Генрих IV (король Франции)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Генрих IV Бурбон»)
Перейти к: навигация, поиск
Генрих IV
фр. Henri IV (III)
окс. Enric IV (III)
баск. Henrike IV (III)
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Франции
2 августа 1589 — 14 мая 1610
Коронация: 27 февраля 1594, Шартр
Предшественник: Генрих III
Преемник: Людовик XIII
Король Наварры
9 июня 1572 — 14 мая 1610
(под именем Генрих III)
Предшественник: Жанна III д’Альбре
Преемник: Людовик XIII
Герцог де Вандом
17 ноября 1562 — 2 августа 1589
Предшественник: Антуан де Бурбон
Преемник: присоединено к домену
 
Рождение: 13 декабря 1553(1553-12-13)
По, Беарн
Смерть: 14 мая 1610(1610-05-14) (56 лет)
Париж
Место погребения: Аббатство Сен-Дени, Париж, Франция
Род: Бурбоны
Отец: Антуан де Бурбон, герцог Вандомский
Мать: Жанна III д’Альбре
Супруга: 1-я: Маргарита Валуа
2-я: Мария Медичи
Дети: От 2-го брака: Людовик XIII, Изабелла Французская, Кристина, Николя, Гастон Орлеанский, Генриетта Мария

Генрих (Анри) IV Великий (Генрих Наваррский, Генрих Бурбон, фр. Henri IV, Henri le Grand, Henri de Navarre; 13 декабря 1553, По, Беарн — убит 14 мая 1610, Париж) — лидер гугенотов в конце Религиозных войн во Франции, король Наварры с 1572 года (как Генрих III), король Франции с 1589 года (формально — с 1594), основатель французской королевской династии Бурбонов.

Права Генриха IV на трон были подтверждены Генрихом III, который, будучи смертельно ранен, приказал своим сторонникам присягать наваррскому монарху, однако стать королём Франции он смог только после длительной борьбы. Для того чтобы нейтрализовать своих соперников, 25 июля 1593 года Генрих Наваррский принял католицизм и уже 22 марта 1594 года вступил в Париж (по этому поводу Генриху IV приписывается высказывание «Париж стоит мессы»)[1]. В 1595 году папа римский даровал Генриху отпущение, сняв с него отлучение от церкви и провозглашение еретиком. Для прекращения межконфессиональной вражды Генрих IV 13 апреля 1598 года подписал Нантский эдикт, даровавший свободу вероисповедания протестантам, вскоре после этого Гугенотские войны закончились.

Во внешней политике Генрих, вдохновляемый министром Сюлли, преследовал далеко идущие планы панъевропейского союза христианских государей.

Был убит в Париже 14 мая 1610 года католическим фанатиком Франсуа Равальяком. Был похоронен 1 июля 1610 года в королевском аббатстве Сен-Дени. Регентшей до совершеннолетия наследника (8-летнего Людовика XIII) была объявлена вдова, Мария Медичи, которая правила до 1617 года.





Биография

Детство и юность

Генрих IV родился в По, в замке своего деда по материнской линии Генриха д’Альбре. Как утверждает легенда, сразу после рождения дед взял внука на руки, провёл по его губам долькой чеснока и капнул на них вина. Такой обычай был широко распространён в те времена для предотвращения болезней.

Генрих провёл своё детство в Карраз (маленький город и замок в Беарне). Хотя Генрих был крещён по обряду католической церкви, верная принципам кальвинизма, его мать Жанна д’Альбре воспитала его в духе протестантизма.

С воцарением Карла IX в 1561 году отец Генриха Антуан де Бурбон увёз его во Францию ко двору, где Генрих жил рядом с принцами королевского дома, с которыми он был примерно одного возраста. Вопрос выбора религии являлся конфликтным для его родителей. Мать настаивала на протестантстве, отец — на католицизме.

Во время первой из религиозных войн Генрих жил в Монтаржи под покровительством герцогини Шартрской Рене Французской. Протестантка по вероисповеданию, Рене сумела, однако, превратить свой замок в островок религиозного нейтралитета. После войны и смерти своего отца Генрих остался при дворе в качестве гаранта мира между Францией и Наваррой. Жанна д’Альбре добилась от Екатерины Медичи гарантии его образования и назначения губернатором Гиени в 1563 году.

С 1564 по 1566 год Генрих сопровождал французскую королевскую семью во время Великой поездки по Франции, — путешествии, которое предпринял Карл IX (король Франции) по настоянию Екатерины Медичи. Поездка имела целью ознакомить королевский двор с положением дел в разорённой первой религиозной войной Франции. Во время этого путешествия Генрих встретился со своей матерью. В 1567 г. Жанна д’Альбре настояла на его возвращении в Беарн.

