Грей, Генри, 1-й герцог Саффолк

Генри Грей англ. Henry Grey
герцог Саффолк
11 октября 1551 — 23 февраля 1554
Предшественник:	Чарльз Брэндон, 3-й герцог Саффолк
Преемник:	титул был упразднён, восстановлен в 1603
маркиз Дорсет
10 октября 1530 — 23 февраля 1554
Предшественник:	Томас Грей, 2-й маркиз Дорсет
Преемник:	титул был упразднён
Рождение:	17 января 1517(1517-01-17)
Смерть:	23 февраля 1554(1554-02-23) (37 лет) Тауэр, Лондон
Отец:	Томас Грей, 2-й маркиз Дорсет
Мать:	Леди Маргарет Уоттон
Супруга:	Фрэнсис Брэндон
Дети:	Джейн Грей Катерина Грей Мария Грей

Генри Грей, 3-й маркиз Дорсет (англ. Henry Grey, 3rd Marquess of Dorset), с 1551 года — 1-й герцог Саффолк (англ. 1st Duke of Suffolk) — английский дворянин, государственный деятель при Тюдорах. Отец Катерины, Марии и Джейн, известной как «Девятидневная королева».

Биография

Семья и жизнь при дворе

Генри Грей родился в семье Томаса Грея, 2-го маркиза Дорсета, и его жены, леди Маргарет Уоттон. По отцовской линии он был правнуком Элизабет Вудвилл, супруги короля Эдуарда IV. Грей унаследовал титул маркиза Дорсета в 1530 году после смерти своего отца. Согласно его воле он был помолвлен (и, вероятно, состоял в браке) с Кэтрин Фицалан, но в начале 1530 годов брачное соглашение между ними было расторгнуто, а Дорсету пришлось выплатить семье невесты штраф в размере 4 тыс. фунтов. Его поступок объяснялся тем, что он намеревался сделать более выгодную партию — взять в жёны леди Фрэнсис Брэндон, дочь Чарльза Брэндона, 1-го герцога Саффолка, и Марии Тюдор, сестры короля Генриха VIII, и, тем самым, укрепить родственные узы с королевской семьёй. Но на тот момент он ещё находился под опекой своей матери, леди Маргарет, и она расценила подобное своеволие как проявление неуважения, отказавшись впредь выплачивать ему содержание. Конфликт удалось уладить, когда Чарльз Брэндон предложил, что все расходы своей дочери и её мужа он возьмёт на себя.

В мае 1533 года, с позволения Генриха VIII, Генри Грей и леди Фрэнсис Брэндон обвенчались, и вскоре Мария Тюдор с дочерью покинули Лондон, а Саффолк и Дорсет остались в столице, так как оба участвовали в подготовке к коронации второй супруги Генриха — Анны Болейн. Незадолго до церемонии, 30 мая, Дорсет был посвящён в рыцари Бани.

После свадьбы супруги жили в поместье Брадгит в Лестершире. Помимо двух детей, умерших в младенчестве, у них родилось трое дочерей: Джейн, Катерина и Мария. Как близкие родственницы короля, леди Фрэнсис и её дочери были включены в линию наследников трона Англии, согласно Акту о престолонаследии от 1543 года.

Вплоть до смерти Генриха VIII в 1547 году, Дорсет довольно часто бывал при дворе. Он присутствовал на крестинах принцессы Елизаветы, при официальной встрече короля и его четвёртой жены Анны Клевской, дважды участвовал в церемонии открытия парламента, а также был в числе военачальников в кампании 1545 года во Франции. Вскоре после восшествия на престол Эдуарда VI, Дорсет был возведён в рыцари ордена Подвязки.

Политика и религия

Ещё в конце 1530-х годов религиозно-политические разногласия разделили власть имущих на три партии: ярых приверженцев возврата к католичеству (они составляли меньшинство), сторонников реформ Генриха VIII, то есть тех, кто приветствовал «католицизм без папы», и последователей протестантизма, которых время от времени подвергали гонениям как еретиков. С восшествием на трон сына Генриха, Эдуарда VI, церковь в Англии стала целиком реформистской. Почти весь регентский совет при малолетнем короле состоял из убеждённых протестантов. Новая религия заинтересовала многих, в том числе и Генри Грея. В частности, он поддерживал переписку с швейцарским реформатором Генрихом Буллингером, а тот в 1551 году посвятил ему один из своих трудов. Кроме того, дочери маркиза были воспитаны как протестантки.

Именно с помощью своих дочерей, используя их близкое родство с Тюдорами и их статус престолонаследниц, супруги Грей рассчитывали упрочить своё влияние на государственные дела. Особые надежды были возложены на старшую дочь — леди Джейн, которую намеревались сосватать за Эдуарда VI. Дорсету удалось заручиться поддержкой и дружбой брата лорда-протектора герцога Сомерсета, Томаса Сеймура, заявившего, что он сможет уговорить своего племянника-короля взять в жёны Джейн Грей. Однако вскоре Томас Сеймур был схвачен по обвинению в покушении на Эдуарда и 20 марта 1549 года казнён, а через полгода лишился власти и регент Сомерсет. Его место занял Джон Дадли, граф Уорик (позднее герцог Нортумберленд), и Дорсет не замедлил примкнуть к его окружению. В декабре 1549 года маркиз стал членом Тайного совета, получил ещё несколько выгодных должностей, а также владения в Лестершире и Ноттингемшире. В 1551 году, после смерти братьев леди Фрэнсис — Генри и Чарльза — ввиду отсутствия наследников мужского пола титул герцога Саффолка был передан Генри Грею.

