Генрих I (король Франции)
| Генрих I Французский Henri I<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Генрих I Французский.</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 14 мая 1027 — 4 августа 1060 | |||
| Коронация: | 14 мая 1027, Реймсский собор, Реймс, Франция | ||
| Соправитель: | Роберт II Благочестивый (14 мая 1027 — 20 июля 1031) | ||
| Предшественник: | Роберт II | ||
| Преемник: | Филипп I | ||
| |||
| 1016 — 1032 | |||
| Предшественник: | Роберт II | ||
| Преемник: | Роберт I | ||
| Рождение: | 4 мая 1008 Реймс, Франция | ||
| Смерть: | 4 августа 1060 (52 года) Витри-о-Лож близ Орлеана, Франция | ||
| Место погребения: | Базилика Сен-Дени, Париж, Франция | ||
| Род: | Капетинги | ||
| Отец: | Роберт II Благочестивый | ||
| Мать: | Констанция Арльская | ||
| Супруга: | 1-я: Матильда Фризская 2-я: Анна Ярославна | ||
| Дети: | От 2-го брака: сыновья: Филипп I, Роберт, Гуго Великий дочь: Эмма | ||
Генрих I (фр. Henri Ier; 4 мая 1008, Реймс, Франция — 4 августа 1060, Витри-о-Лож близ Орлеана, Франция) — король Франции c 1031 года, герцог Бургундии в 1016—1032 годах, представитель династии Капетингов.
Генрих I относится к числу наименее известных королей в истории средневековой Франции — как из-за отсутствия современных ему биографов, так и из-за продолжавшегося и даже углублявшегося в течение его правления упадка королевской власти, проигрывавшей борьбу с крупной и средней феодальной знатью. Эта борьба стала основным делом короля Генриха, что отражает полученное им ещё при жизни и давно не употребляющееся латинское прозвище Municeps («Покоритель»). Хронист связывает возникновение этого прозвища с постоянными осадами замков, которыми король был занят всю свою жизнь[1].
Содержание
Биография
Происхождение и юность
Генрих был вторым сыном короля Роберта II и его третьей жены Констанции Арльской и соответственно долгое время не рассматривался в качестве претендента на корону. Уже в 1016 году, когда Генриху было всего восемь лет, он стал номинальным герцогом Бургундским как компромиссная фигура, устраивавшая обе стороны конфликта: и Роберта, первоначально пытавшегося сделать Бургундию частью королевского домена, и местную знать, стремившуюся сохранить самостоятельность (вначале — под властью графа Отто Гильома). Старший брат Генриха Гуго Магнус в 1017 году был коронован отцом и стал его формальным соправителем, но спустя восемь лет погиб, не успев жениться. Любимцем королевы Констанции был её третий сын Роберт: именно его она хотела видеть на престоле. Королю пришлось преодолеть серьёзное сопротивление жены и части вассалов для того, чтобы объявить своим наследником именно Генриха. 14 мая 1027 года Генрих был наконец коронован в Реймсе.
Королева продолжила свои интриги. Видимо, из-за неё Генрих и Роберт в 1030 году подняли совместный мятеж против отца. Они бежали в Бургундию и заключили союз с мужем их сестры Рено Неверским, но вскоре примирились с королём.
Борьба за престол
После смерти Роберта II 20 июля 1031 года королева Констанция начала открытую борьбу за утверждение на престоле Роберта. Её поддерживал могущественный граф Эд II де Блуа, чьи обширные владения охватывали королевский домен с двух сторон; союзниками Генриха были герцог Нормандии Роберт Дьявол и граф Анжу Фульк Нерра. Вначале Генрих потерпел поражение и бежал в Нормандию. Он прибыл в Фекан в сопровождении всего нескольких приближённых, но герцог Роберт принял его с почётом. С нормандским войском король смог вернуться в Париж, где договорился с младшим братом о примирении: Роберт отказался от претензий на корону, а взамен получил герцогство Бургундское. Королева Констанция вскоре умерла в ссылке в Мелёне (1032 год).
Положение Генриха в продолжавшейся войне с графом Блуа и Шампани, претендовавшим на Санс, улучшилось благодаря смерти бездетного бургундского короля Рудольфа III в 1032 году. Эд II Блуаский претендовал на наследство как племянник покойного, но Рудольф подписал за несколько лет до смерти договор о наследовании с императором Конрадом II. В этой ситуации Конрад и Генрих I стали естественными союзниками. В мае 1033 года они встретились в лотарингском Девиле и договорились о совместных действиях против Эда. Вторжение императора в Шампань в 1034 году заставило графа отказаться от претензий и на Санс, и на Бургундию.
