Геншер, Ганс-Дитрих

Ганс-Дитрих Геншер нем. Hans-Dietrich Genscher<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">В 2013 году</td></tr>
Вице-канцлер ФРГ
1 октября 1982 года — 17 мая 1992 года
Предшественник:	Эгон Франке
Преемник:	Юрген Мёллеманн
17 мая 1974 года — 17 сентября 1982 года
Предшественник:	Вальтер Шеель
Преемник:	Эгон Франке
Министр иностранных дел ФРГ
1 октября 1982 года — 17 мая 1992 года
Предшественник:	Гельмут Шмидт
Преемник:	Клаус Кинкель
17 мая 1974 года — 17 сентября 1982 года
Предшественник:	Вальтер Шеель
Преемник:	Гельмут Шмидт
Министр внутренних дел ФРГ
22 октября 1969 года — 16 мая 1974 года
Предшественник:	Эрнст Бенда
Преемник:	Вернер Майхофер
Рождение:	21 марта 1927(1927-03-21) Галле, Веймарская республика
Смерть:	31 марта 2016(2016-03-31) (89 лет) Вахтберг-Пех, Германия
Партия:	НСДАП (1944-1945) Либерально-демократическая партия (1946—1952) Свободная демократическая партия (с 1952)
Сайт:	[www.genscher.de/ www.genscher.de]
Награды:

Ганс-Ди́трих Ге́ншер (нем. Hans-Dietrich Genscher; 21 марта 1927, Райдебург, район Галле — 31 марта 2016, Вахтберг-Пех) — немецкий политик, член Свободной демократической партии Германии. В 1969—1974 годах занимал должность министра внутренних дел, в 1974—1992 годах — министра иностранных дел и вице-канцлера ФРГ. В 1974—1985 годах являлся председателем партии.

Биография

Образование

Ганс-Дитрих Геншер вырос в буржуазно-крестьянской и национал-консервативной среде. Отец Ганса-Дитриха — юрист Курт Геншер, юрисконсульт сельскохозяйственного объединения, мать — Хильда Крайме, родом из крестьянской семьи. Ганс-Дитрих учился в городской реальной гимназии в Галле, где его семья проживала с 1933 года. В 1943 году Ганс-Дитрих участвовал помощником в подразделениях противовоздушной обороны, отслужил в армии в Гарце и в октябре-ноябре 1944 года был направлен Имперской службой труда на работу в Рудные горы. В 1944 году в возрасте 17 лет Ганс-Дитрих Геншер вступил в НСДАП (№ билета 10123636), по его собственному высказыванию, это произошло по коллективной заявке без его ведома. Геншер хотел стать офицером резерва и в январе 1945 года записался добровольцем на фронт, по его словам, чтобы избежать принудительного призыва в войска СС. Был направлен в инженерные войска в Виттенберг. Незадолго до окончания войны в мае 1945 года ефрейтор Геншер, участвовавший в битве за Берлин, попал в плен сначала к американцам, затем к британцам.

После освобождения в июле 1945 года Геншер работал подсобным рабочим на строительстве. С декабря 1945 года учился в средней школе имени Фридриха Ницше в Галле и в марте 1946 года получил аттестат зрелости. Зимой 1946—1947 годов Геншер заболел туберкулёзом и провёл три месяца в санатории. Этой неизлечимой в то время болезнью Геншер страдал ещё десять последующих лет и провёл много времени на больничной койке. Тем не менее, в 1946—1949 годах Геншер учился в Галле-Виттенбергском и Лейпцигском университетах и в 1949 году сдал первый государственный экзамен на юриста в Лейпциге. До 1952 года работал юристом-стажёром в участковом суде в Галле.

20 августа 1952 года Геншер через Западный Берлин выехал в ФРГ, работал юристом-стажёром в Бремене и в 1954 году сдал второй государственный экзамен в Гамбурге. До 1956 года Геншер работал на должности асессора и адвоката в бременской юридической компании, специализировавшейся на хозяйственном и налоговом праве.

Партийная карьера

В 1946—1952 годах Геншер состоял в Либерально-демократической партии Германии. В 1952 году вступил в СвДП. В 1954 году был избран заместителем председателя земельного отделения «Молодых демократов» в Бремене. В 1956—1959 годах Геншер являлся научным ассистентом фракции СвДП в бундестаге в Бонне.

В 1959—1965 годах являлся управляющим делами фракции СвДП, в 1962—1964 годах — управляющим делами партии. В 1968 году Геншер был избран заместителем председателя партии. С 1 октября 1974 по 23 февраля 1985 года Ганс-Дитрих Геншер являлся председателем Свободной демократической партии Германии. В 1985 году Геншер отказался от должности председателя партии. После отставки с поста министра иностранных дел в 1992 году Геншер был назначен почётным председателем СвДП.

Депутатская деятельность

В 1965—1998 годах Геншер являлся депутатом бундестага и всегда проходил по списку земли Северный Рейн-Вестфалия. С 1965 года и до назначения в кабинет Брандта в 1969 году являлся парламентским управляющим делами фракции СвДП.

