Генрих VIII

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Генрих VIII Английский»)
Перейти к: навигация, поиск
Генрих VIII
Henry VIII<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Англии
22 апреля 1509 — 28 января 1547
Коронация: 24 июня 1509
Предшественник: Генрих VII
Преемник: Эдуард VI
Повелитель Ирландии
1509 — 1541
Предшественник: Генрих VII
В 1541 году ирландский парламент наделил Генриха VIII титулом «Короля Ирландии».
Король Ирландии
1541 — 1547
Преемник: Эдуард VI
 
Вероисповедание: Католицизм, перешёл в англиканство
Рождение: 28 июня 1491(1491-06-28)
Гринвич
Смерть: 28 января 1547(1547-01-28) (55 лет)
Лондон
Место погребения: Капелла св. Георгия Виндзорский замок
Род: Тюдоры
Отец: Генрих VII
Мать: Елизавета Йоркская
Супруга: 1. Екатерина Арагонская
2. Анна Болейн
3. Джейн Сеймур
4. Анна Клевская
5. Екатерина Говард
6. Екатерина Парр
Дети: сыновья: Генри Фицрой, Эдуард VI
дочери: Мария I, Елизавета I
 
Автограф:

Ге́нрих VIII Тюдо́р (англ. Henry VIII; 28 июня 1491, Гринвич — 28 января 1547, Лондон) — король Англии с 22 апреля 1509, сын и наследник короля Англии Генриха VII, второй английский монарх из династии Тюдоров. С согласия Римской католической церкви, английские короли именовались также «Повелителями Ирландии», однако в 1541 году, по требованию отлучённого от католической церкви Генриха VIII, ирландский парламент наделил его титулом «Король Ирландии».

Образованный и одарённый, Генрих правил как представитель европейского абсолютизма, к концу царствования жёстко преследовал своих действительных и мнимых политических оппонентов. В поздние годы страдал от лишнего веса и других проблем со здоровьем.

Генрих VIII больше всего известен Английской Реформацией, что сделало Англию в большинстве своем протестантской нацией; и необычным для христианина числом браков — всего у короля было шесть жён, из которых с двумя он развёлся, а двух казнил по обвинению в измене. Король стремился произвести на свет наследника мужского пола для консолидации власти династии Тюдоров. Развод Генриха VIII с его первой супругой, Екатериной Арагонской, повлек за собой отлучение короля от католической церкви и ряд церковных реформ в Англии, когда англиканская церковь отделилась от римской католической. Кроме того, постоянная смена жён и фавориток короля и церковная реформация оказались серьёзной ареной для политической борьбы и привели к ряду казней политических деятелей, среди которых был, например, Томас Мор.





Ранние годы

Генрих родился 28 июня 1491 года в Гринвиче. Он был третьим ребёнком Генриха VII и Елизаветы Йоркской. Его отец Генрих VII готовил сына к принятию духовного сана. За его воспитанием следила его бабушка леди Маргарет Бофор. Под её руководством Генрих посещал до шести месс в день и писал сочинения на богословские темы, и в одном из них он отстаивал святость брака.

После ранней смерти своего брата, Артура, Генрих оказался главным претендентом на наследство отца и получил титул принца Уэльского. По настоянию Генриха VII, желавшего укрепить союз с Испанией с помощью династического брака, принц Уэльский против своей воли женился на Екатерине Арагонской, дочери Изабеллы Кастильской и вдове своего брата.

Воцарение

В 1509 году, после смерти Генриха VII, принц Уэльский стал королём в возрасте семнадцати лет. В течение первых двух лет его царствования делами государства управляли Ричард Фокс (епископ Винчестерский) и Уильям Уорхэм (архиепископ Кентерберийский). С 1511 года реальная власть перешла к кардиналу Томасу Уолси, ставшему затем лордом-канцлером королевства.

