлена из прямых потомков жертв геноцида, и имеет достаточные материальные ресурсы, чтобы противостоять давлению Турции[126].

США трижды (1916[127], 1919[128], 1920[129]) принимали резолюции о массовых убийствах армян.

Геноцид армян признал Европарламент (1987[130], 2000[131], 2002[132], 2005[133], 2015[134]), парламентская коалиция стран Южной Америки (Меркосур)[135], Подкомиссия ООН по предотвращению дискриминации и защите меньшинств[136], Парламент Латинской Америки (2015)[137].

Геноцид армян признан и осуждён многими странами мира и влиятельными международными организациями. Первым массовые убийства армян официально осудил парламент Уругвая[139][140] (1965). Уничтожение армян официально признали геноцидом (согласно международному праву[141]) и осудили также Франция (1998[142], 2000[143], 2001[144], 2006[145][146], 2012[147]), Бельгия[148], Нидерланды[149], Швейцария[150][151] — Национальный совет (нижняя палата парламента), Швеция[151][152][153], Россия[154], Польша[155], Ливан (2000)[156], Италия[157][158], Литва[159], Греция[160], Словакия[161][162], Кипр[163], Аргентина (2 закона, 5 резолюций)[164][165], Венесуэла[166], Чили[167], Канада (1996[168], 2002[169], 2004[170])[151], Ватикан[171], Боливия (2014)[172][173], Австрия (2015)[174][175], Люксембург (2015) [176], Бразилия (2015)[177], Парагвай (2015) [178][179], 45 из 50 штатов США (из которых 35 на уровне закона)[180][181], Германия (2016)[182].

Убийства армян в Османской империи рассматривались несколькими международными организациями. В 1984 году «Постоянный трибунал народов» признал действия Османской империи геноцидом[183]. К аналогичному выводу в 1997 году пришла Международная ассоциация исследователей геноцида [184] [185] [186]. 8 июня 2000 года в газетах «The New York Times» и «The Jerusalem Post» опубликовано заявление 126 исследователей Холокоста (в их числе Иегуда Бауэр, Израэль Чарни и Эли Визель), подтвердивших бесспорность факта геноцида армян в Первой мировой войне[187]. В 2001 году совместная турецко-армянская комиссия по примирению обратилась в «Международный центр по вопросам правосудия переходного периода» для независимого заключения, являются ли события 1915 года геноцидом. В начале 2003 года МЦППП представил заключение, что события 1915 года попадают под все определения геноцида и употребление этого термина полностью оправдано[188].

Признание геноцида армян официально не является обязательным условием для вступления Турции в ЕС, однако некоторые авторы считают, что Турции придётся сделать это на пути к членству в ЕС[189][190].

Криминализация отрицания

В Швейцарии несколько человек были наказаны судом за отрицание геноцида армян[191]. В октябре 2006 года Национальное собрание Франции приняло законопроект[145], представленный Валери Буайе, который рассматривал отрицание признанных Францией геноцидов как преступление; законопроект, предусматривающий тюремное заключение сроком до 1 года и штраф в 45 000 евро[192], был повторно принят 22 декабря 2011 года, а 23 января 2012 года Сенат подтвердил это решение[193]. Турция осудила французский закон о преследовании отрицания геноцида[194]. Группа французских депутатов подала запрос о соответствии принятого закона в Конституционный совет Франции, который постановил, что закон, вводящий наказание за отрицание признанных фактов геноцида, не соответствует конституции, так как является покушением на свободу выражения мнений и общения[195][196]. В ответ на решение Конституционного совета Саркози потребовал от министров разработать новую редакцию закона[197].

17 декабря 2013 года ЕСПЧ признал нарушением права на свободу выражения мнения наказание, наложенное швейцарским судом на Догу Перинчека, публично отрицавшего геноцид армян, при этом не присудив никакой денежной компенсации Перинчеку[198]. В отдельном пояснении к решению Большая палата суда отметила, что суд не занимался вопросом правомерности криминализации геноцида в принципе, но что в данном случае суд рассматривал только факты заявлений Перинчека, которые, по мнению суда, не содержат выражений ненависти или нетерпимости, и реализуют право Перинчека на свободу слова, гарантированную статьёй 10 Европейской конвенции по правам человека[199].

Компенсация

В 2000 году конгресс Калифорнии принял закон, которым признал права наследников погибших в 1915 году армян по получению компенсаций у соответствующих страховых компаний. В 2003 году страховая компания New York Life[en] начала выплату компенсаций родственникам жертв убийств армян 1915 года[200] (общая сумма компенсаций составляет примерно $20 млн[201]). Однако в августе 2009 года апелляционный суд штата Калифорния, США, принял решение аннулировать закон о выплате страховых компенсаций родственникам армян. Судья Дэвид Томпсон посчитал жалобы армян относительно выплаты им страховки лишёнными основания, поскольку «все эти события происходили за тысячи миль от США, следовательно штат Калифорния не несёт никакой ответственности перед этими людьми», и «Федеральное правительство США не приняло решение о признании геноцида армян»[202].

Французская страховая компания «Акса» обязалась выплатить компенсацию ($17,5 млн) наследникам жертв[203].

День памяти жертв

Ежегодно 24 апреля в годовщину депортации армянской интеллигенции из Стамбула миллионы армян и представителей других национальностей во всём мире отдают дань памяти жертвам геноцида армян. В Армении эта дата имеет важное значение и является нерабочим днем.

15 апреля 2015 года Европарламент объявил 24 апреля европейским Днем памяти жертв геноцида армян в Османской империи[134].

