Генрих Бенедикт Стюарт

Его Высокопреосвященство кардинал Генрих Бенедикт Стюарт Henry Benedict Stuart<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Кардинал-епископ Остии.</td></tr>
Вице-канцлер Святой Римской Церкви
14 января 1763 года — 13 июля 1807 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Кардинал Карло Реццонико
Преемник:	Кардинал Франческо Карафа делла Спина ди Траэтто
Декан Священной коллегии кардиналов
26 сентября 1803 года — 13 июля 1807 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Кардинал Джанфранческо Альбани
Преемник:	Кардинал Леонардо Антонелли
Рождение:	11 марта 1725(1725-03-11) Рим, Папская область
Смерть:	13 июля 1807(1807-07-13) (82 года) Фраскати, Папская область
Принятие священного сана:	1 сентября 1748 года
Епископская хиротония:	19 ноября 1758 года
Кардинал с:	3 июля 1747 года

Генрих Бенедикт Стюарт (англ. Henry Benedict Stuart; 11 марта 1725, Рим — 13 июля 1807, Фраскати, Папская область) — последний представитель мужской линии Стюартов, якобитский претендент на английский и шотландский престолы с 1788 года. Всю жизнь провёл в Италии, большую часть в сане кардинала.

Происхождение

Родился будущий кардинал Стюарт, по одним данным, 6 марта, а по другим 11 марта 1725 года. Он был крещён папой римским Бенедиктом XIII, и наречен именем Генрих Бенедикт Томас Эдуард Мария Климент Франциск Ксавье, второе имя он получил в честь папы Бенедикта XIII.

Младший сын Якова III («Старого претендента») и Клементины Собеской, внук Якова II, католического вероисповедания. Отец присвоил ему титул герцог Йоркский, традиционный для вторых сыновей королей Англии. Титул признавали католические державы Европы и папский престол, в то время как в Великобритании, где фактически царствовали протестантские короли Ганноверской династии, этот титул трижды при его жизни присваивался другим принцам (брату Георга I, внуку Георга II и сыну Георга III).

Начало церковной карьеры

30 июня 1747 года папа Бенедикт XIV в Сикстинской капелле вырезал тонзуру Генриху Бенедикту, тем самым подготовив к церковной карьере. А 3 июля 1747 года папа возвел юного Генриха в сан кардинала-дьякона. 31 июля Генрих Бенедикт Стюарт получил красную шапку и титулярную диаконию Санта-Мария-ин-Портика-Кампителли. 17 августа 1748 года был посвящён в субдиаконы, а 25 августа 1748 года в диаконы.

22-летний принц стал одним из самых молодых кардиналов Нового времени, и ему принадлежит один из рекордов пребывания в этом сане — 60 лет и 10 дней. Никто, ни до, ни тем более после не пребывал в кардинальском сане столько лет. С этого времени он титуловался «Генрих, кардинал герцог Йоркский».

1 сентября 1748 года кардинал Стюарт был посвящён в священники. 16 сентября того же года, был поднят к сану кардинала-священника, при сохранении предыдущего титула Санта-Мария-ин-Портика-Кампителли. Был назначен архипресвитером патриаршей Ватиканской базилики. Так был назначен префектом Священной Конгрегации Фабрики Святого Петра. 18 декабря 1752 года поменял титул кардинала-священника на Ss. XII Apostoli.

2 октября 1758 года, кардинал Стюарт был избран титулярным архиепископом Коринфа. 19 ноября 1758 года, был посвящён в епископы, в церкви Святых Двенадцати Апостолов, в Риме. Ординацию проводили: папа римский Климент XIII, которому помогали со-консекраторы: кардинал Джованни Антонио Гуаданьи, кардинал-епископ Порто и Санта Руфина и кардинал Франческо Боргезе, кардинал-епископ Альбано. 12 февраля 1759 года опять поменял титул кардинала-священника на S. Maria in Trastevere.

13 июля 1761 года был возведен в достоинство кардинала-епископа Фраскати, в котором оставался 42 года. 14 января 1763 года стал вице-канцлером Святой Римской Церкви, сохранял этот пост до самой смерти.

Кардинал Стюарт был участником четырёх конклавов: Конклава 1758, Конклава 1769, Конклава 1774—1775 и Конклава 1799—1800 годов. На момент своей смерти кардинал Стюарт оставался последним остававшимся в живых кардиналом, назначенным папой Бенедиктом XIV.

Последний претендент на английский трон

После кончины в 1788 году не оставившего законных детей старшего брата Генриха, Карла Эдуарда («красавчик Чарли» или «молодой претендент»), кардинал Стюарт стал последним представителем династии и якобитским претендентом на английский престол (как Генрих IX) и шотландский (как Генрих I). Объединения Англии и Шотландии в Великобританию, состоявшегося при протестантах в 1707 году, якобиты не признавали. Сам Генрих не использовал королевского титула (ещё после смерти его отца в 1766 году папский престол официально признал британскими королями Ганноверов), но предпочёл называться «Кардинал, именуемый герцог Йоркский» — с намёком на то, что это не его настоящий титул.

Кардинал был мирным человеком, чуждым каким-либо политическим заговорам. Он был гостеприимным хозяином для британских путешественников в Риме — протестантов в том числе.

В конце жизни

Во время наполеоновских войн кардинальское имущество было захвачено французами, и претенденту неожиданно помогло деньгами британское правительство (с точки зрения якобитов это была законная компенсация за конфискацию приданого его бабушки Марии Моденской в 1688 году). За четыре года до смерти, 26 сентября 1803 года, 78-летний Стюарт занял высокий пост в римской курии — декан Коллегии кардиналов, с титулом епископа Остии, хотя продолжал жить во Фраскати. С его смертью в 1807 году род Стюартов пресёкся в мужском колене. Похоронен в Риме в соборе святого Петра, в дальнейшем протестантские короли (Ганноверы и Виндзоры) заботились о его могиле.

По завещанию кардинала притязания Стюартов с его смертью должны был перейти по женской линии к потомкам дочери Карла I Генриетты, герцогини Орлеанской — а именно в Савойскую династию (Сардинское королевство) к королю Карлу Эммануилу IV (к тому времени уже отрекшемуся от престола и также посвятившему себя религии). Фактически династические преемники якобитов, женская линия которых продолжается и сейчас (из домов Савойи, Модены, Баварии) ни на английский, ни на шотландский трон никогда не претендовали.

Примечания

Предшественник: Карл Эдуард Стюарт (Карл III)

Якобитский претендент (как Генрих IX и I) 1788 — 1807

Преемник: Карл Эммануил Савойский (Карл IV)

Отрывок, характеризующий Генрих Бенедикт Стюарт

Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?