Ламмаш, Генрих
| Генрих Ламмаш Heinrich Lammasch | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 28 октября 1918 — 11 ноября 1918 | |||
| Предшественник: | Макс Гусарек фон Гейнлейн | ||
| Преемник: | пост упразднен | ||
| Вероисповедание: | католик | ||
| Рождение: | 21 мая 1853 Зайтенштеттен, Австрийская империя | ||
| Смерть: | 6 января 1920 (66 лет) Зальцбург, Австрия | ||
| Место погребения: | Бад-Ишль, Австрия | ||
| Профессия: | юрист, политик | ||
Генрих Ламмаш (нем. Heinrich Lammasch; 21 мая 1853 — 6 января 1920) — австро-венгерский и австрийский государственный и общественный деятель, последний министр-президент Цислейтании. Выдающийся юрист, специалист по уголовному, государственному и международному праву. Был известен как убежденный пацифист и сторонник нейтралитета Австрии.
Содержание
Карьера до Первой мировой войны
Родился в Зайтенштеттене, в семье нотариуса Генриха (1823—1865) и Анны Ламмаш, урожденной Шауенштейн (1829—1891). Вскоре после рождения сына семья переселилась в Винер-Нойштадт, а затем в Вену. Изучал юриспруденцию в Венском университете. В 1876 году получил степень кандидата юридических наук. Несколько месяцев провел в Германии, Франции и Великобритании. С 1879 года — доцент юридического факультета Венского университета, специалист по уголовному праву. С 1882 года — профессор. В 1885 году приглашен заведующим кафедрой уголовного права, философии права и международного права Инсбрукского университета. В 1889 году вернулся на работу в Венский университет. Сфера главных научных интересов Ламмаша — догматика уголовного права, право выдачи и право убежища.
В 1899 и 1907 годах консультант австро-венгерской делегации на Гаагских мирных конференциях. С 1899 года член Постоянной палаты третейского суда в Гааге, участвовал в разрешении международных споров. Трижды избирался председателем Палаты. Являлся юридическим консультантом эрцгерцога Франца-Фердинанда. В 1899 году приглашен императором Францем-Иосифом в Палату господ (Heerenhaus) парламента Цислейтании. В 1906—1912 годах работал над проектом нового австрийского уголовного права (который, однако, не был утвержден). Проявил себя как умеренный консерватор, выступал против всеобщего избирательного права, введенного в Цислейтании в 1907 году.
Война
Перед войной выступал за разрыв союза с Германией и сближение с Антантой. Начавшуюся войну вначале рассматривал как оборонительную, отвергая захватнические притязания австро-венгерской монархии. Затем был членом движения в защиту мира; генеральный штаб требовал его ареста. Считал, что после окончания войны преступления австро-венгерской армии против мирного населения должны стать предметом международного преследования.
В июле 1917 года рассматривался в качестве кандидата на пост министр-президента. Поставил условием вступления в должность уступку Германией Франции Эльзас-Лотарингии и заключение сепаратного мира с противником. Под давлением министра иностранных дел Оттокара фон Чернина и Германии его кандидатура была отклонена.
В октябре 1917 — феврале 1918 года в австро-венгерской элите активно обсуждалась возможность заключения мирного соглашения с Антантой, Ламмаш выступал в качестве одного из лидеров «партии мира». Взаимодействовал с пацифистской группой, сформировавшейся вокруг предпринимателя Юлиуса Майнля. В опубликованном в 1917 году меморандуме, посвященном международному праву после войны, требовал создания международной организации, во многом перекликаясь с идеями президента США Вудро Вильсона о создании Лиги Наций. Предпринимал попытки установить контакты с Вильсоном через швейцарского священника-пацифиста Георга Геррона, однако потерпел неудачу.
«Министерство ликвидации»
27 октября 1918 года Ламмаш назначен императором Карлом I министр-президентом Цислейтании вместо барона Макса Гусарека фон Гейнлейна. Назначением известного пацифиста главой правительства Австрия стремилась подать внешнему миру сигнал о готовности завершить войну. Венская газета Neue Freie Presse немедленно назвала нового министр-президента «ликвидатором старой Австрии» («Liquidator des alten Österreich»). С 30 октября австрийским государством фактически начало руководить другое правительство — сформированный Временным национальным собранием Германской Австрии кабинет Карла Реннера; в других частях империи начали собственные формироваться национальные органы власти.