В начале 1550-х годов не осталось никаких сомнений в скорой смерти короля Эдуарда. Согласно завещанию Генриха VIII следующей в очереди на престол была Мария, мечтавшая возродить католицизм в Англии. Дабы воспрепятствовать ей и сохранить своё влияние и могущество, Дадли предложил супругам Грей выдать Джейн замуж за его младшего сына, Гилфорда. Их свадьба состоялась 21 мая 1553 года. Несколькими днями ранее Дадли убедил короля переписать завещание и назначить своей преемницей леди Джейн.

Через четыре дня после смерти Эдуарда VI, 10 июля, Джейн Грей была провозглашена королевой. Мария, бывшая в то время в Саффолке, заявила о законных правах на трон и двинулась к Лондону, по пути собирая армию из своих сторонников. Дадли сам возглавил войско, чтобы задержать принцессу. Генри Грей оставался в Лондоне с дочерью и зятем. В отсутствие Дадли королевский совет принял решение перейти на сторону принцессы. Опасаясь за свою жизнь, Грей подписал документ, провозглашавший королевой Марию. Дадли потерпел поражение, и вскоре после въезда Марии в Лондон он, его сыновья, Джейн и супруги Грей были арестованы и отправлены в Тауэр, но через несколько дней леди Фрэнсис и Генри Грей были отпущены на свободу. Дадли был казнён как предатель 22 августа.

Восстание Уайетта и казнь Генри Грея

Подробное рассмотрение темы: Восстание Уайетта

Утвердившись на троне, Мария озаботилась вопросом о своём браке. В конце 1553 года было объявлено о помолвке с принцем Филиппом Испанским, сыном императора Карла V, и это событие вызвало массу протестов, вылившихся в январе 1554 года в подготовку к заговору, целью которого было свержение королевы Марии и возведение на трон принцессы Елизаветы и Эдварда Куртене, 1-го графа Девона, предназначавшегося ей в супруги. Заговорщики планировали поднять бунт одновременно в нескольких графствах: Джеймс Крофт — в Херефордшире, Питер Кэрью — на западе королевства, сэр Томас Уайетт младший — в Кенте.

Когда новости достигли Грея, находившегося в то время в Суррее, он поспешил в Лестершир, намереваясь собрать отряд и присоединиться к Уайетту на подступах к Лондону. Позднее ему вменялось в вину то, что по пути к столице он призывал народ присягнуть на верность королеве Джейн, однако весь его протест заключался в неприятии предстоявшей свадьбы Марии и Филиппа. Несмотря на активные действия, мятежники не встретили всеобщей поддержки, так как их планы стали известны королеве и её совету от Эдуарда Куртене, и были предприняты необходимые меры. Объявили, что королева дарует помилование каждому, кто покинет лагерь Уайетта и вернётся домой. В начале февраля 1554 года восстание было подавлено, Уайетт и его приспешники были схвачены.

Генри Грей и его младший брат Джон попытались укрыться в одном из поместий в Уорикшире, однако управляющий их выдал. Они были арестованы и доставлены в Лондон, где их немедленно препроводили в Тауэр. 17 февраля 1554 года состоялся суд, на котором Генри Грей, герцог Саффолк, был признан виновным, лишён всех прав и приговорён к смертной казни за участие в восстании Уайетта против королевы Марии. Его имущество было конфисковано. Он был обезглавлен 23 февраля.

Образ в кинематографе и литературе

• В британском фильме 1936 года «Роза Тюдоров» (англ. Tudor Rose) роль Генри Грея исполнил Майлз Маллесон.
• В исторической драме 1986 года «Леди Джейн» в роли Генри Грея — Патрик Стюарт.
• Генри Грей — персонаж исторических романов Алисон Уир «Трон и плаха леди Джейн» (в оригинале — Innocent Traitor) и «Опасное наследство» (англ. Dangerous Inheritance: A Novel of Tudor Rivals and the Secret of the Tower).

Генеалогия

Предки Генри Грея

16. Эдвард Грей, 6-й барон Феррерс из Гроуби               8. Джон Грей из Гроуби                       17. Элизабет Феррерс               4. Томас Грей, 1-й маркиз Дорсет                             18. Ричард Вудвилл, 1-й граф Риверс               9. Элизабет Вудвилл                       19. Жакетта Люксембургская               2. Томас Грей, 2-й маркиз Дорсет                                   20. Уильям Бонвилл               10. Уильям Бонвилл, 6-й барон Харингтон                       21. Элизабет Харингтон               5. Сесилия Бонвилл, 7-я баронесса Харингтон                             22. Ричард Невилл, 5-й граф Солсбери               11. Кэтрин Невилл                       23. Элис Монтегю               1. Генри Грей                                         12. Николас Уоттон                       6. Сэр Ричард Уоттон                             26. Джон Бамбург               13. Элизабет Бамбург                       3. Маргарет Уоттон                                   14. Генри Белкнап                       7. Анна Белкнап                             30. Ричард Ноллис               15. Маргарет Ноллис

Литература

• Эриксон Кэролли. Мария Кровавая. — М.: АСТ, 2001. — 640 с. — (Историческая библиотека). — 5 100 экз. — ISBN 5-17-004357-0.
• Agnes Strickland. Lives of the Tudor princesses including Lady Jane Gray and her sisters. — London: Longmans, Green, and Co., 1868. — 428 с.

Ссылки

• [www.thepeerage.com/p10208.htm#i102072 Henry Grey: ThePeerage.com] (англ.). [www.webcitation.org/66ciNRmy8 Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
• [www.tudorplace.com.ar/Bios/HenryGrey(1DSuffolk).htm Henry Grey: TudorPlace.com] (англ.). [www.webcitation.org/67BY9yxgh Архивировано из первоисточника 25 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Грей, Генри, 1-й герцог Саффолк

– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.