Генрих Лев

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Генрих III.
Генрих Лев
Heinrich der Löwe<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Статуя Генриха Льва в Брауншвейгском соборе</td></tr>

герцог Саксонии
1142 — 1180
Предшественник: Альбрехт Медведь
Преемник: Бернхард III
герцог Баварии
1156 — 1180
Предшественник: Генрих II
Преемник: Оттон I
 
Рождение: 1129(1129)
Равенсбург
Смерть: 6 августа 1195(1195-08-06)
Брауншвейг
Место погребения: Брауншвейгский собор
Род: Вельфы
Отец: Генрих Гордый
Мать: Гертруда Саксонская
Супруга: Клеменция Церингенская
Матильда Плантагенет
Дети: Гертруда Баварская
Генрих V
Оттон IV
Вильгельм

Ге́нрих Лев (нем. Heinrich der Löwe, 1129 — 6 августа 1195) — монарх из династии Вельфов, герцог Саксонии в 1142—1180 годах (под именем Генриха III) и Баварии в 1156—1180 годах (под именем Генриха XII). Сын герцога Саксонского и Баварского Генриха Гордого (ок. 1108 — 20 октября 1139 года) и Гертруды Супплинбургской (18 апреля 1115 — 18 апреля 1143), дочери императора Лотаря II.





Биография

После смерти в 1137 году деда по материнской линии, императора Лотаря II, отец Генриха Льва Генрих Гордый унаследовал, в дополнение к имевшимся герцогству баварскому и обширным владениям в Италии, ещё и Саксонское герцогство, став таким образом могущественнейшим из имперских князей. Однако, противники Вельфов на досрочном сейме в 1138 году избрали королём Конрада III Гогенштауфена. Тот сразу же потребовал у Генриха Гордого отказа от одного из двух германских племенных герцогств. Генрих не согласился, и в ответ Конрад лишил его обоих герцогств, передав Саксонию Альбрехту Медведю, а Баварию — своему брату по матери Леопольду Австрийскому. Однако в Саксонии, где Генрих Гордый обладал множеством личных владений, и где большинство вассалов поддерживали его, он успешно противостоял назначенцу короля Альбрехту Медведю.

Внезапная смерть в 1139 году Генриха Гордого не помогла его противникам. Десятилетний Генрих Лев попал под опеку своей бабки, вдовы Лотаря II, Рихензы. Она возглавила сопротивление в Саксонии, а его дядя Вельф VI — на юге страны. В итоге в 1142 году на съезде князей Альбрехт отказался от титула герцога Саксонии в пользу юного Генриха Вельфа. В свою очередь Генрих отказался от претензий на Баварию (его дядя Вельф VI не признал это решение и от своего имени продолжил борьбу).

В 1147 году Генрих Лев вместе с Альбрехтом Медведем возглавил крестовый поход на восток против славян, окончившийся неудачей.

В том же году Генрих женился на Клеменции, принцессе из дома Церингенов, получив в качестве приданого Баденвайлер в Швабии. Вскоре Генрих уступил Баденвайлер Фридриху Барбароссе, получив взамен некоторые владения в Саксонии, примыкавшие к его наследственным землям.

В результате последующих походов на восток, начиная с 1160 года Генрих Лев захватил почти всю территорию бодричей и стал владельцем огромной территории к востоку от Эльбы.

В 1168 году Генрих Лев женился на Матильде, дочери английского короля Генриха II и Элеоноры Аквитанской. Усиление Вельфа вызвало резкий конфликт между ним и императором Фридрихом I Барбароссой. Когда Генрих Лев отказался от участия в походе императора в Италию, Фридрих организовал над ним судебный процесс (1180 год). В результате Генрих Лев лишился большинства своих владений. Герцогство Саксония было разделено между архиепископом Кельнским, получившим Вестфалию и Бернхардом Ангальтским, сыном Альбрехта Медведя, которому досталась восточная часть. Герцогство Бавария досталось Оттону фон Виттельсбаху. В руках Генриха остались только Брауншвейг и Люнебург, а сам он, до смерти императора, был вынужден скрываться у тестя.

Генрих умер 6 августа 1195 года в Брауншвейге.

Брак и дети

Также от дочери Готфрида, графа Блискастеля, Генрих Лев имел незаконнорожденную дочь:

Потомками Генриха Льва по мужской линии были российский император Иоанн Антонович и короли Великобритании из Ганноверской династии, включая королеву Викторию.

Кинематограф

Напишите отзыв о статье "Генрих Лев"

Литература

Ссылки

  • [www.manfred-hiebl.de/genealogie-mittelalter/bayern/heinrich_12_der_loewe_herzog_von_bayern_1195_welfen/heinrich_12_der_loewe_herzog_von_bayern_und_sachsen_+_1195.html Heinrich XII. der Löwe]  (нем.)

Примечания

Предшественник
Альбрехт Медведь 		герцог Саксонии
1142—1180 		Преемник
Бернхард I
Предшественник
Генрих XI Язомирготт 		герцог Баварии
1156—1180 		Преемник
Оттон I

Отрывок, характеризующий Генрих Лев

– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Генрих_Лев&oldid=79841274»