В 1568 году Генрих принял участие в своей первой военной кампании — третьей религиозной войне. Под руководством протестанта адмирала Гаспара де Колиньи он участвовал в битвах при Жарнаке, Ля Рош л’Абей и Монконтуре.

Король Наваррский

При французском дворе

В 1572 году, после смерти своей матери Жанны д’Альбре, Генрих стал королём Наварры под именем Генриха III. По настоянию королевы Екатерины Медичи 18 августа 1572 года, в возрасте 18 лет, он женился в Париже на Маргарите Валуа — сестре короля Карла IX, известной также под именем «королева Марго». Этот политический брак, против которого выступала Жанна д’Альбре, был задуман с целью примирить католиков и протестантов, как считали Наварские, однако оказался ловушкой. Поскольку новобрачные принадлежали к разным конфессиям, венчание происходило не внутри Собора Парижской Богоматери, а на его паперти. Последовали несколько праздничных дней. Несколько дней спустя, 24 августа, началось массовое убийство гугенотов католиками, организованое Екатериной Медичи, известное как Варфоломеевская ночь. Таким образом она пыталасть разжечь религиозную войну. Генрих избежал смерти благодаря своему высокому положению и своевременному обращению в католицизм. Вынужденный находиться при французском дворе, Генрих сблизился с братом короля Франциском Алансонским и участвовал в осаде Ла-Рошели 1573 года. В апреле 1574 года, после так называемых «заговоров недовольных», он и Алансон были заключены в Венсенский замок. Впоследствии Карл IX помиловал его и оставил при дворе. С воцарением Генриха III, который стремился успокоить столкновения и примирить страну, он получил новое королевское прощение в Лионе и присутствовал на коронации в Реймсе.

Двор в Нераке

Проведя три года при дворе, Генрих бежал 5 февраля 1576 года. Воссоединившись со своими сторонниками, он снова перешёл в протестантизм (13 июня того же года). Он поддерживал «недовольных» (ассоциация католиков и протестантов против правительства), но, склоняясь скорее к умеренным взглядам, не находил общего языка с принцем Конде, который отчаянно сражался за торжество протестантизма. Генрих Наваррский старался не ссориться с французским двором и даже продолжал выполнять функции губернатора (военного представителя короля) в Гиени. В 1577 году он принял участие в шестой религиозной войне.

С этого времени Генрих сталкивается с недоверием со стороны протестантов, которые упрекали его в религиозном лицемерии. Он избегал Беарна — цитадели кальвинизма. Однако католики также относились к нему враждебно. В декабре 1576 года он едва не погиб в засаде в Оз, а Бордо, столица управляемой им Гиени, закрыл перед ним двери. Генрих устроился на берегах Гаронны в Лектуре и в Ажене, рядом с которым находился его собственный замок в Нераке. Королевский двор состоял из дворян, принадлежащих к обеим религиям.

С октября 1578 по май 1579 года у него гостила Екатерина Медичи, которая пыталась примирить королевство. Надеясь получить рычаг влияния на Генриха, она привезла с собой его супругу — Маргариту.

Несколько месяцев чета Наваррских жила на широкую ногу в замке Нерака. Двор забавлялся охотой, играми и танцами к вящему неудовольствию кальвинистов. Двор привлекал также образованных людей (например Монтеня и Дю Барта).

Затем Генрих участвовал в седьмой религиозной войне, инициированной его единоверцами. Взятие Каора в мае 1580 года, где ему удалось избежать резни и разграбления несмотря на три дня уличных боёв, способствовало увеличению его популярности.

Галантные похождения короля приводили к конфликтам в по-прежнему бездетной семье и вынудили Маргариту вернуться в Париж. Ссора в Ажене в 1585 году ознаменовала их окончательный разрыв.

Наследник французского престола

В 1584 году умер, не оставив наследника, герцог Франсуа Алансонский — брат бездетного короля Генриха III и наследник престола. Наследником престола по закону стал Генрих Наваррский как прямой потомок по мужской линии французского короля Людовика IX. Король отправил к Генриху герцога Ногаре д’Эпернона, чтобы убедить его перейти в католицизм и вернуться ко двору. Однако несколько месяцев спустя под нажимом Гизов, лидеров католической партии, король был вынужден подписать Немурский трактат, объявить протестантов вне закона и начать против Генриха войну.

Начался конфликт, в котором Генрих Наваррский несколько раз сталкивается с герцогом Майеннским. Римский папа опять отлучил его от церкви, а в 1587 году Генрих разбил королевскую армию в битве при Кутра.