В 1512 году Генрих VIII во главе своего флота впервые отплыл к берегам Франции на флагмане «Мэри Роуз», где одержал победу в сражении возле Бреста.

В 1513 году он выступил из города Кале, готовясь совершить свой первый сухопутный поход против французов. Основой выступающей армии были лучники (Генрих и сам был отличным лучником, также он издал указ, согласно которому каждый англичанин должен каждую субботу один час посвящать упражнению в стрельбе из лука). Ему удалось захватить только два небольших городка. В последующие двенадцать лет он воевал во Франции с переменным успехом. В 1522-23 годах Генрих приблизился к Парижу. Но к 1525 году военная казна опустела, и он был вынужден заключить мирный договор.

В результате политики разорения мелких крестьянских хозяйств, так называемого огораживания, которую проводили крупные землевладельцы, в Англии появилось огромное число бродяг из числа бывших крестьян. По «закону о бродяжничестве» многие из них были повешены. Деспотизм этого короля, как в государственной, так и в личной жизни не знал никаких границ. Судьба шести его жён является ярким тому примером.

Разрыв с папством и церковная реформа

Формальным поводом для разрыва отношений с папством стал в 1529 году отказ папы Климента VII признать незаконным брак Генриха с Екатериной Арагонской и соответственно аннулировать его, чтобы тот смог жениться на Анне Болейн[1]. В такой ситуации Король принял решение разорвать связь с папством. В 1532 английским епископам было предъявлено обвинение в измене по ранее «мертвой» статье — обращению для суда не к Королю, а к чужеземному властителю, то есть папе. Парламент принял решение, запрещающее впредь обращение к папе по церковным делам. В этом же году Генрих назначил новым Архиепископом Кентерберийским Томаса Кранмера, взявшего на себя обязательство освободить короля от ненужного брака. В январе 1533 Генрих самовольно женился на Анне Болейн, а в мае Томас Кранмер объявил предыдущий брак короля незаконным и аннулированным. Папа римский Климент VII 11 июля 1533 отлучил короля от церкви[2].

В следующем 1534 году парламент принял «Акт о супрематии», по которому Генрих был провозглашен Главою Церкви Англии.

Возглавив религиозную реформацию в стране, в 1534 году будучи провозглашённым главой англиканской церкви, в 1536 году и 1539 году провёл масштабную секуляризацию монастырских земель. Поскольку монастыри были главными поставщиками технических культур — в частности, конопли, крайне важной для парусного мореплавания, — можно было ожидать, что передача их земель в частные руки отрицательно скажется на состоянии английского флота. Чтобы этого не случилось, Генрих загодя (в 1533 году) издал указ, предписывавший каждому фермеру высевать четверть акра конопли на каждые 6 акров посевной площади. Таким образом монастыри утратили своё главное экономическое преимущество, и отчуждение их владений не нанесло вреда экономике.

Первыми жертвами церковной реформы стали лица, отказавшиеся принять Акт о верховенстве, которых приравняли к государственным изменникам. Наиболее известными из казнённых в этот период стали Джон Фишер (1469—1535; епископ Рочестерский, в прошлом — духовник бабки Генриха Маргарет Бофорт) и Томас Мор (1478—1535; известный писатель-гуманист, в 1529—1532 годах — лорд-канцлер Англии).

В течение 15351539 годов специально созданные Генрихом комиссии закрыли все монастыри, действовавшие в Англии. Их имущество было конфисковано, братия изгнана. В эти же годы по приказу короля были вскрыты, ограблены и осквернены мощи многих святых.

В 1540 году, после неудачного четвёртого брака короля с протестанткой и казни организатора этого брака Томаса Кромвеля, форсировавшего церковную реформу, король вновь стал благоволить католической доктрине. В 1542 году парламент принял «Акт о шести статьях», объявлявший обязательность для всех подданных веры в пресуществление Даров во время мессы. Провозглашены обязательным участие в мессе, причащение мирян под одним видом (только св. Телом), исповедь, безбрачие духовенства, сохранение монашеских обетов. Несогласие с этим Актом тоже приравнивалось к государственной измене.