Памятники

См. также

Напишите отзыв о статье "Геноцид армян"

Примечания

Комментарии

  1. Степень участия центральных властей в антиармянских действиях не всегда известна. Подробнее в статье Массовые убийства армян в 1894—1896 годах
  2. Так, во время убийств 1915 года помощь армянам иногда оказывалась мусульманскими лидерами, воспринимающими христиан как «людей книги» и, в отличие от расистской идеологии, имеющими место для совести.
  3. Лейтенант Ованес Агинян, который вскоре погиб на фронте
  4. Интервью османских офицеров Сайксу приводится сокращённо. Подробные цитаты приведены в книге Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 262—265. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  5. См. также интервью историка Халила Берктая из университета Сабанчи турецкой газете «Радикал» (Сюни, 2004).
  6. Роль «Специальной организации» и Бехаэддина Шакира подробно рассмотрена в работе Taner Akçam. From Empire to Republic: Turkish Nationalism and the Armenian Genocide. — Zed Books Ltd, 2004. — 273 p. — ISBN 1842775278, ISBN 9781842775271., глава «The Decision for Genocide in Light of Ottoman-Turkish Documents»
  7. Например, в отличие от отрицания Холокоста, в основном обусловленным расовыми мотивами.

Ссылки на источники

  1. 1 2 Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — Vol. 1. — P. 161. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  2. 1 2 3 4 5 Vahakn N. Dadrian. Armenians in Ottoman Turkey and the Armenian Genocide // Dinah L. Shelton. Encyclopedia of Genocide and Crimes Against Humanity. Macmillan Reference, 2005. ISBN 0-02-865848-5, 9780028658483
  3. 1 2 Totten, Bartrop, Jacobs. Dictionary of Genocide. — P. 19.
  4. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.69/current_category.5/affirmation_detail.html Международная ассоциация учёных по исследованию геноцида], 1997:
    That this assembly of the Association of Genocide Scholars in its conference held in Montreal, June 11—13, 1997, reaffirms that the mass murder of Armenians in Turkey in 1915 is a case of genocide which conforms to the statutes of the United Nations Convention on the Prevention and Punishment of Genocide. It further condemns the denial of the Armenian Genocide by the Turkish government and its official and unofficial agents and supporters.
  5. Samuel Totten, Paul Robert Bartrop, Steven L. Jacobs. Dictionary of Genocide: A—L, p. 21:
    The Armenian Genocide Institute-Museum was opened in Yerevan, Armenia, in 1995, as part of the events commemorating the eightieth anniversary of the beginning of the Armenian genocide (1915—1923) at the hands of the Young Turk regime.
  6. Alan L. Berger. Bearing witness to the Holocaust, p. 55:
    Indeed, following the shock of the Holocaust, we have become aware of mass destruction that preceded and followed the Second World War. One thinks, for example, of the Armenian genocide of 1915—1923, of the Stalinist Gulag, Burundi, Biafra, Indonesia, Sudan, Ethiopia, and of the Cabodian «autogenocide».
  7. Auron. The Banality of Denial: Israel and the Armenian Genocide. — P. 304.
    When Raphael Lemkin coined the word genocide in 1944 he cited the 1915 annihilation of the Armenians as a seminal example of genocide.
  8. Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — P. 79. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  9. A. Dirk Moses. Genocide and settler society: Frontier violence and stolen indigenous children in Australian history / edited by [sydney.edu.au/arts/history/staff/profiles/moses.shtml A. Dirk Moses]. — New York: Berghahn Books, 2004. — P. 21. — 344 p. — (Studies in war and genocide; v. 6). — ISBN 1571814108, ISBN 9781571814104.
    Indignant that the perpetrators of the Armenian genocide had largely escaped prosecution, Lemkin, who was a young state prosecutor in Poland, began lobbying in the early 1930s for international law to criminalize the destruction of such groups.
  10. R. J. Rummel. The Holocaust in Comparative and Historical Perspective. A Journal Social Issues, April 1, 1998 — Vol. 3, no. 2
  11. 1 2 Уголовное право России. Практический курс: учебник / под общ. и науч. ред. А. В. Наумова; Р. А. Адельханян и др.. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Волтерс Клувер, 2010. — С. 753. — 800 с. — ISBN 5466004634, ISBN 978-5-466-00463-2.
  12. [www.britannica.com/EBchecked/topic/35178/Armenia/44264/Cultural-life Armenia] — статья из Энциклопедии Британника:
    Under Tigranes, Armenia ascended to a pinnacle of power unique in its history and became, albeit briefly, the strongest state in the Roman east. Extensive territories were taken from the kingdom of Parthia in Iran, which was compelled to sign a treaty of alliance. Iberia (Georgia), Albania, and Atropatene had already accepted Tigranes’ suzerainty when the Syrians, tired of anarchy, offered him their crown (83 bce). Tigranes penetrated as far south as Ptolemais (modern ʿAkko, Israel).
  13. Akçam. From Empire to Republic: Turkish Nationalism and the Armenian Genocide. — P. 68.
  14. Akçam. From Empire to Republic: Turkish Nationalism and the Armenian Genocide. — P. 103.
  15. Akçam. From Empire to Republic: Turkish Nationalism and the Armenian Genocide. — P. 116—117.
  16. 1 2 Stephan H. Astourian. Genocidal Process: Reflections on the Armeno-Turkish Polarization // Hovannisian. The Armenian genocide: history, politics, ethics. — P. 53—79.
  17. 1 2 3 Richard G. Hovannisian. The Armenian Question in the Ottoman Empire, 1876—1914 // Richard G. Hovannisian. The Armenian People from Ancient to Modern Times: Foreign dominion to statehood : the fifteenth century to the twentieth century. Palgrave Macmillan, 2004. ISBN 1-4039-6422-X, 9781403964229
  18. 1 2 Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 39—48.
  19. Suny. Looking toward Ararat: Armenia in modern history. — P. 106—106.
  20. 1 2 3 Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 51—57.
  21. Лорд Кинросс. Расцвет и упадок Османской империи. — 1. — М.: Крон-пресс, 1999. — С. 606. — 696 с. — ISBN 5-232-00732-7.
  22. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 219—221. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  23. Melson. Revolution and Genocide: On the Origins of the Armenian Genocide and the Holocaust. — P. 59—61.
  24. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 221—222. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  25. 1 2 3 Лорд Кинросс. Расцвет и упадок Османской империи. — 1. — М.: Крон-пресс, 1999. — С. 600—611. — 696 с. — ISBN 5-232-00732-7.
  26. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 222—226. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  27. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 224—226. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  28. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 224. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  29. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 51.