Значительные изменения в политической обстановке произошли в 1588 году. Смерть принца Конде поставила Генриха во главе протестантов. Убийство герцога Гиза примирило Генриха III и Генриха Наваррского. В замке Плесси-ле-Тур оба короля подписали трактат 30 апреля 1589 года. Совместно сражаясь против Лиги, которая контролировала Париж и большую часть Франции, они осадили столицу в июле того же года. 1 августа 1589 года Генрих III умер от ран, нанесённых ему фанатичным монахом Жаком Клеманом (будучи набожным человеком, король велел беспрепятственно допускать к нему деятелей церкви). На смертном одре Генрих III официально признал Генриха Наваррского своим наследником, который отныне стал королём Франции Генрихом IV. Правда, это была скорее формальность, поскольку три четверти подданных короля не признали его таковым. Католики Лиги отказались признавать законность такого престолонаследования.

Король Франции (начало правления — завоевание королевства)

Борьба против Лиги

Осознавая свои слабые стороны, Генрих IV начал борьбу на идеологическом фронте. Роялисты-католики потребовали от него принятия католицизма, но за девять предыдущих лет Генрих успел уже три раза совершить вероотступничество. Он отказался, хотя и заявил в спешно составленной декларации, что он будет чтить католическую веру. Это вызвало разброд и шатание в лагере его сторонников-протестантов. Некоторые даже покинули армию (например Клод де ла Тремуйль), причем католические сторонники Генриха III (но не Генриха IV) следовали их примеру, не желая служить протестанту. Армия в одночасье уменьшилась вдвое (с 40 000 до 20 000 человек).

Ослабленный Генрих IV был вынужден отказаться от осады Парижа. При поддержке Испании Лига перешла в наступление и оттеснила его к Дьепу, куда он отступил в надежде на союз с Елизаветой I Английской, в то время как его войска разбегались.

Однако Генрих IV одержал победу над Карлом Лотарингским, герцогом Майенским 29 сентября 1589 года в битве при Арк-ла-Батай. Сторонниками короля стали Франсуа де Бурбон-Конти и Франсуа де Монпансье (принцы крови), Лонгвиль, Люксембург и Роган-Монбазон (герцоги и пэры Франции), маршалы Бирон и д’Омон, а также многочисленные дворяне Шампани, Пикардии и Иль-де-Франса. Генриху опять не удалось взять Париж, зато он с налёта взял Вандом. Там он особо следил за тем, чтобы церкви остались нетронутыми, а жители не пострадали от налётов его армии. Успокоенные этим прецедентом, все города между Туром и Ле-Маном сдались без боя. В битве при Иври-ла-Батай 14 марта 1590 года Генрих своим героизмом сумел переломить ход битвы. Он повёл солдат в атаку, надев шлем с белым султаном, заметным издалека. Когда его войско начало отступать, Генрих остановил бегущих, воскликнув: «Если вы не хотите сражаться, то хотя бы посмотрите, как я буду умирать!» После победы под Иври он начал блокаду Парижа. Как только Париж и другие города Лиги перешли на его сторону, он не стал преследовать вождей Лиги, а подкупил и таким образом получил их поддержку.

Тем временем протестанты обвиняли Генриха в ущемлении их религиозных свобод. Действительно, в июле 1591 года Нантским эдиктом Генрих восстановил положения эдикта Пуатье 1577 года, заметно ограничивавшие свободу вероисповедания протестантов.

Герцог Майеннский созвал Генеральные штаты 1593 года с целью избрания нового короля. Для герцога эта идея оказалась более чем неудачной, поскольку Штаты начали активные переговоры с партией короля, добились сперва перемирия, а затем и обращения короля в католицизм. Тщательно обдумав сложившееся положение: истощение наличных военных сил, низкий боевой дух и недостаточное финансирование, Генрих поступил в соответствии с политической целесообразностью — отрёкся от кальвинизма. Почва для этого готовилась, впрочем, заранее — ещё 4 апреля 1592 года в специальной декларации (получившей название «экспедьян», что можно вольно перевести как «стремление к полюбовному соглашению») Генрих выразил намерение быть ознакомленным с доктринами католицизма.

Король торжественно отрёкся от протестантизма 25 июля 1593 года в базилике Сен-Дени. Исторический анекдот, не подтверждающийся надёжными источниками, приписывает ему по этому случаю фразу: «Париж стоит мессы».[1] С целью ускорить присоединение отдельных провинций он осыпал их губернаторов обещаниями и подарками на сумму в общей сложности 2 500 000 ливров. Чтобы исполнить эти обязательства, пришлось впоследствии увеличить налоги в 2,7 раза, что вызвало народные волнения в самых преданных королю провинциях: Пуату, Сентонже, Лимузене и Перигоре.

