Говард, Генри, граф Суррей

Генри, граф Суррей Говард

Генри Говард, граф Суррей (англ. Henry Howard, Earl of Surrey; ок. 1517 — 19 января 1547) — английский аристократ, один из основателей английской поэзии Эпохи Возрождения.

Биография

Генри Говард был сыном Томаса, 3-го герцога Норфолка, лидера консервативной оппозиции англиканским реформам Генриха VIII. Генри был приближенным короля, и в начале 1530-х годов даже велись переговоры о браке Суррея со старшей дочерью Генриха VIII Марией Тюдор. В 1542 году Генри участвовал в английском вторжении в Шотландию, а в 1543—1546 годах сопровождал короля в его походах во Фландрию и Францию. В 1544 году командовал английским флотом в морском сражении против Франции. Говарды при дворе Генриха VIII соперничали с домом Сеймуров, родственниками Джейн Сеймур, третьей жены короля. В 1537 году Суррей по наущению Сеймуров был арестован по обвинению в сочувствии католическому восстанию в северной Англии. Когда в 1540 году двоюродная сестра Суррея, Екатерина Говард вышла замуж за короля Генриха VIII, позиции Говардов при дворе укрепились, однако после её осуждения и казни в 1542 году Сеймуры вновь получили преобладание. Воспользовавшись болезнью короля в 1546 году, Эдвард Сеймур обвинил Генри Говарда в попытке захвата власти в стране и реставрации католичества. Суррей был арестован, заключён в Тауэр и в 1547 году казнён за девять дней до смерти Генриха VIII. Его отец герцог Норфолк был также приговорён к смерти, однако за день до казни король скончался, и Норфолка помиловали, хотя просидел в тюрьме он ещё долго.

Поэзия

Суррей является одним из ранних английских гуманистов. Культ Дамы (сонеты, посвящённые Джеральдине) сочетается в его поэзии с меланхолическими настроениями. Ученик Томаса Уайетта. Поклонник Петрарки, знакомый, вероятно, и с творчеством французских поэтов (Маро, Сен-Желе), Суррей перенёс на английскую почву форму сонета, которой владел мастерски. Ему обычно приписывается создание сонета с полностью перестроенной структурой, так называемого английского сонета на семь рифм — три катрена с перекрёстной рифмой и двустишие с парной (abab cdcd efef gg). Эту форму сонета впоследствии разрабатывал Шекспир.

Другим важным нововведением Суррея было употребление белого стиха (перевод 2 и 4 песен «Энеиды»). Стих Суррея отличается лёгкостью и разнообразием. Ясность и простота стиля приближают его к Чосеру. Произведения Суррея, при жизни поэта распространявшиеся в рукописных списках, были впервые напечатаны через 10 лет после его смерти в сборнике стихов нескольких поэтов, так называемом «Тоттелевском сборнике» «Songes and sonettes written by the Right Honorable Lorde Henry Howard, late Earle of Surrey and other» (Песни и сонеты, написанные его превосходительством лордом Генри Говардом, покойным графом Сурреем и пр., 1557). Позднее этот сборник неоднократно переиздавался.

Кино

• Телесериал «Тюдоры» — в роли Генри Говарда актёр Дэвид О’Хара.

Литература

• Poems (Aldine edition). — L., 1866.
• Tottel’s miscellany. Songes and sonettes by H. Howard, Earl of Surrey. By E. Arber (English reprints, 24). — L., 1870.
• Bapst E. Deux gentilshommes poètes de la cour de Henry VIII. — P., 1891.
• Генри Говард, граф Серрей. Сонеты в переводе О. Румера и С. Шик / Западноевропейский сонет (XIII—XVII века): Поэтическая антология. — Л.: ЛГУ, 1988. — С. 313—315.
• Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Ссылки

• [www.englishpoetry.ru/F_Surrey.html Генри Говард, граф Суррей в переводах Александра Лукьянова]

Отрывок, характеризующий Говард, Генри, граф Суррей

Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.