  30. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 222. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  31. Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — P. 287. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  32. Totten, Bartrop, Jacobs. Dictionary of Genocide. — P. 23.
  33. Shelton. Encyclopedia of Genocide and Crimes Against Humanity. — P. 71.
  34. Suny. Looking toward Ararat: Armenia in modern history. — P. 99.
  35. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 230—233. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  36. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 60—62.
  37. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 62—65.
  38. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 233—238. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  39. 1 2 3 4 5 Stephan Astourian. The Armenian Genocide: An Interpretation // The History Teacher. — Society for the History of Education, 1969. — Vol. 23, № 2 (Feb., 1990). — P. 111-160.
  40. 1 2 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 239—245. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  41. 1 2 Stephan H. Astourian. Genocidal Process: Reflections on the Armeno-Turkish Polarization // Hovannisian. The Armenian genocide: history, politics, ethics. — P. 68—69.
  42. 1 2 Peter Holquist. The Politics and Practice of the Russian Occupation of Armenia, 1915—February 1917 // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire / Ronald Grigor Suny, Fatma Muge Gocek, Norman M. Naimark. — Oxford: Oxford University Press, 2011. — С. 151—174.
  43. 1 2 Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 71—75.
  44. Suny, Göçek, Naimark. A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 32.. См. также Henry Morgenthau. Ambassador Morgenthau’s Story. Kessinger Publishing, 2004, ISBN 1-4191-0572-8, 9781419105722. P. 221
  45. 1 2 3 4 5 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 245—249. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  46. 1 2 3 4 5 6 Vahakn N. Dadrian. The Armenian Genocide: an interpretation // America and the Armenian Genocide of 1915 / edited by Jay Winter. — P. 62—68.
  47. Раймонд Кеворкян. Геноцид армян: Полная история = Raymond Kévorkian. The Armenian Genocide: A Complete History. — Анив, Яуза-каталог, 2015. — P. 250. — 912 p. — ISBN 978-5-906716-36-1.
  48. Henry Morgenthau, Ambassador Morgenthau’s Story. Garden City, N.Y. 1918, pp. 302—304. «Before Armenia could be slaughtered, Armenia must be made defenseless.»
  49. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 247—248. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
    Between April and August 1915 Armenians from almost all major centers of the empire were ordered to leave their homes, then were either killed near their towns or villages or else deported into remote regions, where, denied food and water, they rapidly died. These measures were undertaken against Armenians located both near the international frontier and far from the battle zone;
  50. 1 2 Donald Bloxham. The First World War and the Development of the Armenian Genocide // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 270—272.
  51. 1 2 3 Fuat Dündar. Pouring a People into the Desert. The “Definitive Solution” of the Unionists to the Armenian Question // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 276—284.
    Despite the order to deport «all Armenians without exception» Armenians in some regions as well as a few Armenian families were spared <…> The main reason for the expulsion of Edirne was geopolitical: as the city was on the European border, any drastic movement could easily be observed by foreigners. Alarge number of foreigners also resided in Istanbul, the capital. For the case of Izmir, the deciding factor was the governor Rahmi Bey within the CUP and his belief that the removal of the Armenians would be the death sentence for the commerce of the city.
  52. Akcam, Taner, «Armenien und der Völkermord: Die Istanbuler Prozesse und die türkische Nationalbewegung». Hamburg: Hamburger Edition, 1996. P.59
  53. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 78—80.
  54. 1 2 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 249—250. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  55. 1 2 Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 82—83.
  56. 1 2 3 Aram Arkun. Zeytun and the Commencement of the Armenian Genocide // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 221—243.
  57. 1 2 3 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 249—255. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  58. 1 2 3 Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 76—78.
  59. 1 2 Donald Bloxham. The First World War and the Development of the Armenian Genocide // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 265—267.
  60. 1 2 3 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 255—258. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  61. 1 2 Vahakn N. Dadrian. The Armenian Genocide: an interpretation // America and the Armenian Genocide of 1915 / edited by Jay Winter. — P. 83—86.
  62. Rouben Paul Adalian. The Armenian Genocide // Totten, Parsons, Charny. A century of genocide: critical essays and eyewitness accounts. — 2nd ed.. — P. 81—83.
  63. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 262—265. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  64. James Bryce, Arnold Joseph Toynbee, Ara Sarafian. The treatment of Armenians in the Ottoman Empire, 1915-1916: documents presented to Viscount Grey of Falloden by Viscount Bryce. — Gomidas Institute, 2000. — 667 p. — ISBN 0953519155, ISBN 9780953519156.
  65. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 565—567. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  66. Totten, Bartrop, Jacobs. Dictionary of Genocide. — P. 21—22.
  67. Hans-Lukas Kieser. From «Patriotism» to Mass Murder: Dr. Mehmed Reșid (1873—1919) // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 126—148.
  68. 1 2 Vahakn N. Dadrian. The Armenian Genocide: an interpretation // America and the Armenian Genocide of 1915 / edited by Jay Winter. — P. 70—77.
  69. Vahakn N. Dadrian. The Armenian Genocide: an interpretation // America and the Armenian Genocide of 1915 / edited by Jay Winter. — P. 77—80.
  70. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 267. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  71. Raymond Kévorkian. The Armenian Genocide: A Complete History. — I.B.Tauris, 2011. — P. 618-621. — 1008 p. — ISBN 1848855613, ISBN 9781848855618.
  72. Raymond Kévorkian. The Armenian Genocide: A Complete History. — I.B.Tauris, 2011. — P. 345-349. — 1008 p. — ISBN 1848855613, ISBN 9781848855618.
  73. The Letters of Theodore Roosevelt (Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1954), p. 6328.
  74. 1 2 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 267—271. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  75. The Independent, March 27, 1920