Генрих IV короновался 27 февраля 1594 года в Шартрском соборе (вопреки древней традиции — не в Реймсском соборе, как все другие французские монархи). Его вступление в Париж 22 марта 1594 года и, наконец, отпущение грехов, дарованное римским папой Клементом VIII 17 сентября 1595 года, обеспечили постепенное присоединение оставшейся части аристократии и простого народа, если не считать наиболее экстремально настроенных лиц. Например, Жана Шателя, который совершил покушение на короля возле Лувра 27 декабря 1594 года.

Война с Испанией

В 1595 году Генрих IV официально объявил войну Испании. Во время кампании король столкнулся с большими трудностями, когда отражал испанские атаки в Пикардии. Взятие Амьена испанцами, а также испанский десант в Бретани, где губернатор (герцог де Меркёр), родственник Гизов и шурин покойного Генриха III, не признал его королём, только усугубили и без того опасное положение Генриха.

Ко всему прочему, король начал терять поддержку протестантского дворянства. По примеру Ла Тремуйля и Буйона дворяне-гугеноты стали отказываться от участия в военных действиях. Потрясённые его вероотступничеством, а также вызванной им волной переходов в католицизм, они обвиняли короля в предательстве. Протестанты часто устраивали ассамблеи в надежде реанимировать свою политическую организацию. Некоторые дошли даже до перехвата королевских налогов.

Покорив Бретань, Генрих подписал Нантский эдикт 30 апреля 1598 года. А 2 мая 1598 года был заключён Вервенский мир между Францией и Испанией. После нескольких десятилетий гражданских войн на Францию наконец снизошёл мир.

Король Франции (примирение королевства)

Второй брак

Генриху было уже под пятьдесят, но он не имел законного наследника. Его фаворитка Габриэль д’Эстре была недостаточно знатна, чтобы претендовать на корону. Королева де-факто, она вызывала как лесть куртизанов, так и недовольство королевского окружения. Её внезапная смерть в 1599 году открыла Генриху широкие перспективы для заключения выгодного стране брака.

В декабре 1599 года за немалые отступные король добился аннулирования своего брака с бездетной Маргаритой. В апреле 1600 года король в обмен на огромную сумму в 600 тысяч золотых экю от дома Медичи согласился через своего представителя во Флоренции подписать брачный контракт с Марией Медичи, младшей дочерью богатейшего человека Европы — великого герцога Тосканского Франческо Медичи и Иоанны Австрийской, которую никогда не видел. В октябре в грандиозном палаццо Питти устроили венчание в отсутствие жениха — по доверенности. 17 декабря 1600 года в Лионе была сыграна свадьба 47-летнего Генриха IV с 25-летней флорентийкой Марией Медичи. Рождение в следующем году дофина, будущего Людовика XIII, укрепило положение короля.

Генрих компрометировал себя, продолжая внебрачную связь с Генриеттой д’Антраг — амбициозной молодой дамой, которая, не стесняясь, шантажировала короля, чтобы узаконить своих детей от него, и даже участвовала в заговорах против короля.

В 1604 году 51-летний Генрих выбрал себе новую фаворитку, 16-летнюю Жаклин де Бёй. Король устроил её формальное замужество, пожаловал ей титул графини Море и высокое годовое содержание. В 1607 году Жаклин родила Генриху мальчика, Антуана, которого тот узаконил в 1608 году и наделил несколькими доходными аббатствами.

Возрождение и примирение королевства

В своём правлении Генрих IV опирался на одарённых советников и министров, таких как барон де Рони — будущий герцог Сюлли, католик Николя де Вильруа и экономист Бартелеми де Лаффема. Мирные годы позволили наполнить казну. Генрих IV приказал построить Большую Галерею в Лувре, которая соединила дворец с Тюильри. Он учредил план современного урбанизма. Продолжил постройку Нового моста, начатую при его предшественнике. Он организовал в Париже строительство двух новых площадей: Королевской площади (теперь площадь Вогезов) и площади Дофин.

В его царствование произошло восстание крестьян в центре страны, которое пришлось подавлять с помощью армии. В 1601 году Лионский договор определил порядок обмена территориями между Генрихом IV и герцогом Савойским. Герцог уступил Франции земли Бресс, Бюже, Же и Вальроме в обмен на маркграфство Салуццо, расположенное за Альпами.

После подписания договора Генрих столкнулся с многочисленными заговорами, инспирированными Испанией и Савойей. Ему пришлось казнить герцога Бирона и заключить в Бастилию герцога Ангулемского — последнего из Валуа.

