Генрих Юлий Брауншвейг-Вольфенбюттельский
Поделись знанием:
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
| Генрих Юлий Брауншвейг-Вольфенбюттельский | |
Генрих Юлий Брауншвейг-Вольфенбюттельский (нем. Heinrich Julius von Braunschweig-Wolfenbüttel; 15 октября 1564, Гессен — 20 или 30 июля 1613, Прага) — герцог Брауншвейг-Вольфенбюттельский с 1589 года. Сын герцога Юлия Брауншвейг-Вольфенбюттельского и его супруги Гедвиги Бранденбургской, дочери курфюрста Иоахима II Гектора. Первый ректор протестантского Гельмштедтского университета, основанного его отцом.
Проживая долгое время в Праге при императорском дворе, не без успеха посредничал между императором Рудольфом и его братом Матвеем, а также между католиками и протестантами.
Получив прекрасное образование, Генрих Юлий в совершенстве знал латинский, греческий и еврейский языки, был отличным юристом, архитектором и драматическим писателем. Его драмы (всего 11), в которых сказалось сильно английское влияние, изданы Голландом (в 1855 году в Штутгарте) и Титманном (в 1880 году в Лейпциге).
Похоронен в церкви Святой Марии в Вольфенбюттеле.
Потомки
Генрих Юлиус был женат первым браком на принцессе Доротее Саксонской (1563—1587), дочери курфюрста Саксонии Августа:
- Доротея Гедвига (1587—1609), замужем за князем Рудольфом Ангальт-Цербстским (1576—1621).
Затем он был женат на принцессе Елизавете Датской (1573—1625), старшей дочери короля Дании Фредерика II:
- Фридрих Ульрих (1591—1634), герцог Брауншвейг-Вольфенбюттеля, женат на принцессе Анне Софии Бранденбургской (1598—1659)
- София Гедвига (1592—1642), замужем за князем Эрнстом Казимиром Нассау-Дицским (1573—1632)
- Елизавета (1593—1650), замужем за герцогом Августом Саксонским (1589—1615), затем за герцогом Иоганном Филиппом Саксен-Альтенбургским (1597—1639)
- Гедвига (1595—1650), замужем за герцогом Ульрихом Померанским (1589—1622)
- Доротея (1596—1643), замужем за маркграфом Кристианом Вильгельмом Бранденбургским (1587—1665)
- Генрих Юлиус (1597—1606)
- Кристиан (1599—1626), епископ Хальберштадтский
- Рудольф (1602—1616), епископ Хальберштадтский
- Генрих Карл (1609—1615), епископ Хальберштадтский
- Анна Августа (1612—1673), замужем за графом Георгом Людвигом Нассау-Дилленбургским (1618—1656)
Напишите отзыв о статье "Генрих Юлий Брауншвейг-Вольфенбюттельский"
Примечания
Ссылки
- Захаров Н. В., Макаров В. С. [around-shake.ru/personae/4337.html Генрих Юлий, герцог Брауншвейг-Вольфенбюттельский]. Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира» (2013). Проверено 25 июня 2013. [www.webcitation.org/6HesDsLqa Архивировано из первоисточника 25 июня 2013].
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Отрывок, характеризующий Генрих Юлий Брауншвейг-Вольфенбюттельский
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