  76. Richard G. Hovannisian. The Republic of Armenia // Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 304—313. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  77. Rouben Paul Adalian. The Armenian Genocide // Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  78. Raymond Kévorkian. The Armenian Genocide: A Complete History. — I.B.Tauris, 2011. — P. 265—267. — 1008 p. — ISBN 1848855613, ISBN 9781848855618.
  79. Барсегов Ю. Г. [www.genocide.ru/lib/barseghov/responsibility/v1/607-626.htm#623 Геноцид армян. Ответственность Турции и обязательства мирового сообщества, т. 1, Раздел IV. Мнения экспертов по международному праву и геноциду, заключения юридических органов, судебные решения, относящиеся к ответственности за геноцид армян]
  80. Raymond Kévorkian. The Armenian Genocide: A Complete History. — I.B.Tauris, 2011. — P. 267—278. — 1008 p. — ISBN 1848855613, ISBN 9781848855618.
  81. 1 2 Энциклопедия Britannica, статья: [www.britannica.com/EBchecked/topic/35323/Armenian-Genocide Armenian Genocide].
  82. Zürcher. Turkey: A Modern History. — P. 114.
    Estimates of the total number of Armenians in the empire vary, but a number of around 1,500,000, some 10 per cent of the population of Ottoman Anatolia, is probably a reasonable estimate.
  83. Noël, Lise Intolerance: A General Survey, стр. 101:
    Starting in 1915, one and a half million Armenians (60 % of the population) were eliminated by the Turkish government during the First World War.
  84. 1 2 3 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 271—272. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
    Dr. Lepsius took considerable care with the figures he used, although perhaps he should have been more circumspect in accepting the figure of 1,845,450 given by the Armenian patriarchate in Constantinople as the number of Armenians living in the Ottoman Empire. Nevertheless, it is unlikely to be far wrong, if we accept the figures that Enver Pasha gave to Dr. Ernst Jackh as early as the end of August 1915 for the number of Armenians dead (300,000) and those quoted by the German Embassy on October 4, 1916. Of the approximately 2 million Armenians living in the empire, 1,500,000 had been deported and between 800,000 and 1,000,000 of those had been killed. Lepsius initially estimated the number of Armenians who had died in the empire at 1,000,000; in the 1919 edition of the Bericht he revised that figure to 1,100,000. Lepsius put the number of eastern Armenians killed during the Ottoman invasion of Transcaucasia in 1918 at between 50,000 and 100,000. Another German closely involved at the time, Ernst Sommer of the Deutscher Hilfsbund, estimated in 1919 that 1,400,000 Armenians had been deported, of whom at the time scarcely more than 250,000 were alive (Sommer, 1919). <…> Lepsius also estimated that the number of Armenians forcibly converted to Islam was between 250,000 and 300,000. There was no religious element in the forced conversions to Islam at this time. The Ittihadist rulers of the empire were unbelievers. By contrast, some Turkish Muslim leaders, imams and hodjas, expressed disapproval at what the Armenians were compelled to endure. The harsh measures against the Armenians of Kutahia were declared theologically invalid by the local mufti Forced conversion had instead a political motive: to destroy the Armenians' identity, to turn Armenians into «Turks» so that they would appear in the other column of statistics and thus weaken or nullify any Armenian demands for autonomy or independence. Some Armenians appear to have returned to their faith after the armistice, but no figures exist for them.
  85. Ágoston G., Masters B. A. Encyclopedia of the Ottoman Empire. — Infobase Publishing. — 2009. — P. 54. — 650 p. — ISBN 0816062595, ISBN 9780816062591.
    Armenian Massacres (Armenian Genocide) The term Armenian Massacres refers to the massive deportation and execution of ethnic Armenians within Ottoman-controlled territories in 1915. <…> This episode started in April 1915 during World War I, after the Ottomans suffered a major defeat at the hands of Russia.
  86. 1 2 R. Rummel [books.google.com/books?id=N1j1QdPMockC&pg=PA225&dq=DEATH+BY+GOVERNMENT+10.2+serbians&hl=ru&ei=GlhFTYexCsPxsga0urzTDg&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCkQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false Death by government], табл. 10.1 и 10.2 на стр. 224—225
  87. Hans-Lukas Kieser. From «Patriotism» to Mass Murder: Dr. Mehmed Reșid (1873—1919) // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 136—137.
  88. [www.armenocide.com/armenocide/armgende.nsf/$$AllDocs-de/1915-12-20-DE-001?OpenDocument Der Konsul in Aleppo (Rößler) an den Reichskanzler (Bethmann Hollweg) — Bericht, K.No. 116 / B.No. 2881, Aleppo den 20. Dezember 1915] на сайте armenocide.net
  89. 1 2 3 Zürcher. Turkey: A Modern History. — P. 115.
    The second controversy is over numbers: Turkish historians have put the number of deaths as low as 200,000, while the Armenians have sometimes claimed ten times as many. <…> Between 600,000 and 800,000 deaths seems most likely.
  90. Ronald Grigor Suny. Looking toward Ararat: Armenia in modern history. — Indiana University Press, 1993. — P. 114. — 289 p. — ISBN 0253207738.
    Estimates of the Armenians killed in the deportations and massacres of 1915—1916 range from a few hundred thousand to 1,500,000.
  91. Ágoston G., Masters B. A. Encyclopedia of the Ottoman Empire. — Infobase Publishing. — 2009. — P. 54. — 650 p. — ISBN 0816062595, ISBN 9780816062591.
    Although the precise circumstances of these events and the total number of dead are hotly contested be the scholars from the opposing political camps, even the most conservative estimates place Armenian losses at approximately half a million. The higher figure given by Armenian scholars is one and a half million dead.
  92. Guenter Lewy, [books.google.com/books?ei=3E9GTaDyKMfKswb9hYGoDg&ct=result&sqi=2&hl=ru&id=6tdtAAAAMAAJ&dq=armenians+in+ottoman+empire&q=to+about+642,000#search_anchor The Armenian massacres in Ottoman Turkey: a disputed genocide], стр. 240
    According to the numbers I have accepted (1,750,000 prewar population and 1,108,000 survivors) the death toll comes to about 642,000 lives <…>
  93. Roger W. Smith. The Armenian Genocide: Memory, Politics, and the Future // Richard G. Hovannisian. The Armenian genocide: history, politics, ethics. Palgrave Macmillan, 1992. ISBN 0-312-04847-5, 9780312048471. Стр. 8.
    But denial can enter into the very fabric of a society, so that those who come after sustain and even intensify the denial begun by the perpetrators. The most strident and elaborate denial of genocide in history follows this pattern. The Turkish Republic, established in 1923, is not guilty of physical genocide against Armenians, but it continues to the present to deny that the Young Turk government engaged in massive destruction of Armenians from 1915 to 1918, resulting in the death of over one million persons, and the elimination of the Armenian people from its homeland of nearly 3000 years.
