Генрих Блуаский

Генрих Блуаский (фр. Henri de Blois, англ. Henry of Blois; 1101 — 1 июля 1171) — епископ Винчестерский (с 1129), папский легат (1139—1143), один из крупнейших политических деятелей периода феодальной анархии в Англии.

Биография

Юность

Генрих был одним из младших сыновей Этьена II, графа де Блуа, и Аделы Нормандской, дочери герцога Нормандии и короля Англии Вильгельма Завоевателя. В отличие от своих старших братьев — Тибо IV Великого, будущего графа Шампани, и Стефана, будущего короля Англии, — Генрих выбрал духовную карьеру. Он получил образование в Клюнийском монастыре, где стал активным сторонником клюнийского движения, борящегося за реформу церкви путём освобождения её от влияния светской власти и повышение стандартов благочестия, послушания и образования среди священнослужителей. В начале 1120-х годов Генрих перебрался в Англию, ко двору своего дяди короля Генриха I Боклерка. В 1126 году он был избран аббатом Гластонбери, одного из старейших и богатейших английских монастырей. Вскоре после своего избрания Генрих поручил Вильяму Мальмсберийскому написать историю аббатства, в результате чего была создана хроника «De Antiquitate Glastoniensis Ecclesiae», один из немногих дошедших до настоящего времени источников по ранней истории английской церкви. 4 октября 1129 года Генрих Блуаский получил пост епископа Винчестера, сохранив при этом за собой Гластонбери. Винчестер в раннее Средневековье являлся одним из главных королевских центров Англии, фактической столицей королевства. Своё значение город сохранил и после нормандского завоевания, продолжая оставаться местом, где хранилась королевская казна и драгоценности.

К середине 1130-х годов Генрих стал одним из наиболее влиятельных людей в английской церкви. Именно ему в значительной степени был обязан старший брат Генриха Стефан Блуаский короной Англии: когда после смерти Генриха I Боклерка в 1135 году встал вопрос о наследовании английского престола, влияние епископа Винчестерского обеспечило поддержку Стефана высшим духовенством страны. На его сторону перешли и архиепископ Кентерберийский Вильгельм де Корбейль, и глава королевской администрации епископ Роджер Сольсберийский. Сам Генрих Блуаский убедил коменданта Винчестера передать королевскую казну Стефану. В результате последний был без особого сопротивления избран и коронован королём Англии. За свою поддержку Стефан в начале 1136 года подписал хартию вольностей английской церкви, составленную под руководством епископа Генриха. В хартии король гарантировал соблюдение прав и привилегий церкви, невмешательство светской власти в процесс избрания епископов и аббатов, отказ от симонии, полную независимость церковной юрисдикции и отмену права короля на имущество умерших епископов.

Гражданская война в Англии

Несмотря на относительно спокойный приход Стефана Блуаского к власти, в Англии вскоре вспыхнула гражданская война: часть баронов перешла на сторону императрицы Матильды, дочери Генриха I. После присоединения к сторонникам Матильды Роберта Глостерского в 1138 году в западной и южной Англии начались военные столкновения между армиями короля Стефана и отрядами приверженцев Матильды. Генрих Блуаский на первом этапе войны решительно поддержал короля. Однако влияние и могущество Генриха вызывали недовольство Стефана. В 1138 году король добился избрания архиепископом Кентерберийским Теобальда Бекского, несмотря на то, что первым кандидатом на этот пост был Генрих. Последнему, однако, удалось сохранить ведущие позиции в английской церкви: 1 марта 1139 года ему были предоставлены полномочия папского легата на территории Англии, что ставило Генриха выше архиепископа.

Отношения Генриха со своим братом-королём резко обострились в середине 1139 года. Стефан арестовал и конфисковал владения Роджера, епископа Сольсбери. Это было воспринято как покушение светской власти на права церкви. На синоде английской церкви, созванном Генрихом Блуаским в августе 1139 года в Винчестере, действия короля подверглись решительному осуждению. Это послужило толчком к постепенному отходу высшего духовенства от поддержки короля, что в условиях активизации сторонников Матильды в Англии представляло серьёзную угрозу для Стефана. 2 февраля 1141 года армия короля была разбита в сражении при Линкольне, а сам Стефан попал в плен.

Одержав победу, императрица Матильда начала переговоры с Генрихом Блуаским и, пообещав передать в его компетенцию все церковные вопросы, добилась его перехода на свою сторону. Генрих открыл перед императрицей ворота Винчестере, где 8 апреля она была избрана королевой Англии. Летом 1141 года Матильда прибыла в Лондон. Однако её правление оказалось недолгим: высокомерием и авторитарностью императрица вскоре восстановила против себя значительную часть английской аристократии. В Лондоне вспыхнуло восстание, Матильда была вынуждена бежать. В то же время активную деятельность развили сторонники короля: Вильгельм Ипрский собрал в Кенте новую армию, а жена Стефана Матильда Булонская, заложив свои владения, обеспечила её финансирование. В Гилдфорде состоялась встреча Матильды Булонской и Генриха Блуаского, по результатам которой Генрих согласился вернуться на сторону Стефана. В ответ войска императрицы вошли в Винчестер и осадили Вулвси, дворец епископа. Генрих организовал поджог города, а подошедшая армия Вильгельма Ипрского разбила армию Матильды в битве при Винчестере. В этом сражении был пленён Роберт Глостерский, что позволило освободить короля: 1 ноября Стефан был обменян на Роберта.