После казни пятой жены, ставленницы католической партии, Генрих вновь стал склоняться к протестантизму, запретил ряд католических обрядов (в частности, отказался от ежегодного королевского обычая подползать на коленях к кресту в Великую Пятницу). В целом, церковные реформы Генриха были непоследовательными, а сами убеждения Генриха остались неясными. Тем не менее, в результате его реформ была создана независимая от римского папы Церковь Англии.

Поздние годы

Во вторую половину своего царствования король Генрих перешел к наиболее жестоким и тираническим формам правления. Увеличилось число казнённых политических противников короля. Одной из первых его жертв был Эдмунд де ла Поль, герцог Саффолк, казнённый ещё в 1513 году. Последней из значительных фигур, казнённых королём Генрихом, был сын герцога Норфолка, выдающийся английский поэт Генри Говард, граф Суррей, погибший в январе 1547 года, за несколько дней до смерти короля. Согласно Холиншеду[3], число казнённых в царствование короля Генриха достигло 72 000 человек[4].

Смерть

В последние годы своей жизни Генрих начал страдать ожирением (размер его талии вырос до 54 дюймов (137 см), поэтому король мог передвигаться только при помощи особых механизмов. К концу жизни тело Генриха было покрыто болезненными опухолями. Вполне возможно, что он страдал подагрой.

Ожирение и другие проблемы со здоровьем могли быть следствием несчастного случая, произошедшего с королём в 1536 году, при котором он повредил ногу. Возможно, в рану попала инфекция, а из-за этого вновь открылась рана, полученная ранее на охоте. Рана была до такой степени проблемной, что все приглашенные лекари считали её трудноизлечимой, а некоторые даже склонялись к тому, что король неизлечим вовсе. Через некоторое время после получения травмы рана начала гноиться, препятствуя, таким образом, поддержанию Генрихом обычного уровня его физической активности, не давая ему ежедневно осуществлять привычные физические упражнения, которыми он регулярно занимался ранее. Считается, что именно эта травма вызвала перемену в его шатком характере. У короля начали проявляться тиранические черты, и он все чаще стал страдать депрессией[5].

Одновременно Генрих изменил свой стиль питания и стал в основном употреблять огромные количества жирного красного мяса, сократив количество овощей в своем рационе. Считается, что эти факторы спровоцировали скорую кончину короля. Смерть настигла Генриха VIII в возрасте 55 лет, 28 января 1547 года во дворце Уайтхолл (предполагалось, что там будет проведен 90-й день рождения его отца, на котором собирался присутствовать король). Последними словами короля были: «Монахи! Монахи! Монахи!»[6].

Жёны Генриха VIII

Генрих VIII был женат шесть раз. Судьба его супруг заучивается английскими школьниками при помощи мнемонической фразы «развёлся — казнил — умерла, развёлся — казнил — пережила». От первых трёх браков у него было 10 детей, из которых выжило только трое — старшая дочь Мария от первого брака, младшая дочь Елизавета от второго, и сын Эдуард от третьего. Все они впоследствии правили. Последние три брака Генриха были бездетными.

  • Екатерина Арагонская (1485—1536). Дочь Фердинанда II Арагонского и Изабеллы I Кастильской. Она была выдана замуж за Артура, старшего брата Генриха VIII. Овдовев (1502), осталась в Англии, ожидая то намечавшегося, то расстраивавшегося брака с Генрихом. Генрих VIII женился на Екатерине сразу после вступления на престол в 1509 году. Первые годы брака были счастливыми, но все дети молодых супругов либо рождались мертвыми, либо умирали в младенчестве[7]. Единственным выжившим ребёнком была Мария (1516—1558).