Таким образом Генрих смог выиграть войну за престол, но только ценой серьёзных уступок князьям: он потерял обширное герцогство Бургундское, уступил нормандскому герцогу за его помощь южную часть Вексена, занимавшую крайне важное стратегическое положение, оставил неприкосновенным обширный территориальный комплекс, принадлежавший Блуаскому дому. При таких итогах войны он мог быть только «первым среди равных» в окружении своих номинальных вассалов.
Нормандская политика
После смерти в 1035 году Роберта Дьявола, оставившего номинальную власть малолетнему сыну Вильгельму, в Нормандии началась феодальная анархия. Это открыло широкие возможности перед королём Генрихом, который мог усилить свои позиции, защищая юного вассала от мятежных баронов. Так, в 1047 году он сам привёл в Нормандию войско, чтобы помочь Вильгельму разгромить мятежников в битве при Валь-эс-Дюн. Король и герцог совместно боролись с экспансией в Мэне графа Анжуйского Жоффруа Мартела, угрожавшей им обоим.
Радикальный поворот произошёл в 1052 году. Герцог Вильгельм женился на дочери графа Фландрского, создав таким образом крайне опасный для земель короны союз двух княжеств и нарушив прямой запрет Реймсского собора 1049 года и стоявшего за ним императора — союзника французского короля. В этой ситуации Генрих заключил союз с Жоффруа Мартелом и начал поддерживать мятежников Верхней Нормандии. В 1053 году Вильгельм осадил восставших в Аркезе; Генрих двинулся на помощь осаждённым, но при Сент-Обине часть его войска была разгромлена. Тогда король отступил, дав Вильгельму возможность подавить мятеж.
В следующем году Генрих снова вторгся в Нормандию, на этот раз с союзными отрядами, присланными из Бургундии, Аквитании и Анжу, и снова отступил после поражения при Мортемере части своей армии, которой командовал его брат Эд. В 1057 году Генрих и Жоффруа разграбили Нормандию к западу от реки Орн; Вильгельм разбил их арьергард при Варавиле. Наконец, в 1059 году Генрих потерпел второе поражение при Мортемере[2].
Отношения с Германией
Первые 20 лет своего царствования Генрих был союзником императоров. Его первая жена, вероятно, была племянницей Генриха III. Но в 1051 году Генрих I женился на дочери киевского князя, войдя таким образом в систему антигерманских союзов. Отношения ещё больше обострились в 1052 году, когда монахи монастыря святого Эммерама в Регенсбурге объявили, что обрели мощи святого Дионисия, одного из небесных покровителей Франции. Эти мощи якобы были вывезены из земель западных франков императором Арнульфом во время одного из его походов. Генрих III, признав эту находку, мог считаться покровителем Западнофранкского королевства, что стало серьёзным ударом по престижу Капетингов.
Чтобы доказать, что регенсбургские мощи — фальшивка, Генрих I приказал открыть раку святого Дионисия в аббатстве Сен-Дени, а затем сам отправился в Баварию. Спор вокруг мощей смог уладить папа римский Лев IX, предложивший компромиссное решение: о мощах Дионисия Парижского было объявлено, что они не покидали Францию, а монастырь святого Эммерама «получил» двух новых святых — покойных регенсбургских епископов Эрхарда и Вольфганга.
Но отношения между Францией и империей и дальше оставались натянутыми. Во время личной встречи в 1056 году Генрих I даже обвинил Генриха III в том, что тот нарушает условия договора (вероятно, речь шла о ленной присяге, которую за несколько лет до того Тибо III де Блуа принёс Генриху III, хотя и был вассалом французской короны).
Возможно, в 1055 году Генрих организовал помолвку своего старшего сына Филиппа с дочерью императора Генриха III Юдит, но об этом сообщают только венгерские источники[3]. Позже Юдит была выдана за Шаламона Венгерского.