Чтобы успокоить прежних сторонников Лиги, Генрих санкционировал возвращение во Францию иезуитов, которые во время войны призывали к убийству короля. Он также примирился с герцогом Лотарингским и выдал за его сына свою сестру Екатерину. Генрих старался показать себя примерным католиком и пытался уговорить сестру, а также своего министра Сюлли перейти в католицизм. Однако и тот и другая проявили в этом вопросе принципиальность.

Расширение королевского домена

На момент восшествия на французский престол Генрих являлся крупнейшим феодалом Франции. Различные его феодальные владения были разбросаны по всей стране. Кроме того, он являлся правителем территорий, формально не входивших в состав Французского королевства — таких как Королевство Наварра и смежное с ним графство Беарн, родина Генриха.

Один из конституционных законов старой французской монархии гласил, что все апанажи возвращаются в государство, когда принц, который ими владел, обретает корону. Однако Генрих IV долго противился присоединению своих личных доменов. Письма-патенты от 1 апреля даже декларировали, что они останутся полностью отделенными до тех пор, пока он не распорядится иначе. Парижский парламент опротестовал подобное заявление и отказался его зарегистрировать, несмотря на два последовательных требования. Но другие суды, более послушные или менее независимые, пошли навстречу желаниям государя, и письма были утверждены. Генрих действовал согласно этим постановлениям. Несколькими годами позже (31 января 1599 года), выдавая свою сестру замуж за сына герцога Лотарингского, он выделил ей в качестве вдовьей части герцогство Альбре, графства Арманьяк и Родез, и виконтство Лимож. Но принцесса прожила мало, и её брак был бездетен. Она продолжала упорствовать в ереси, ни пример, ни призывы её брата не смогли возвратить её в лоно Церкви; и на смертном одре, в ответ на настойчивые увещевания, она отвечала: «Нет, я не никогда не приму религии, которая заставила бы меня предполагать, что моя мать осуждена на вечные муки»[28].

После её смерти переданные ей земли возвратились её брату. Тогда Парижский парламент возобновил свои жалобы. Государь пока сопротивлялся; но в 1607 году, когда у него уже было два сына, он, наконец, уступил, отменил письма-патенты и признал, что по факту его восшествия на престол, все фьефы, зависимые от короны, возвращаются ей и присоединяются к ней без права отторжения. Наварра и Беарн, суверенные страны, сохранили своё особое положение[2]. Все остальное включалось в Государство. Это были герцогства Алансон, Вандом, Альбре и Бомон, графства Фуа, Арманьяк, Фезансак, Гор, Бигорр, Родез, Перигор, Ла Фер, Марль, Суассон, Лимож и Тараскон, виконтства Марсан, Тюрсан, Гавардан, Ломань, Фезансаге и Тарта́, четыре долины — Ор, Барусс, Маньоак и Нест, и столько иных земель, что перечислять их было бы просто скучно[29]. Таким образом, один этот государь увеличил королевский домен почти настолько, насколько все остальные ветви Капетингов вместе взятые. …[3]

— " Жан-Жюстин Монлези "История Гаскони"

Таким образом, при Генрихе IV совершилось последнее крупное расширение королевского домена за счет внутрифранцузских феодальных владений. Многовековой процесс преодоления феодальной раздробленности Французского королевства и его объединения в централизованное государство был в целом завершён.

Также следует отметить, что вместе со всеми прочими феодальными владениями и правами Генриха IV к французской короне перешёл и сюзеренитет (совместно с испанским епископством Урхельским) по отношению к Андорре, формально сохраняющийся до сих пор — президент Французской республики по-прежнему остается наряду с епископом Урхельским формальным соправителем этого пиренейского государства.

Период экономического подъёма

Понемногу Франция начала оправляться. В 1610 году уровень сельскохозяйственного производства достиг уровня 1560 года. Была создана мануфактура гобеленов. Бартелеми де Лаффема (Barthélemy de Laffemas) и Франсуа Трока, вдохновляясь работами протестантского агронома Оливье де Се́рра, учредили культуру шёлка, высаживая миллионы тутовых деревьев в Севеннах и в других регионах. Был вырыт первый в истории Франции судоходный Бриарский канал, соединявший Сену и Луару. Готовились и другие проекты, приостановленные после смерти Генриха.

Озабоченный благосостоянием своих подданных, король часто говорил, что хочет, чтобы каждый его подданный был в состоянии положить курицу в горшок по воскресеньям. Эта «курица в горшке» впоследствии стала поводом для многочисленных острот и эпиграмм[4] в адрес Генриха и его потомков и поводом для дискуссий политиков[5], философов и экономистов[6]. Сельскохозяйственную направленность экономики сформулировал Сюлли во фразе : «pâturage et labourage sont les deux mamelles de la France» (пастбище (животноводство) и пахота — вот две кормилицы Франции).