  94. Rouben Paul Adalian. Treatment Of The Armenian Genocide In Representative Encyclopedias. // Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — P. 73. — 718 p. — ISBN 9780874369281. «In all, it is estimated that up to a million and a half Armenians perished at the hands of Ottoman and Turkish military and paramilitary forces and through atrocities intentionally inflicted to eliminate the Armenian demographic presence in Turkey».
  95. R. J. Rummel. Freedom, Democracy, Peace; Power, Democide, and War. [www.hawaii.edu/powerkills/DBG.TAB10.2.GIF Таблица 10.2]
  96. Douglas Arthur Howard [books.google.com/books?id=Ay-IkMqrTp4C&lpg=PA83&vq=%22The%20exact%20number%20of%20those%20who%20died%20is%20a%20matter%20of%20dispute,%20but%20most%20historians%20agree%20it%20was%20around%20800000%20to%201000000%20people.%22&pg=PA83 The history of Turkey], P. 83.
    The exact number of those who died is a matter of dispute, but most historians agree it was around 800000 to 1000000 people.
  97. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 271. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
  98. Armen Marsoobian. Genocides Aftermath: Reflections on Self and Responsibility // Alexander Kremer, John Ryder. Self and society: central European pragmatist forum, volume four. Rodopi, 2009. ISBN 90-420-2621-9, 9789042026216. P. 135
    The turkish government’s position is that only 300000 armenians perished during the «troubles», while most historians place the number somewhere between a million and a million and a half.
  99. Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — Vol. 1. — P. 61. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  100. Ronald Grigor Suny. Dialogue on Genocide: Efforts by Armenian and Turkish Scholars to Understand the Deportations and Massacres of Armenians During World War I (англ.) // Ab imperio. — 2004. — No. 4. — P. 79-86.
  101. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 69—71.
  102. Adam Jones. Genocide : a comprehensive introduction — 2nd ed. Routledge, 2011. ISBN 0-203-84696-6. P. 157
  103. Raymond Kévorkian and Paul B. Paboudjian. Les Armeniéns dans l’Empire Ottoman à la veille du genocide. Editions d’art et d’histoire, 1992. ISBN 2-906755-09-5, 9782906755093
  104. 1 2 3 [www.press.uchicago.edu/Misc/Chicago/1861892055.html Robert Bevan «The Destruction of Memory» pages 56—59. 2006, 240 pages ISBN 1-86189-205-5]
  105. Totten, Bartrop, Jacobs. Dictionary of Genocide. — P. 320.
  106. Vahakn N. Dadrian. Armenian Genocide, court-martial of perpetrators // Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  107. MacDonald. Identity Politics in the Age of Genocide. The Holocaust and historical representation. — P. 115.
  108. Erik Jan Zürcher. Renewal and Silence. Postwar Unionist and Kemalist Rhetoric on the Armenian Genocide // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 306—316.
  109. Fatma Müge Göçek. Reading Genocide: Turkish Historiography on 1915 // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 42—52.
  110. Киреев Н. Г. История Турции ХХ век. — Крафт+, ИВ РАН, 2007. — 609 p. — ISBN 978-5-89282-292-3.
  111. Ronald Grigor Suny and Fatma Müge Göçek. Introduction: Leaving It to the Historians // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. 306—316.
  112. Rafael de Nogales. Cuatro años bajo la media luna (Madrid: Editora Internacional, 1924). Перевод на немецкий «Vier Jahre unter dem Halbmond: Erinnerungen aus dem Weltkriege» (Berlin: Verlag von Reimar Hobbing, 1925), английский «Four Years Beneath the Crescent» (London: Sterndale Classics, 2003).
  113. Norman M. Naimark. Preface // A Question of Genocide: Armenians and Turks at the End of the Ottoman Empire‎. — P. XVI. «That the muhacirs were moved as quickly as they were into Armenian houses and occupied Armenian farmland after the deportations attests to the strength of popular economic ambitions, as well as government policy, in the development of genocide».
  114. Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 249. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
    Although this topic has not yet received systematic analysis, it clearly points to official complicity at a very high level, since mujahirs from Thrace could not reach Cilicia or Turkish Armenia without organization and planning.
  115. 1 2 Totten, Bartrop, Jacobs. Dictionary of Genocide. — P. 21.
  116. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 221, 228.
  117. J. Michael Hagopian. Films, Armenian Documentary // Dinah L. Shelton. Encyclopedia of Genocide and Crimes Against Humanity. — Macmillan Reference, 2005. — Vol. I. — 1458 p. — ISBN 0028658485, ISBN 9780028658483.
  118. Atom Egoyan. Films, Armenian Feature // Dinah L. Shelton. Encyclopedia of Genocide and Crimes Against Humanity. — Macmillan Reference, 2005. — 1458 p. — ISBN 0028658485, ISBN 9780028658483.
  119. Jonathan McCollum. Music Based on the Armenian Genocide // Dinah L. Shelton. Encyclopedia of Genocide and Crimes Against Humanity. — Macmillan Reference, 2005. — Vol. II. — 1458 p. — ISBN 0028658485, ISBN 9780028658483.
  120. Е. Костина. [artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000019/st015.shtml Искусство Армении] // [artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000019/index.shtml Искусство 19 века] / Под общей редакцией Ю. Д. Колпинского и Н. В. Яворской. — М.: Искусство, 1964. — Т. 5. — С. 255. — 1200 с. — (Всеобщая история искусств).
  121. Stephen C. Feinstein. ART OF OTHER GENOCIDES // Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — Vol. 2. — P. 108. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  122. 1 2 Israel W. Charny. Encyclopedia of genocide. — Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 1999. — Vol. 1. — P. 102-104. — 718 p. — ISBN 9780874369281.
  123. Samuel Totten, Paul Robert Bartrop, Steven L. Jacobs (eds.) Dictionary of Genocide. Greenwood Publishing Group, 2008, ISBN 0-313-34642-9, p. 21.
  124. Запись Путина книге почетных посетителей Музея-института геноцида армян в 2001 году// [noev-kovcheg.ru/mag/2013-23-24/4236.html Армяно-российская встреча на высшем уровне: хроника визита], Ноев Ковчег, декабрь 2013 года
  125. Heather S. Gregg. [web.mit.edu/cis/www/migration/pubs/rrwp/13_divided.pdf Divided They Conquer: The Success of Armenian Ethnic Lobbies in the United States]. — Inter-University Committee on International Migration, 2002. — P. 19. — 35 p.
  126. Bloxham. The great game of genocide: imperialism, nationalism, and the destruction of the Ottoman Armenians. — P. 223-224.
  127. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.163/current_category.7/affirmation_detail.html U.S. Senate Concurrent Resalution 12, February 9, 1916]
  128. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.228/current_category.7/affirmation_detail.html U.S. Congress Act to Incorporate Near East Relief, August 6, 1919]