Ситуация в домене
При Генрихе I активно шло усиление баронов Иль-де-Франса, строивших каменные замки, за стенами которых они могли чувствовать себя совершенно независимыми правителями. Бароны вели войны друг с другом, притесняли соседние церковные общины и города и даже грабили путников, в результате чего торговые пути стали небезопасными — в том числе и в окрестностях Парижа. Король, потерпев ряд неудач в первой половине своего правления, последние десять лет фактически ничего не предпринимал против этих своих вассалов, не вмешиваясь также в развернувшуюся борьбу городов со своими сеньорами за коммунальные права.
Единственным успехом Генриха стала коронация его старшего сына Филиппа — традиционное для Капетингов средство передачи власти без участия крупных вассалов короны. Церемония прошла 23 мая 1059 года в Реймсе в присутствии всех князей Франции, кроме герцога Нормандского; Филиппу было тогда всего 7 лет.
В следующем году Генрих I умер.
Роль в истории
Вся жизнь Генриха I прошла в бесконечных походах и осадах. Он был храбрым и неутомимым воином, но успех сопутствовал ему далеко не всегда. Королевская власть при нём продолжала слабеть на фоне усиления ряда вассалов — в первую очередь герцога нормандского. При этом Генрих продолжал вести явно нереалистичную внешнюю политику.
Браки и дети
Первоначально Генрих был обручён с Матильдой, дочерью императора Священной Римской империи Конрада II, но брак не состоялся из-за преждевременной смерти невесты в 1034 году.
В 1043 году Генрих женился на Матильде, вероятно, дочери маркграфа Лиудольфа Фрисландского из династии Брунонов, который был единоутробным братом императора Генриха III; через год Матильда скончалась в результате неудачного кесарева сечения.
19 мая 1051 года в возрасте сорока трёх лет Генрих женился во второй раз — на Анне, младшей дочери Ярослава Мудрого (была известна во Франции как Анна Русская или Анна Киевская). Новую королеву привезли из дальних земель потому, что поблизости от Франции не было принцесс королевской крови, которые бы не состояли в слишком близком родстве с Генрихом, а церковь боролась с кровосмесительными браками[4]. Бракосочетание состоялось в кафедральном соборе Реймса. От этого брака родились четверо детей.
- Филипп I (1052—1108), преемник Генриха на королевском престоле
- Роберт (1054—1063)
- Эмма (1055—1109)
- Гуго Великий (1057—1102), граф Вермандуа
Предки
Генрих I в художественной литературе
Генрих I — один из важных персонажей романа Антонина Ладинского «Анна Ярославна — королева Франции».
Напишите отзыв о статье "Генрих I (король Франции)"
Примечания
- ↑ Adrevald, Aimon, André, Raoul Tortaire et Hugues de Sainte-Marie, Moines de Fleury: Les Miracles de Saint Benôit, hrsg. von E. de Certain in: La Société de l’histoire de France (1858), sechstes Buch, Kap. XIV, S. 240
- ↑ Барлоу Ф. Вильгельм I и нормандское завоевание Англии. — С. 49—50.
- ↑ Simonis de Kéza Gesta Hungarorum, 57.
- ↑ [historylib.org/historybooks/ZHorzh-Dyubi_Istoriya-Frantsii--Srednie-veka/11 Дюби Ж. История Франции. Средние века.]
Литература
- Ш.Пти-Дютайи. Феодальная монархия во Франции и в Англии X—XIII веков. М., 1938.
- Ф.Барлоу Вильгельм I и нормандское завоевание Англии. СПб.: Евразия, 2007. — 320 с. — 1 000 экз. — ISBN 978-5-8071-0240-1.
- Рыжов К. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/monarhi2/197.php Генрих I Капетинг] // Все монархи мира. Западная Европа. — М.: Вече, 1999. — 656 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-7838-0374-X.
- Jan Dhondt: Les relations entre la France et la Normandie sous Henri Ier. In: Normannia. Nr. 12, 1939, S. 465—486.
- Andreas Kraus: Saint-Denis und Regensburg. Zu den Motiven und zur Wirkung hochmittelalterlicher Fälschungen. In: Fälschungen im Mittelalter. Internationaler Kongreß der Monumenta Germaniae Historica München, 16.-19. September 1986. Teil 3, Hahn, Hannover 1988, ISBN 3-7752-5158-8, S. 535—549.
- Rolf Grosse: Saint-Denis zwischen Adel und König. Die Zeit vor Suger 1053—1122 (= Beihefte der Francia. Band 57). Thorbecke, Stuttgart 2002, ISBN 3-7995-7451-4, S. 19-24.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Генрих I (король Франции)
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