Общество, однако, ещё было далеко от полного примирения: оставшиеся без дела солдаты сбивались в организованные банды, наводившие ужас на провинции. С этой бедой приходилось бороться с помощью армии в течение всего XVII века. Дворяне массово погибали на дуэлях, похищения невест вызывали частные конфликты между семьями и здесь снова требовалось вмешательство короля.

Французская колонизация Америки

Придерживаясь традиции своих предшественников, Генрих продолжил экспедиции в Южную Америку и поддержал проект колонизации Бразилии.

Но лучше всего дела Франции шли в Канаде и, в частности, в Квебеке. Во время правления Генриха была совершена экспедиция под руководством Самуэля де Шамплена, положившая начало собственно колонизации этого региона, тогда как исследовательские экспедиции проводились и раньше.

Убийство

Конец царствования Генриха был ознаменован обострением отношений с Габсбургами и новой войной с Испанией. Генрих вмешался в конфликт императора Священной Римской империи Рудольфа II (католика) с протестантскими немецкими князьями. Бегство в 1609 году принца Конде ко двору инфанты Изабеллы вновь обострило отношения между Парижем и Брюсселем.

Перспективы новой европейской войны не нравились ни папе римскому, ни мирным жителям. Как протестанты, так и католики помнили о своей неприязни к Генриху, с которым и у тех, и у других были старые счёты. Даже в окружении королевы возникла оппозиционно настроенная партия.

Мария Медичи была коронована в Сен-Дени 13 мая 1610 года. На следующий день, 14 мая 1610 года, Генрих был убит католическим фанатиком Франсуа Равальяком. На ходу вскочив в карету, убийца короля нанес ему первый удар ножом. Легко раненый король повернулся в карете к сидящему рядом Монбазону и вскрикнул: «Я ранен», — после чего получил второй удар в грудь, который поразил легкое и рассек аорту, а затем третий. По желанию королевы[7] его тело было перенесено в базилику Сен-Дени 1 июля 1610 года. Преемником Генриха стал его старший сын Людовик (король Людовик XIII) в возрасте 8 лет при регентстве своей матери.

Образ Генриха IV для потомков

Деятельность Генриха IV, стремившегося к благосостоянию и миру подданных, в значительной мере соответствовала нуждам народа, в памяти которого Генрих Наваррский остался как le bon roi Henri — «Добрый король Анри». В начале XVIII века в эпической поэме Вольтера «Генриада» король предстал идеализированным героем, правившим Францией «и по праву завоевания, и по праву рождения». К народному образу Генриха IV апеллировали Бурбоны при попытках Реставрации в конце XVIII — начале XIX вв., а затем и при самой Реставрации. Ему посвящена знаменитая песня, приписываемая композитору Эсташу Дю Корруа — «Vive Henri Quatre»: «Да здравствует Генрих Четвёртый, да здравствует храбрый король, этот четырежды чёрт, имевший тройной дар: пить, воевать и быть галантным кавалером», бывшая очень популярной в эпоху Наполеоновских войн и позже[8].
У этой песни существует русскоязычный вариант — «Жил-был Анри Четвёртый. Он славный был король.» — вольный перевод французского оригинала (стихотворный размер изменён; мелодия Тихона Хренникова). В пьесе «Давным-давно» Александра Гладкова её поет французский офицер Лепелетье на постое в доме Азаровых.[9][10] В сокращенном виде песня вошла в снятый по пьесе фильме Э. Рязанова «Гусарская баллада».

Генрих IV в художественной литературе и кинематографе

Судьбе Генриха Наваррского посвящена серия романов французского писателя Понсона дю Террайлля, образующая цикл под общим названием «Молодость короля Генриха».

Генрих играет одну из ведущих ролей в трилогии Дюма-отца «Королева Марго», «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять». В трилогии показаны его честолюбивые мечты и шаги, предпринятые им для достижения французского престола.

О жизни Генриха повествует дилогия Генриха Манна — «Молодые годы короля Генриха IV» и «Зрелые годы короля Генриха IV». Манн не стремился к портретному сходству с историческим героем, но лишь попытался создать образ короля, бывшего с народом одной крови.

В кино

  • Немецкий фильм «Анри 4» (2010) режиссёра Джо Байера по произведению Генриха Манна «Юность короля Генриха IV» и «Зрелые годы короля Генриха IV». В России назван «Генрих Наваррский». В главной роли — Жюльен Буасселье.
  • Российский телесериал «Королева Марго» (1996—1997) режиссёра Александра Муратова по одноимённому роману Дюма. В роли Генриха — Дмитрий Певцов.
  • Фильм совместного производства Франции, Италии и Германии «Королева Марго» (1994) режиссёра Патриса Шеро по одноименному произведению Александра Дюма. В роли Генриха Наваррского — Даниэль Отёй.