9 ноября отрекся от престола германский император Вильгельм II. В этот же день правительство Ламмаша провело два заседания, посвященные обсуждению будущего государственного устройства Австрии, в которых в качестве представителей Германской Австрии принимали участие Карл Реннер и Зейц, Карл. Предполагалось провозглашение императора нового государства. Однако на следующий день, 10 ноября, Реннер внес во Временное национальное собрание предложение о провозглашении республики. Ламмаш вступил в переговоры с императором и императрицей Цитой.
11 ноября объявлено заявление императора о том, что он «отстраняется от управления государством» (позднее Карл утверждал, что сделал заявление под давлением и ни в коем случае не отказался бы на долгий строк от прав суверена). 12 ноября в Австрии провозглашена республика.
Австрийская республика
После окончания войны Ламмаш принимал участие в выработке Устава Лиги Наций. В качестве эксперта принимал участие в работе австрийской делегации при выработке Сен-Жерменского мира. Выступал за создание независимой «Восточно-альпийской республики» в Южном Тироле, на который предъявила претензии Италия. В противовес движению к объединению с Германией выступал за сохранение Австрии в качестве нейтрального государства.
В 1920 году умер в Зальцбурге от апоплексического удара. Одним из немногих свидетелей похорон стал Стефан Цвейг, который описал их как «скудные и печальные» («ärmlich und traurig»). В 1957 году останки Ламмаша перенесены в фамильный склеп в Бад-Ишле.
Сочинения
- Grundriss des österreichischen Strafrechts. Duncker & Humblot, Leipzig 1899.
- Die Fortbildung des Völkerrechts durch die Haager Konferenz. Eigenverlag, Wien 1900.
- Die Rechtskraft internationaler Schiedssprüche. Aschehoug, Kristiania 1913.
- Das Völkerrecht nach dem Kriege. Aschehoug, Kristiania 1917.
- Der Friedensverband der Staaten. Der Neue Geist, Leipzig 1919.
- Der Völkerverbund zur Bewahrung des Friedens. 1919.
- Europas elfte Stunde. 1919.
- Woodrow Wilsons Friedensplan. 1919.
- Völkerbund oder Völkermord. 1920.
Напишите отзыв о статье "Ламмаш, Генрих"
Литература
- Dieter Köberl: Zum Wohle Österreichs. Feuilleton zum 90. Todestag Heinrich Lammaschs. In: Die Furche, Nr. 7/2010, 18. Februar 2010, S. 13. (Online: PDF, 1 S. auf der Website des Austria-Lexikon.)
- Dieter Köberl: Festschrift zur Enthüllung einer Gedenktafel am Geburtshaus von Heinrich Lammasch in Seitenstetten am 20. April 2008. Hrsg. von: Verein der Altseitenstettner, Stift Seitenstetten, Marktgemeinde Seitenstetten, 2008 (Online: PDF; 901 KB).
- Gerhard Oberkofler: Neutralität «zum Wohle Österreichs selbst und der Erhaltung des europäischen Friedens». Ein Grundgedanke von Heinrich Lammasch. In: Mitteilungen der Alfred Klahr Gesellschaft, Nr. 3/2005 * * Gerhard Oberkofler, Eduard Rabofsky: Heinrich Lammasch (1853—1920). Notizen zur akademischen Laufbahn des großen österreichischen Völker- und Strafrechtsgelehrten. Archiv der Leopold-Franzens-Universität, Innsbruck 1993.
- Stephan Verosta: Theorie und Realität von Bündnissen. Heinrich Lammasch, Karl Renner und der Zweibund (1897—1914). Europa-Verlag, Wien 1971. ISBN 3-203-50387-6 (ошибоч.)
Отрывок, характеризующий Ламмаш, Генрих
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.
Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.
