Гёкдепе
Город
|
Гёкдепе (прежнее название Геок-Тепе до 1993 г.) (туркм. Gökdepe) — город в Туркмении. Исторически — название трёх селений в Ахалтекинском уезде Закаспийской области, расположенных невдалеке от станции Геок-тепе Закаспийской железной дороги. Находится в Ахал-Текинском оазисе, в предгорьях Копетдага. Расположен недалеко от железнодорожной станции, находящейся в 45 км от Ашхабада. Крупный центр овощеводства, виноградарства и виноделия. Главная достопримечательность — развалины обширного укрепления, построенного текинцами для обороны оазиса от вторжения русских войск и названного Янги-Шаар. Со времени взятия его русскими войсками в 1881 году более известен как Геок-Тепе (Денгиль-Тепе).
Был посёлком городского типа, центр Геок-Тепинского района Туркменской ССР, СССР. В 1970 году население составляло 7,7 тысяч человек[1]. В 2008 году получил статус города.
Содержание
География
В 1967 году до Геок-Тепе была доведена третья очередь Каракумского канала. Через город проходит Закаспийская железная дорога и автодорога М37.
История
Поход генерала Лазарева
В 1878 г. вследствие беспрестанных набегов текинцев на аулы подвластных русским юмудов и грабежа караванов русские войска для наведения порядка в крае выступили под командой генерала Ломакина из Чикишляра, заняли Чат (при слиянии Атрека с Сумбаром), выстроили там укрепление и оставили в нём небольшой гарнизон. Цель этим не была достигнута: текинцы постоянно бродили вокруг Чата и даже сделали нападение на Чикишляр. Вследствие этого было признано необходимым занять более удобный стратегический пункт. Отряд силой в 7310 человек пехоты, 2900 кавалерии и 34 орудий был разделен на две части: для вторжения предназначались 4 тыс. пехоты, 2 тыс. кавалерии и 16 орудий под командой генерал-лейтенанта И. Д. Лазарева; остальные войска должны были обеспечивать сообщение с базисом. Пока прибывали в Чикишляр перевозочные средства, передовой отряд занял 17 июня 1879 г. Дуз-Олум, затем Кары-кала и в конце месяца — Терсакан. 30 июля отряд выступил из Чикишляра, а 8 августа авангард занял Бендесен. Текинская кавалерия показалась только у Ходжакала и после незначительной перестрелки отступила к селу Беурма. Текинцы решили защищаться до последней капли крови и поспешно стали строить укрепление Геок-тепе, но к приходу русских работы далеко ещё не были закончены, а стены местами были настолько низки, что виднелись кибитки.
Поход генерала Ломакина
14 августа генерал Лазарев умер и его место занял генерал Ломакин.
21 августа отряд, сосредоточившись в Бендесене, направился в Бами. Вследствие недостатка перевозочных средств для обеспечения магазинов в Бендесене и Ходжа-кала оставлено было больше войск, чем необходимо.
28 августа решено было штурмовать Геок-тепе. Силы текинцев, по некоторым данным, доходили до 15 тысяч; текинцы стояли в укреплении и были обеспечены продовольствием. Против этих сил русские могли выставить только 6 батальонов и 8 эскадронов и сотен, причём от истощения и болезней число солдат уменьшилось более чем наполовину: в батальоне насчитывали до 200 человек. Точных рекогносцировок произведено не было, вследствие чего были атакованы самые сильные фронты; продовольствие имелось в весьма ограниченном количестве.
В 5 часов дня, после успешного действия 8 орудий, генерал Ломакин двинул в атаку одновременно все силы. Несмотря на проявленное мужество, российские войска не смогли овладеть укреплением и потеряли одними убитыми 453 человека (текинцы потеряли около 2 тыс. человек).
Утром 29 августа отряд отошёл к Кары-карызу. Недостаток продовольствия не позволил генералу Ломакину оставаться в оазисе, хотя многие предлагали ему произвести бомбардирование крепости и тем заставить её сдаться.