  129. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.164/current_category.7/affirmation_detail.html U.S. Senate Resolution 359, May 11, 1920]
  130. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.152/current_category.7/affirmation_detail.html European Parliament Resolution. June 18, 1987]
  131. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.171/current_category.7/affirmation_detail.html European Parliament Resolution. November 15, 2000]
  132. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.217/current_category.7/affirmation_detail.html European Parliament Resolution. February 28, 2002]
  133. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.341/current_category.7/affirmation_detail.html European Parliament Resolution. September 28, 2005]
  134. 1 2 [tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/1906585 Европарламент призвал Турцию признать геноцид армян] // ТАСС, 15 апреля 2015 года
  135. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.382/current_category.5/affirmation_detail.html South American Parliamentarians Coalition (MERCOSUR)], November 19, 2007
  136. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.169/current_category.6/affirmation_detail.html#15 United Nations Sub-Commission on Prevention of Discrimination and Protection of Minorities. July 2, 1985]
  137. [www.panorama.am/ru/politics/2015/08/01/armenian-genocide/ Парламент Латинской Америки – Parlatino – признал Геноцид армян]
  138. panarmenian.net. 12 марта 2010. [www.panarmenian.net/rus/world/news/45445/Премьерминистр_Польши_преклонил_колени_перед__Вечным_огнем_памяти_жертв_Геноцида Премьер-министр Польши преклонил колени перед Вечным огнём памяти жертв Геноцида].
  139. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.166/current_category.7/affirmation_detail.html Uruguay Senate and House of Representatives Resolution, April 20, 1965]
  140. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.282/current_category.7/affirmation_detail.html Uruguay Law, March 26, 2004]
  141. [www.un.org/russian/documen/convents/genocide.htm «Конвенция о предупреждении и наказании преступления геноцида»] (Утверждена и предложена к подписанию и ратификации резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 260 A (III) от 9 декабря 1948 г.)
  142. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.155/current_category.7/affirmation_detail.html France National Assembly Law, May 28, 1998]
  143. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.154/current_category.7/affirmation_detail.html France Senate Law, November 7, 2000]
  144. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.170/current_category.7/affirmation_detail.html France Law, January 29, 2001]
  145. 1 2 [www.assembleenationale.fr/12/propositions/pion3030.asp Proposition de loi complétant la loi n° 2001-70 du 29 janvier 2001 relative à la reconnaissance du génocide arménien de 1915]  (фр.)
  146. [news.bbc.co.uk/hi/russian/international/newsid_6043000/6043368.stm Франция запрещает отрицание геноцида армян] (рус.), Русская служба BBC (12 октября 2006). Проверено 28 марта 2012.
  147. [lenta.ru/news/2012/01/24/france/ Сенат Франции запретил отрицание геноцида армян] (рус.), Лента.Ру (24 января 2012). Проверено 30 марта 2012.
  148. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.148/current_category.7/affirmation_detail.html Belgium Senate Resolution, March 26, 1998]
  149. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.355/current_category.7/affirmation_detail.html Netherlands Parliament Resolution, December 21, 2004]
  150. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.277/current_category.7/affirmation_detail.html Switzerland (Helvetic Confederation) National Council Resolution, December 16, 2003]
  151. 1 2 3 Hrayr S. Karagueuzian, Yair Auron. A perfect injustice: genocide and theft of Armenian wealth. — Transaction Publishers, 2009. — P. 14. — 160 p. — ISBN 1412810019, ISBN 9781412810012.
    At around the same time, on March 29, 2000, the Swedish Parliament passed a formal resolution recognizing the Armenian Genocide, this after a Swedish parliamentary report asserted that «An official statement and recognition of the genocide of the Armenian is important and necessary.» Sweden urged Turkey to do so as well. Canada also recognized the genocide. (The Italian and Austrian parliaments as well as the Swiss and the German parliaments recognized and debated this issue of the Armenian Genocide without a conclusion.)
  152. [www.echo.msk.ru/news/663181-echo.html Турция отзывает посла из Стокгольма из-за признания парламентом Швеции геноцида армян] (рус.), Эхо Москвы (11 марта 2010). [www.webcitation.org/65Bhn9sln Архивировано] из первоисточника 4 февраля 2012. Проверено 17 апреля 2012.
  153. [www.bbc.co.uk/russian/international/2010/03/100311_sweden_armenian_genocide.shtml Швеция признала геноцид армян в Османской Турции] (рус.), Русская служба BBC (11 марта 2010). Проверено 28 марта 2012.
  154. [archive.is/20120909044943/www.pravoteka.ru/pst/159/79044.html Заявление Государственной Думы Федерального Собрания РФ «Об осуждении геноцида армянского народа в 1915—1922 годах» от 14 апреля 1995 г]
  155. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.354/current_category.7/affirmation_detail.html Poland Parliament Resolution, April 19, 2005]
  156. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.161/current_category.7/affirmation_detail.html Lebanon Parliament Resolution, May 11, 2000]
  157. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.172/current_category.7/affirmation_detail.html Italy Chamber of Deputies Resolution, November 16, 2000]
  158. [armeniangenocide100.org/ru/states/ Официальный сайт, посвященный столетию Геноцида армян]
  159. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.351/current_category.7/affirmation_detail.html Lithuania Assembly Resolution, December 15, 2005]
  160. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.156/current_category.7/affirmation_detail.html Greece (Hellenic Republic) Parliament Resolution, April 25, 1996]
  161. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.330/current_category.7/affirmation_detail.html Slovakia Resolution, November 30, 2004]
  162. [www.nrsr.sk/web/Default.aspx?sid=schodze/uznesenie&MasterID=3484 Podané poslancom Františkom Mikloškom v rozprave o návrhu stanoviska Slovenskej republiky k začatiu prístupových rokovaní Európskej únie s Tureckou republikou (tlač 962)]
  163. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.150/current_category.7/affirmation_detail.html Cyprus House of Representatives Resolution, April 29, 1982]
  164. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.297/current_category.7/affirmation_detail.html Argentina Senate Declaration, March 31, 2004]
  165. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.374/current_category.7/affirmation_detail.html Argentina Law, January 15, 2007]
