Генрих Казимир I (граф Нассау-Диц)
Поделись знанием:
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
| Генрих Казимир I Нассау-Диц нидерл. Hendrik Casimir I van Nassau-Dietz<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Генрих Казимир I Нассау-Диц</td></tr> | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| 2 июня 1632 — 13 июля 1640 | ||||
| Предшественник: | Эрнст Казимир Нассау-Диц | |||
| Преемник: | Вильгельм Фредерик Нассау-Диц | |||
| ||||
| 2 июня 1632 — 13 июля 1640 | ||||
| Предшественник: | Эрнст Казимир Нассау-Диц | |||
| Преемник: | Вильгельм Фредерик Нассау-Диц | |||
| ||||
| 2 июня 1632 — 13 июля 1640 | ||||
| Предшественник: | Эрнст Казимир Нассау-Диц | |||
| Преемник: | Фредерик-Генрих Оранский | |||
| Вероисповедание: | Кальвинизм (протестантизм) | |||
| Рождение: | 21 января 1612 Арнем, Республика Соединённых провинций | |||
| Смерть: | 13 июля 1640 (28 лет) Хюлст, Республика Соединённых провинций | |||
| Место погребения: | Леуварден | |||
| Род: |  Нассау-Оранская династия
| |||
| Отец: | Эрнст Казимир (граф Нассау-Диц) | |||
| Мать: | София Гедвига Брауншвейг-Вольфенбюттельская | |||
| Супруга: | не женат | |||
| Дети: | бездетен | |||
Генрих Казимир I Нассау-Диц ( нидерл. Hendrik Casimir I van Nassau-Dietz; 21 января 1612, Арнем — 13 июля 1640, Хюлст) — граф Нассау-Диц (1632—1640), штатгальтер Фрисландии, Гронингена и Дренте (1632—1640).
Биография
Родился в городе Арнем. Старший сын графа Эрнста Казимира Нассау-Дица (1573—1632), и Софии Гедвиги Браншвейг-Вольфенбюттельской (1592—1642).
В 1632 году его отец Эрнст Казимир Нассау-Диц погиб во время осады Рурмонда. 20-летний Генрих Казимир унаследовал титул графа Нассау-Дица, а также должности штатгальтера Фрисладнии, Гронингена и Дренте.
28-летний граф Генрих Казимир Нассау-Диц 12 июля 1640 года был тяжело ранен в Синт-Янстене во время битвы за Хюлст и на следующий день скончался. Он был похоронен в Леувардене. В музее Рейксмюсеум в Амстердаме хранится окровавленная рубашка, в которой был граф при смерти.
Генрих Казимир не был женат и не оставил детей, ему наследовал его младший брат, Вильгельм Фредерик (граф Нассау-Диц) (1613—1664).
Источники
- Uwe Schögl (Red.): Oranien. 500 Jahre Bildnisse einer Dynastie aus der Porträtsammlung der Österreichischen Nationalbibliothek, Wien und der Niederländischen Königlichen Sammlung Den Haag. (Ausstellung vom 1. Februar bis 19. März 2002, Camineum der Österreichischen Nationalbibliothek, Wien). Österreichische Nationalbibliothek u. a., Wien 2002, ISBN 3-01-000028-6, S. 87-88.
Напишите отзыв о статье "Генрих Казимир I (граф Нассау-Диц)"
Отрывок, характеризующий Генрих Казимир I (граф Нассау-Диц)
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