Судьба тела

Генрих IV был похоронен в аббатстве Сен-Дени. Во время Великой французской революции в 1793 году революционеры вскрыли место королевского захоронения и сбросили останки монархов в общую могилу. Один из революционеров отрезал голову от тела Генриха IV. С тех пор голову короля не раз продавали на аукционах, и она побывала в разных частных коллекциях. В 2008 г. человек, которому досталась голова, обратился к бывшему хранителю Версальского дворца самому авторитетному французскому специалисту по Генриху IV историку Жан-Пьеру Бабелону с просьбой провести экспертизу её подлинности. В декабре 2010 г. группа из девятнадцати ученых во главе с патологоанатомом Филиппом Шарлье признала голову подлинной.[11][12] В феврале 2013 г. эти же ученые представили реконструкцию лица короля[13].

Семья

Жёны и дети

  1. 1-я жена: (18 августа 1572 года, развод в 1599 году) Маргарита Французская, известная как Королева Марго (15531615), королева Наваррская. Детей не было.
  1. 2-я жена: (17 декабря 1600 года) Мария Медичи (15721642), королева Франции. Имели 6 детей:
    1. Людовик XIII Справедливый (16011643), король Франции.
    2. Елизавета де Бурбон (Изабель Французская) (16021644), королева Испании; муж: (25 ноября 1615, Бордо) Филипп IV, король Испании.
    3. Кристина де Бурбон (16061663), герцогиня Савойская; муж: (с 1619) Виктор Амадей I Савойский, герцог Савойский.
    4. Николя де Бурбон (16071611), герцог Орлеанский.
    5. Гастон Орлеанский (16081660), герцог Орлеанский; 1-я жена (1626): Мария де Бурбон-Монпансье (16051627), герцогиня де Монпансье; 2-я жена (1632): Маргарита Лотарингская (16151672), принцесса Лотарингская.
    6. Генриетта-Мария де Бурбон (16091669), королева Англии; муж: (13 июня 1625) Карл I Стюарт, король Англии.

Кроме того, Генрих IV имел 11 признанных внебрачных детей, из которых наиболее известен Сезар де Бурбон (15941665), герцог де Вандом и де Бофор, положивший начало побочной линии.

Предки

Генрих IV (король Франции) — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
16. Жан VIII Бурбон-Ла Марш, граф де Бурбон
 
 
 
 
 
 
 
8. Франсуа де Бурбон, граф де Вандом
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
17. Изабель де Бово
 
 
 
 
 
 
 
4. Карл IV де Бурбон, Герцог де Вандом
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18. Пьер II де Люксембург
 
 
 
 
 
 
 
9. Мария де Люксембург
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19. Маргарита Савойская
 
 
 
 
 
 
 
2. Антуан де Бурбон, герцог Вандомский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
20. Жан II Добрый, герцог Алансонский
 
 
 
 
 
 
 
10. Рене (герцог Алансона)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
21. Мария Арманьяк (Бретонская)
 
 
 
 
 
 
 
5. Франсуаза Алансонская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
22. Фредерик VI
 
 
 
 
 
 
 
11. Маргарита Лотарингская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
23. Иоланда Анжуйская
 
 
 
 
 
 
 
1. Генрих IV
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Ален Великий д’Альбре
 
 
 
 
 
 
 
12. Жан III Наваррский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Франсуаза де Блуа-Шатийон
 
 
 
 
 
 
 
6. Генрих II Наваррский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Гастон де Фуа (принц Вианский)
 
 
 
 
 
 
 
13. Екатерина де Фуа
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
27. Мадлен Французская
 
 
 
 
 
 
 
3. Жанна III д’Альбре, королева Наварры
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
28. Жан Ангулемский
 
 
 
 
 
 
 
14. Карл Ангулемский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
29. Маргарита де Роган
 
 
 
 
 
 
 
7. Маргарита Ангулемская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
15. Луиза Савойская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>

См. также

Напишите отзыв о статье "Генрих IV (король Франции)"