Штурм оазиса генералом Скобелевым
После отступления генерала Ломакина текинцы не были усмирены и продолжали беспокоить округу, грабя караваны и угоняя скот. Вследствие этого (а главный повод позорный проигрыш предыдущей войны) было решено предпринять второй поход для покорения оазиса. Стоимость его, не считая постройки паровой железной дороги, была оценена в 10 млн руб. Генерал М. Д. Скобелев, поставленный во главе экспедиции, обратил особое внимание на успешную перевозку грузов и, главным образом, на заготовку верблюдов. Далее Скобелев стал деятельно заботиться о снабжении отряда всем необходимым как в боевом, так и в продовольственном отношении. Была сильно увеличена артиллерия, было определено 5 комплектов патронов и снарядов, был устроен телеграф, в помощь которому дан гелиограф, принесший существенную пользу. Кормить солдат стали гораздо лучше, не жалея провианта. Устроены госпитали, организовано инженерное управление. Несмотря на все усилия Скобелева, дело сильно тормозилось как задержкой прибытия верблюдов, так и серьёзными проблемами с текинцами, которые постоянно тревожили русские войска. После прибытия достаточного количества верблюдов (паровая железная дорога была выстроена от Михайловского залива до Бала-Ишема, а далее до Айдина шла конножелезная дорога), провианта и подкреплений 21 ноября 1880 года российские войска приступили к осаде Геок-тепе. Число защитников его, по имевшимся сведениям, доходило до 30 тысяч человек (10 тыс. конницы и 20 тыс. пехоты, в том числе женщины и несовершеннолетние мальчики).
12 января 1881 года, после отчаянного сопротивления, Геок-тепе был взят штурмом. Преследование текинцев продолжалось 15 вёрст. Русские войска одержали полную победу, потеряв 398 человек, в том числе 36 офицеров. Дальнейшего сопротивления не было и российские войска без единого выстрела дошли до Люфтабада. Текинцы отступили в пески, где расположились у колодцев. Для преследования их был послан отряд, прошедший до 500 верст в пустыне. На обязанность отряда было возложено уничтожить сопротивляющихся, обезоружить и вернуть обратно изъявивших покорность. Текинцы постепенно стали возвращаться, чему способствовало ласковое с ними обращение русских и то, что в укреплении оставались взятые в плен их семейства. Успехом этой экспедиции Россия во многом обязана генералу Скобелеву.
В английской прессе того времени, ссылаясь на сообщение собственных корреспондентов-английских офицеров, которые присутствовали среди защитников крепости, сообщалось о жестоком обращении с мирным населением, оставшемся в крепости, со стороны русских войск под предводительством генерала М. Д. Скобелева. Позднее в этой же прессе появились сообщения, что «лишь после выхода в английской прессе сообщений о зверствах армии царской России притеснение местного населения уменьшилось».
В Туркменистане по сей день 12 января отмечается день Памяти (Хатыра гюни) павших при защите крепости Геок-тепе.
Был посёлком городского типа, центр Геок-Тепинского района Туркменской ССР, СССР.
В 1970 году население составляло 7,7 тысяч человек[1].
В 2008 году получил статус города.
Достопримечательности
- Геок-Тепинская крепость
- Здание Музея на ст. Геоктепинская
- Мечеть имени Сапармурата Ниязова
- Недалеко от города находится поселения эпохи неолита Песседжик-Тепе
См. также
Напишите отзыв о статье "Гёкдепе"
Примечания
Литература
- Геок-тепе // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Майер А. А. Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880—1881. Книга "Полуденные экспедиции: Очерки. — М.: Воениздат, 1998. −351 с. (Редкая книга). ISBN 5-203-01852-9 ;
- Завоевание Туркмении. (Поход в Ахал-теке в 1880—1881 гг.). С очерком военных действий в Средней Азии с 1839 по 1876 г. Санкт-Петербург : В. Березовский, 1899 ([dlib.rsl.ru/load.php?path=/rsl01003000000/rsl01003688000/rsl01003688507/rsl01003688507.pdf Электронный ресурс РГБ].
Ссылки
- [www.turkmenhistory.ru/page/6/ УЧАСТНИКИ ШТУРМА ГЕОКТЕПЕ ИСКРЕННЕ ВОСХИЩАЛИСЬ ЕЕ ЗАЩИТНИКАМИ].
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гёкдепе
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