Около 1525 года супружеские отношения фактически прекратились, а Генрих, желавший иметь сына, стал задумываться об аннулировании брака. Формальным поводом для бракоразводного процесса стало предыдущее замужество Екатерины с братом Генриха. Растянувшийся на годы процесс, осложнённый вмешательством императора Карла V (племянника Екатерины) и непоследовательной позицией папы Климента VII, не имел никаких результатов. В итоге по требованию Генриха парламент в 1532 году принял решение, запрещавшее какие-либо апелляции в Рим. В январе 1533 года новый архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер объявил об аннулировании брака Генриха и Екатерины. После этого Екатерину в официальных документах называли вдовствующей принцессой Уэльской, то есть вдовой Артура. Отказавшись признать расторжение своего брака, Екатерина обрекла себя на ссылку, её несколько раз перевозили из замка в замок. Умерла в январе 1536 года.

  • Анна Болейн (ок. 1507—1536). В течение долгого времени была неприступной возлюбленной Генриха, отказываясь стать его любовницей. По одной из версий Генрих был автором текста баллады Greensleeves (Зелёные рукава)[8], посвятив её Анне. После того, как кардинал Уолси не смог решить вопрос развода Генриха с Екатериной Арагонской, Анна наняла богословов, которые доказали, что король — владыка и государства, и церкви, и ответственный только перед Богом, а не перед Папой в Риме (это стало началом отсоединения английской церкви от Рима и создания англиканской церкви). Стала женой Генриха в январе 1533 года, была коронована 1 июня 1533 года, а в сентябре того же года родила ему дочь Елизавету, вместо ожидаемого королём сына. Последующие беременности заканчивались неудачно. Вскоре Анна потеряла любовь супруга, была обвинена в супружеской измене и обезглавлена в Тауэре в мае 1536 года.
  • Джейн Сеймур (ок. 1508—1537). Была фрейлиной Анны Болейн. Генрих женился на ней через неделю после казни предыдущей жены. Вскоре умерла от родильной горячки. Мать единственного сына Генриха — Эдуарда VI. В честь рождения принца пушки в Тауэре дали две тысячи залпов.
  • Анна Клевская (1515—1557). Дочь Иоганна III Клевского, сестра правящего герцога Клевского. Брак с ней был одним из способов скрепить союз Генриха, Франциска I и германских протестантских князей. В качестве обязательного условия заключения брака Генрих пожелал увидеть портрет невесты, для чего в Клеве был направлен Ганс Гольбейн-младший. Портрет Генриху понравился, заочная помолвка состоялась. Но прибывшая в Англию невеста (в отличие от её портрета) Генриху категорически не понравилась. Хотя брак и был заключён в январе 1540 года, Генрих сразу начал искать способ избавиться от нелюбимой жены. В итоге уже в июне 1540 года брак был аннулирован; поводом стала ранее существовавшая помолвка Анны с герцогом Лотарингским. Кроме того, Генрих заявил, что фактических брачных отношений между ним и Анной не сложилось. Анна осталась в Англии в качестве «сестры короля» и пережила как Генриха, так и всех его других жён. Этот брак был устроен Томасом Кромвелем, за что тот лишился головы.
  • Екатерина Говард (1520—1542). Племянница могущественного герцога Норфолка, двоюродная сестра Анны Болейн. Генрих женился на ней в июле 1540 года по страстной любви. Вскоре выяснилось, что Екатерина имела любовника до брака — Фрэнсиса Дарема — и изменяла Генриху с его личным пажом Томасом Калпепером. Виновные были казнены, после чего 13 февраля 1542 года на эшафот взошла и сама королева.
  • Екатерина Парр (ок. 1512—1548). К моменту брака с Генрихом (1543) уже дважды овдовела. Была убежденной протестанткой и много сделала для нового поворота Генриха к протестантизму. После смерти Генриха вышла замуж за Томаса Сеймура, брата Джейн Сеймур.