Примечания

  1. 1 2 На самом деле эта, весьма точно характеризующая ситуацию, фраза встречается в анонимном литературном произведении 1622 года «Les Caquets de l’accouchée» («Пересуды»), в котором её произносит герцог Сюлли в ответ Генриху IV на вопрос, почему он не ходит к мессе так же часто, как король. [books.google.fr/books?id=qXYIAAAAIAAJ&pg=PA173&lpg=PA173&ots=iF959-NPjq&output=html Посмотреть фрагмент произведения можно здесь ]
  2. Вплоть до Великой французской революции Французское королевство официально именовалось «королевство Франция и Наварра»
  3. Jean-Justin Monlezun. [armagnac.narod.ru/Monlezun/Text/M-5-20-4.htm История Гаскони, т. 5, кн. 12]. armagnac.narod.ru/Monlezun/Monl_G.htm. [www.webcitation.org/61AMdKTrw Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
  4. например [НА ОБЕЩАНИЕ НОВОГО КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА XVI]
    Ну, наконец-то повсеместно
    По курице в горшке нам будет на обед:
    Ведь эту птицу, как известно,
    Ощипывают двести лет.
    Французская классическая эпиграмма М., Художественная литература 1979 с. 293 [www.belousenko.com/presents/French_epigram.htm ознакомиться можно здесь]
  5. Екатерина II — Вольтеру
    «Впрочем, в России подати столь умеренны, что нет у нас ни одного крестьянина, который бы, когда ему ни вздумалось, не ел курицы, а в иных Провинциях с некоторого времени стали предпочитать курицам индеек».[www.renclassic.ru/Ru/35/50/74/ ознакомиться можно здесь]
  6. Правительство обещает народу курицу в каждом горшке, а для начала даёт налогового инспектора на каждую курицу — Лоренс Питер [econom324.jino-net.ru/Aforizmi_po_economike.htm ознакомиться можно здесь]
  7. Арман Жан дю Плесси, кардинал дю Ришелье. Мемуары. М. Транзиткнига. 2006. с. 99
  8. Эта песня цитируется в романе Льва Толстого «Война и мир».
  9. [lib.ru/PXESY/GLADKOW_A/dawnym_dawno.txt Александр Константинович Гладков. Давным-давно]
  10. [youtube.com/watch?v=9pTjmGjc61g Песенка Лепелетье в исполнении Муслима Магомаева] на YouTube
  11. [www.russian.rfi.fr/frantsiya/20101216-genrikh-iv-nashel-svoyu-golovu И.Ракузина. Генрих IV нашел свою голову]
  12. [www.people-news.ru/president/eeksperty_identificirovali_golovu_genrikha_navarrskogo.shtml Эксперты идентифицировали голову Генриха Наваррского]
  13. [supercoolpics.com/?p=57640 460-летний Генрих IV получил реконструированное лицо]

Литература

  • Балакин В. Д. Генрих IV. — Молодая гвардия, 2011. — 325 с. — ISBN 978-5-235-03407-5.
  • [annales.info/evrope/france/henri4/index.htm Баблон Ж.-П. Генрих IV.] Ростов-на-Дону, 1999.
  • Плешкова С. Л. [historystudies.org/?p=99 Генрих IV Французский. — Вопросы истории. — 1999. — № 10. — С. 65-81.]
  • Таллеман де Рео. Генрих Четвертый // Занимательные истории / пер. с фр. А. А. Энгельке. — Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1974. — С. 7-16. — (Литературные памятники). — 50 000 экз.

В кино

  • Генрих IV: Убить Короля / Ce jour la, tout a change — режиссёр Жак Малатье, Франция, 2009 г.
  • Генрих IV Наваррский / Henry of Navarre — режиссёр Джо Байер, Франция-Германия, 2010 г.

Ссылки

  • [www.france-pittoresque.com/rois-france/henri-IV-5b.htm Биография] (фр.)
  • [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/56545/ Генрих IV, король Наварры и Франции] (передача «Всё так» на Эхо Москвы, 25.11.2007)
   Короли и императоры Франции (987—1870)
Капетинги (987—1328)
987 996 1031 1060 1108 1137 1180 1223 1226
Гуго Капет Роберт II Генрих I Филипп I Людовик VI Людовик VII Филипп II Людовик VIII
1226 1270 1285 1314 1316 1316 1322 1328
Людовик IX Филипп III Филипп IV Людовик X Иоанн I Филипп V Карл IV
Валуа (1328—1589)
1328 1350 1364 1380 1422 1461 1483 1498
Филипп VI Иоанн II Карл V Карл VI Карл VII Людовик XI Карл VIII
1498 1515 1547 1559 1560 1574 1589
Людовик XII Франциск I Генрих II Франциск II Карл IX Генрих III
Бурбоны (1589—1792)
1589 1610 1643 1715 1774 1792
Генрих IV Людовик XIII Людовик XIV Людовик XV Людовик XVI
1792 1804 1814 1824 1830 1848 1852 1870
Наполеон I (Бонапарты) Людовик XVIII Карл X Луи-Филипп I (Орлеанский дом) Наполеон III (Бонапарты)

Отрывок, характеризующий Генрих IV (король Франции)

Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?