Общественная деятельность

После выборов в бундестаг 1969 года Геншер активно участвовал в формировании социал-либеральной коалиции и 22 октября 1969 года был назначен министром внутренних дел в составе федерального правительства Вилли Брандта. В 1972 году во время теракта на Олимпийских играх в Мюнхене Геншер был готов пойти к террористам в качестве заложника в обмен на освобождение спортсменов, но палестинские террористы отказались. После кровавой развязки в Мюнхене Геншер поручил федеральной пограничной охране сформировать антитеррористическое подразделение GSG 9.

После отставки Вилли Брандта и избрания федеральным президентом Вальтера Шееля Ганс-Дитрих Геншер 15 мая 1974 года был назначен министром иностранных дел и вице-канцлером в федеральном правительстве под руководством Гельмута Шмидта. В этой должности Геншер принимал активное участие в переговорах по подготовке Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. В декабре 1976 года Генеральная Ассамблея ООН в Нью-Йорке приняла предложение Геншера об антитеррористической конвенции, в которой закреплялось, что выполнять требования террористов, захвативших заложников, нельзя ни при каких обстоятельствах.

После формирования новой социал-либеральной коалиции по итогам выборов в бундестаг в 1980 году Геншер с середины 1981 года при поддержке министра экономики Отто Ламбсдорфа взял курс на расторжение коалиции СДПГ и СвДп. Внешней причиной разрыва послужили увеличивавшиеся различия между сторонами коалиции, в особенности, в экономической и социальной политике. Но решающую роль играло постепенное дистанцирование СДПГ от двойного решения НАТО. 17 сентября 1982 года Геншер вместе с другими министрами из СвДП подал в отставку.

1 октября 1982 года в результате конструктивного вотума недоверия бывший лидер оппозиции Гельмут Коль при поддержке большинства фракции СвДП был избран федеральным канцлером. 4 октября 1982 года Геншер вернулся в федеральное правительство на должности министра иностранных дел и вице-канцлера. C 1984—1985 годов Геншер являлся председателем Совета НАТО и председателем совета министров Западноевропейского союза.

В качестве министра иностранных дел Геншер выступал за политику компромиссов между Востоком и Западом и разрабатывал стратегии для активной политики разрядки и продолжения диалога между странами Запада и СССР, а также за образование Европейского сообщества. С 1987 года Геншер пропагандировал «активную политику разрядки» как ответ Запада на усилия Советского Союза. Геншер играл большую роль в объединении Европы и в подготовке объединения Германии. Поначалу Геншер занимал выжидательную позицию в отношении последовательного плана воссоединения Германии федерального канцлера Коля. В конце лета 1989 года Геншеру удалось получить разрешение на выезд для граждан ГДР, укрывшихся в посольстве ФРГ в Праге. Геншер также активно поддерживал процесс политических реформ в Польше и Венгрии, встречался в рамках визита в Польшу в январе 1980 года с председателем «Солидарности» Лехом Валенсой и пообещал ему поддержать польскую оппозицию на пути демократических реформ. Геншер также участвовал в трёх встречах министров иностранных дел в рамках переговоров в формате «два плюс четыре», на которых обсуждались внешние аспекты единой Германии. В ноябре 1990 году Геншер и его польский коллега Кшиштоф Скубишевский подписали в Варшаве договор о немецко-польской границе, закрепивший западную границу Польши по Одеру — Нейсе.

Популярность Геншера на родине в Галле и надежды на развитие после объединения привели к тому, что на выборах в бундестаг в 1990 году в Саксонии-Анхальт за СвДП проголосовало 17,61 % избирателей.

В июле 1984 года Геншер первым из западноевропейских министров иностранных дел посетил столицу Ирана после Исламской революции 1979 года.

18 мая 1992 года Геншер по собственному желанию вышел в отставку с поста министра федерального правительства, в котором он проработал в общей сложности 23 года.

В 2013 году содействовал освобождению из заключения Михаила Ходорковского и встречал его по прибытии в Берлин после выхода на свободу.

В ночь на 1 апреля 2016 года на 90-м году жизни скончался от сердечно-сосудистой недостаточности у себя дома в окружении близких в местечке Вахтберг-Пех, Северный Рейн-Вестфалия.

Награды и почётные звания

• Ганс-Дитрих Геншер — почётный гражданин городов Галле и Берлинa.
• Почётный доктор МГИМО (первый, удостоенный этого звания)
• Кавалер ордена князя Трпимира (Хорватия)

Литература

• Ганс-Дитрих Геншер // Новое время. — М., 1974. — № 22. — С. 15.
• Геншер, Ганс-Дитрих // Редкол.: Кравченко Л.П. (отв.ред. и др.) Кто есть кто в мировой политике. — М.: Политиздат, 1990. — С. 116. — ISBN 5-250-00513-6.
• Hans-Dietrich Genscher. Erinnerungen. — Berlin: Siedler-Verlag, 1995. — 1086 p. — ISBN 3-88680-453-4.  (нем.)
• Werner Filmer, Heribert Schwan. Hans-Dietrich Genscher. — Rastatt: Moewig-Verlag, 1993. — ISBN 3-8118-2815-0.  (нем.)
• Hans-Dieter Lucas. Genscher, Deutschland und Europa. — Baden-Baden: Nomos, 2002. — 444 p. — ISBN 3-7890-7816-6.  (нем.)

Отрывок, характеризующий Геншер, Ганс-Дитрих

– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.