В последующие годы гражданской войны Генрих Блуаский оставался на стороне короля. Ему удалось значительно расширить свои владения и установить свой контроль над замками Винчестер, Мардон, Фарнем, Уолтем, Даунтаун и Таутон. Генрих был инициатором перестройски этих замков, а также реконструкции аббатства Гластонбери, Винчестерского собора, епископского дворца в Винчестере и Винчестерского дворца в Лондоне. Одновременно Генрих большое влияние уделял английской церкви, защищая её от посягательств со стороны светской власти и поощряя основание монастырей и церквей. Именно в период легатства Генриха Блуаского были заложены основы регулярных сношений английского духовенства с папской курией, а английское влияние в Риме значительно усилилось. Существуют сведения, что Генрих пытался добиться придания Винчестеру статуса архиепископства, однако не имел успеха.

Последние годы

Полномочия папского легата, однако, не были пожизненными. Со смертью Иннокентия II 23 сентября 1143 года эти полномочия истекли. Новый папа римский Целестин II отказался возобновлять легатство Генриха Блуаского. Поездка в Рим результатов не принесла. В результате из первого лица в английской церкви Генрих опустился до обычного епископа, подчинённого архиепископу Кентерберийскому Теобальду. Это повлекло охлаждение отношений Генриха с Римом и сближение с королём. По всей видимости, именно Генрих Блуаский был инициатором затяжного конфликта Стефана с Теобальдом, вылившегося в изгнание последнего и отлучение папой короля, причём благодаря влиянию Генриха английское духовенство осталось верно Стефану. Конфликт, однако, через несколько лет был урегулирован, а Теобальд в 1150 году добился для себя статуса папского легата.

В начале 1150-х годов слабость королевской власти в Англии вызвала постепенный отход духовенства от поддержки Стефана Блуаского. Епископ Винчестерский продолжал сохранять верность своему брату, однако после высадки в Англии в 1153 году Генриха Плантагенета положение стало критическим. В результате обе враждующие стороны пошли на переговоры, посредниками в которых выступали Генрих Блуаский и архиепископ Теобальд. 25 декабря 1153 года был заключён Уоллингфордский договор, завершивший гражданскую войну в Англии. В следующем году скончался король Стефан, и на английский престол вступил Генрих II Плантагенет. При Генрихе II епископ Винчестерский в целом сохранил своё влияние в английской церкви, однако его роль как политического деятеля резко сократилась. Известно, что в 1155 году Генрих Блуаский поддержал назначение Томаса Беккета канцлером Англии. Вскоре после этого епископ отправился в Клюни, где провёл около трёх лет. В 1162 году Генрих рукоположил Томаса Беккета архиепископом Кентерберийским. В конце своей жизни Генрих председательствовал на процессе, организованном королём против Томаса Беккета, а после его убийства тайно оказывал поддержку семье Беккета.

Личность Генриха Блуаского вызывала восхищение современников. Генрих Хантингдонский описывал его как «монаха и воина», который одинаково легко руководил церковными синодами и сражался во главе своего отряда рыцарей. Он также отличался интересом к культуре и из своей поездки в Рим в 1151 году привёз в Винчестер большое количество древнеримских скульптур. По заказу Генриха была создана одна из самых больших книг Средневековья — Винчестерская илюминированная библия, сохранившаяся до настоящего времени. Сам епископ также был не чужд литературе: известно, что он написал длинную поэму в стихах на англонормандском языке, посвящённую войне с Шотландией.

Генрих Блуаский скончался 8 августа 1171 года в своём замке Вулвси в Винчестере и был похоронен в Винчестерском соборе.

Литература

• Вильям Ньюбургский. [www.vostlit.info/Texts/rus12/William_Newburgh/text1.phtml?id=269 История Англии]. / Пер. на русск. яз. Д. Н. Ракова.
• Штокмар В. В. История Англии в средние века. — СПб., 2001
• Barlow, Frank. The English Church, 1066—1154: A History of the Anglo-Norman Church. — New York: Longmanб 1979. — ISBN 0-582-50236-5.
• Bartlett, Robert C. England Under the Norman and Angevin Kings, 1075—1225. — Oxford: Clarendon Press, 2000. ISBN 0-19-822741-8.
• Davis, R. H. C. King Stephen, 1135—1154. — New York: Longman, 1990. — ISBN 0-582-04000-0
• Duggan, Charles. From the Conquest to the Death of John. //Lawrence, C. H. The English Church and the Papacy in the Middle Ages. — Stroud: Sutton, 1999. — ISBN 0-7509-1947-7.
• Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta, 1087—1216. — Oxford: Clarendon Press, 1955. — ISBN 0-19-821707-2.

Отрывок, характеризующий Генрих Блуаский

«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.