Дети

От первого брака

От второго брака

  • Елизавета I (1533-1603)
  • Безымянный сын (р. и ум. 1534)
  • Безымянный сын (р. и ум. 1536)

От третьего брака

Внебрачные

На монетах

В 2009 году Королевский монетный двор выпустил монету достоинством в 5 фунтов стерлингов в честь 500-летия вступления на престол Генриха VIII.

Образ в искусстве

Литература

  • Уильям Шекспир. «Генрих VIII»
  • Григорий Горин. Пьеса «Королевские игры»
  • Джин Плейди. Роман «Шестая жена Генриха VIII»
  • Джудит О’Брайен. Роман «Алая роза Тюдоров»
  • Симона Вилар «Королева в придачу»
  • Филиппа Грегори — романы из серии «Тюдоры» («Вечная принцесса», «Другая Болейн», «Наследство рода Болейн»)
  • Карен Харпер «Последняя из рода Болейн», «Наставница королевы»
  • Кэролли Эриксон — «Королевские тайны»
  • Марк Твен. «Принц и нищий»
  • Мюльбах Луиза — «Генрих VIII и его фаворитки»
  • Мантел Хилари — «Волчий зал», «Внесите тела»
  • Джордж Маргарет — «Между ангелом и ведьмой», «Безнадежно одинокий король»
  • Холт Виктория — «День святого Томаса», «Путь на эшафот», «Храм любви при дворе короля»
  • Уир Элисон — «Трон и плаха леди Джейн»
  • Смолл Бертрис — «Блейз Уиндхэм», «Вспомни меня, любовь»
  • Галинакс Брезгам — «Королевство за любовь»
  • Питерс Морин — «Хейворская роза», «Королева — распутница»
  • Майлз Розалин — «Я, Елизавета…»
  • Вантрис Рикман Бренда — «Жена еретика»
  • Эмерсон Кейт — «Отказать королю»
  • Сэнсом К.Дж. — «Горбун лорда Кромвеля», «Темный огонь», «Соверен», «Седьмая чаша»
  • Есенков Валерий — «Генрих VIII»
  • Павлищева Наталья — «Шестая жена Генриха VIII: в объятиях Синей Бороды»
  • Генри Райдер Хаггард — «Хозяйка Блосхолма»

Кинематограф

Музыка

См. также

  • Гринвичский доспех — тип английского доспеха созданный по приказу Генриха VIII
  • [wikitree.org/index.php?title=Henry_VIII_Tudor Родственные связи династии Тюдоров]

Напишите отзыв о статье "Генрих VIII"

Примечания

  1. [www.vostlit.info/Texts/rus7/Mor/pred.phtml Восточная Литература — библиотека текстов Средневековья]
  2. [www.newadvent.org/cathen/07222a.htm The Catholic Encyclopedia: Henry VIII]  (англ.)
  3. Холиншед (1577) {R. Holinshed’s Chronicles of England, Scotland and France. — V. III. — L., 1809}.
  4. [www.genuki.org.uk/big/royalty/kingh.html GENUKI: Kings of England — H]
  5. [www.independent.co.uk/news/uk/this-britain/the-jousting-accident-that-turned-henry-viii-into-a-tyrant-1670421.html The jousting accident that turned Henry VIII into a tyrant – This Britain, UK], The Independent (18 April 2009). Проверено 25 августа 2010.
  6. Davies, p. 687.
  7. Можно предположить, что имела место резус-несовместимость между супругами, которая обычно именно так и проявляется.
  8. Weir, Alison. Henry VIII: The King and His Court, page 131, Ballantine Books, 2002, ISBN 0-345-43708-X
  9. 1 2 3 Кит Мичелл (англ.) на сайте Internet Movie Database

Литература

Предшественник:
Генрих VII
Король Англии
15091547
Преемник:
Эдуард VI
Предшественник:
-
Король Ирландии
15411547
Преемник:
Эдуард VI

Отрывок, характеризующий Генрих VIII

Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.