  166. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.352/current_category.7/affirmation_detail.html Venezuela National Assembly Resolution, July 14, 2005]
  167. [www.rian.ru/world/20070606/66798950.html Сенат Чили принял осуждающий геноцид армян документ] (рус.), РИА «Новости» (6 июня 2007). Проверено 30 марта 2012.
  168. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.149/current_category.7/affirmation_detail.html Canada House of Commons Resolution, April 23, 1996]
  169. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.220/current_category.7/affirmation_detail.html Canada Senate Resolution, June 13, 2002]
  170. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.291/current_category.7/affirmation_detail.html Canada House of Commons Resolution, April 21, 2004]
  171. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.167/current_category.7/affirmation_detail.html Vatican City Communiqué, November 10, 2000]
  172. [www.genocide-museum.am/rus/01.12.2014-Bolivia.php Боливия признает и осуждает Геноцид армян] (+ фото документа). Музей-институт Геноцида армян, 01.12.2014
  173. Официальный сайт МИД Армении. [www.mfa.am/hy/press-releases/item/2014/11/30/bolivia_genocide/ Բոլիվիայի խորհրդարանի երկու պալատներն ընդունեցին Հայոց ցեղասպանության ճանաչման և դատապարտման վերաբերյալ օրինագիծ] (Обе палаты парламента Боливии приняли законопроект о признании и осуждении Геноцида армян)  (арм.)
  174. [www.parlament.gv.at/PAKT/PR/JAHR_2015/PK0383/index.shtml Полный текст] заявления парламента Австрии на её официальном сайте, 22.04.2015
  175. [ria.ru/world/20150422/1060214464.html Парламент Австрии признал геноцид армян в Османской империи], РИА Новости, 22.04.2015
  176. [news.am/rus/news/265613.html Парламент Люксембурга признал Геноцид армян] (+ фото документа), ИА News.am, 06.05.2015
  177. [panarmenian.net/rus/news/192982/ 24-ой страной, признавшей Геноцид армян, стала Бразилия]
  178. [odd.senado.gov.py/archivos/file/Proyecto%20de%20Declaracion%20%28Interes%20de%20esta%20HCS%20y%20reconoce%20el%20Genocidio%20Armenio%29.pdf Proyecto de Declaracion (Interes de esta HCS y reconoce el Genocidio Armenio)]
  179. [news.am/rus/news/293389.html Сенат Парагвая признал Геноцид армян]
  180. [www.armenian-genocide.org/current_category.11/affirmation_list.html Список штатов США, признавших геноцид армян] — Armenian National Institute
  181. Арег Галстян. [golosarmenii.am/article/27502/chto-budet--esli-vse-50-shtatov-priznayut-genocid Что будет, если все 50 штатов признают геноцид?] // Голос Армении, 13.04.2015
  182. [ria.ru/world/20160602/1441975378.html Бундестаг признал геноцидом преступления против армян в 1915 году]  (рус.)
  183. April 16, 1984. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.66/current_category.5/affirmation_detail.html Permanent Peoples' Tribunal, Verdict of the Tribunal]
  184. [www.genocidescholars.org/images/IAGS_Resolution_1997_on_the_Armenian_Genocide.pdf The Armenian Genocide Resolution Unanimously Passed By The Association of Genocide Scholars of North America], The Armenian Genocide Resolution was unanimously passed at the Association of Genocide Scholars’ conference in Montreal on June 13, 1997.
  185. [www.genocide-museum.am/eng/21.03.2009.php Open letter to President Obama calling for acknowledgment of the Armenian Genocide], website of the IAGS, March 7, 2009 «that the Armenian Genocide is not an allegation, a personal opinion, or a point of view, but rather a widely documented fact supported by an overwhelming body of historical evidence.»
  186. June 13, 1997. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.69/current_category.5/affirmation_detail.html The Association of Genocide Scholars]
  187. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.21/current_category.3/affirmation_detail.html Statement by 126 Holocaust Scholars, Holders of Academic Chairs, and Directors of Holocaust Research and Studies Centers] // The New York Times и The Jerusalem Post, June 8, 2000
  188. [www.armenian-genocide.org/Affirmation.244/current_category.5/affirmation_detail.html International Center for Transitional Justice (ICTJ) Report Prepared for TARC]
  189. [news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_4290000/4290524.stm ЕС призывает Турцию признать геноцид армян] (рус.), Русская служба BBC (28 сентября 2005). Проверено 28 марта 2012.
  190. МК. 11 октября 2007. [www.mk.ru/old/article/2007/10/11/76188-armyanskiy-vopros-.html Армянский вопрос]
  191. PANARMENIAN.net. 1 октября 2010. [www.panarmenian.net/rus/world/news/54518/ 150 дней тюремного заключения и 30 тысяч франков — так швейцарский суд наказал турок за отрицание Геноцида армян]
  192. [www.newsarmenia.ru/politics/20111222/42585122.html Национальное Собрание Франции принялo законопроект о криминализации отрицания Геноцида армян] (рус.), АМИ «Новости-Армения» (22 декабря 2011). Проверено 30 марта 2012.
  193. [www.ntv.ru/novosti/263754/ Глава армянского МИДа благодарит французов в Facebook] (рус.), НТВ.Ru (24 января 2012). Проверено 17 апреля 2012.
  194. [lenta.ru/news/2012/01/24/reply/ Турция сочла безответственным французский закон об отрицании геноцида армян] (рус.), Лента.Ру (24 января 2012). Проверено 30 марта 2012.
  195. [www.bbc.co.uk/russian/international/2012/02/120228_france_genocide_law_rejected.shtml Франция не будет наказывать за отрицание геноцида армян] (рус.), Русская служба BBC (28 февраля 2012). Проверено 28 марта 2012.
  196. Александр Артемьев, Нарине Киракосян. [www.gazeta.ru/politics/2012/02/29_a_4016413.shtml «Мудрецы» попросили не злоупотреблять геноцидом] (рус.), Газета.Ru (29 февраля 2012). Проверено 28 марта 2012. «Пресекая оспаривание факта или юридической квалификации преступлений, (…) которые им самим признаются и квалифицируются как таковые, законодатель совершил неконституционное покушение на свободу выражения мнений и общения».
  197. [www.bbc.co.uk/russian/rolling_news/2012/02/120221_rn_france_armenia_genocide.shtml Саркози настаивает на новом законе об отрицании геноцида] (рус.), Русская служба BBC (28 февраля 2012). Проверено 28 марта 2012.
  198. [ria.ru/world/20131217/984705617.html ЕСПЧ: Швейцария нарушила права по делу об отрицании геноцида армян] // РИА Новости, 17.12.2013
  199. [echr.coe.int/Documents/Presse_Q_A_Perincek_ENG.pdf Q & A. Grand Chamber judgment in the case of Perinçek v. Switzerland] // ЕСПЧ, приложение 27510/08 к решению суда
  200. REGNUM. 30.10.2003. [www.regnum.ru/news/174306.html Американская страховая компания New York Life опубликовала список армян — жертв геноцида в Османской империи]
  201. REGNUM. 29.01.2004. [www.regnum.ru/news/210207.html Американская страховая компания New York Life выплатит $20 млн потомкам жертв Геноцида армян]
  202. [news.am/rus/news/2870.html Калифорнийский суд отказал наследникам жертв Геноцида армян в выплате страховых компенсаций] (рус.), NEWS.am (21 августа 2009). Проверено 17 апреля 2012.
  203. REGNUM. 15.07.2008. [www.regnum.ru/news/1028092.html Рассмотрение исков от наследников жертв Геноцида армян завершится до конца 2008 года]

Литература

Книги

Статьи

  • Stephan Astourian. The Armenian Genocide: An Interpretation // The History Teacher. — Society for the History of Education, 1969. — Vol. 23, № 2 (Feb., 1990). — P. 111-160.
  • Ronald Grigor Suny. Dialogue on Genocide: Efforts by Armenian and Turkish Scholars to Understand the Deportations and Massacres of Armenians During World War I (англ.) // Ab imperio. — 2004. — No. 4. — P. 79-86.
  • Selim Deringil (англ.). “The Armenian Question Is Finally Closed”: Mass Conversions of Armenians in Anatolia during the Hamidian Massacres of 1895–1897 // Comparative Studies in Society and History. — Society for the Comparative Study of Society and History, 2009. — Vol. 51, № 2. — P. 344−371.
  • Раймонд Кеворкян. [www.kommersant.ru/doc/2709725 Логика ненависти не изжита]. Огонёк № 15, 20 апреля 2015.
  • Андрей Арешев. [lenta.ru/articles/2015/04/22/armenogenocid/ Преступление без наказания]. Лента.Ру (22 апреля 2015). Проверено 23 апреля 2015.

Ссылки

  • [www.genocide-museum.am/ Официальный сайт музея-института геноцида армян (Ереван, Цицернакаберд)] ([www.genocide-museum.am/rus/photos_of_armenian_genocide.php коллекция фотографий]) (англ.) (арм.) (тур.)
  • [www.genocidescholars.org/sites/default/files/document%09%5Bcurrent-page%3A1%5D/documents/IAGSArmenian%20Genocide%20Resolution%20_0.pdf Международная ассоциация учёных по исследованию геноцида]
  • [armeniangenocide100.org/ru/ Официальный сайт, посвященный столетию Геноцида армян]
  • [www.genocide.ru/ Геноцид армян в Турции] — история, документы, свидетельства, фотографии, карты.
  • [www.armenian-genocide.org/ Armenian National Institute (ANI)] (англ.)
  • [anca.org/ Armenian National Committee of America] (англ.)
  • [armenocide.am/ Armenian Genocide] (англ.)
  • [armeniangenocide100.org/ru/ Официальный сайт, посвященный столетию Геноцида армян] (рус.)

Отрывок, характеризующий Геноцид армян

– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!