Георгий Александрович

Георгий Александрович <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Наследник Цесаревич и Великий Князь
20 октября (1 ноября) 1894 — 28 июня (10 июля) 1899
Монарх:	Николай II
Предшественник:	Николай Александрович
Преемник:	Михаил Александрович
Вероисповедание:	православный
Рождение:	Царское Село, Российская империя
Смерть:	Абастумани,Тифлисская губерния, Российская империя ныне Адигенский район, Грузия
Место погребения:	Петропавловский собор, Санкт-Петербург
Род:	Романовы
Отец:	Александр III
Мать:	Мария Фёдоровна
Монограмма:
Награды:

Великий князь Гео́ргий Алекса́ндрович (27 апреля (9 мая) 1871, Царское Село — 28 июня (10 июля) 1899 близ Абастумани, Тифлисская губерния) — третий сын Александра III и Марии Фёдоровны, младший брат Николая II. После 1894 года как первый в очереди на наследование российского престола носил титул цесаревича.

Детство

В детстве Георгий был более здоровым и сильным, чем его старший брат Николай. Он рос высоким, красивым, жизнерадостным ребёнком. Несмотря на то, что Георгий был любимчиком матери, он, как и другие братья, воспитывался в спартанских условиях. Дети спали на армейских кроватях, вставали в 6 часов и принимали холодную ванну. На завтрак им, как правило, подавали кашу и чёрный хлеб; на обед котлеты из баранины и ростбиф с горошком и запечённым картофелем. В распоряжении детей были гостиная, столовая, игровая комната и спальня, обставленные самой простой мебелью. Богатой была только икона, украшенная драгоценными камнями и жемчугом. Семья жила в основном в Гатчинском дворце.

Образование

У братьев были одни преподаватели, хотя учились они в разных комнатах. Среди их наставников были самые уважаемые профессора. Оба брата в совершенстве владели английским языком, свободно говорили на французском и немецком, сносно изъяснялись на датском. Увлекались мальчики стрельбой и рыбалкой. Георгию прочили карьеру на флоте, пока он не заболел туберкулёзом.

По решению родителей в 1890 году Георгий вместе со старшим братом отправился в заграничное путешествие, конечной точкой которого должна была стать Япония. Мария Фёдоровна надеялась, что солнце и морской воздух пойдут сыну на пользу. Однако примерно на полпути, в Бомбее, с Георгием случился приступ, и он был вынужден вернуться обратно. Николай продолжил путешествие без брата.

Наследник Цесаревич

В 1894 году неожиданно умер Александр III. Николай стал императором. Поскольку детей у него ещё не было, наследником цесаревичем был объявлен Георгий.

Однако состояние здоровья Георгия оставалось плохим. Он жил на Кавказе, в Абастумани. Врачи даже запретили ему ехать в Петербург на похороны отца (хотя он присутствовал при кончине отца в Ливадии). Единственной радостью Георгия были визиты матери. В 1895 году они вместе ездили к родственникам в Данию. Там с ним случился очередной приступ. Георгий долгое время был прикован к постели, пока наконец не почувствовал себя лучше и не вернулся в Абастумани.

Награды

российские:

• Орден Святого апостола Андрея Первозванного (27.04.1871)
• Орден Святого Александра Невского (27.04.1871)
• Орден Белого орла (27.04.1871)
• Орден Святой Анны 1-й ст. (27.04.1871)

иностранные:

• Австрийский орден Святого Стефана большой крест (1885)
• Испанский орден Золотого руна (1896)
• Итальянский орден Благовещения (1890)
• Греческий орден Спасителя 5-й ст.

Смерть и погребение

28 июня 1899 года, в возрасте 28 лет, скоропостижно скончался по дороге от Зекарского перевала обратно в Абас-Туман «на велосипеде с бензиновым двигателем» на глазах у молоканки Анны Дасоевой — согласно официальному извещению в правительственной газете. Весть о смерти Георгия была тяжёлым ударом для всей императорской семьи и особенно для Марии Фёдоровны.

Погребение его совершалось по Высочайше утверждённому церемониалу: останки были доставлены в Боржоми на колеснице, затем поездом по железной дороге в Батум, далее на эскадренном броненосце «Георгий Победоносец» в Новороссийск, откуда поездом — в Санкт-Петербург, куда гроб с его телом прибыл 12 июля и поставлен в Петропавловском соборе. Отпевание 14 июля возглавил митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), присутствовали император и императрица; похоронен в Петропавловском соборе рядом с саркофагом отца.

Память

Николай всегда помнил Георгия и особенно его замечательное чувство юмора. Он записывал лучшие шутки брата на клочках бумаги и собирал их в «шкатулку курьезов». И годы спустя царь не раз использовал её, чтобы позабавить близких. В 1910 году младший брат Георгия Михаил, в память о брате дал своему новорождённому сыну имя Георгий. Георгий Михайлович также прожил недолго и погиб в автокатастрофе в 1931 году.

В честь князя было названо основанное в 1885 году немецкими колонистами поселение Георгсфельд в Закавказье (в наст. время — пос. Чинарлы в Азербайджане)

В 1994 году тело цесаревича Георгия эксгумировалось для анализа ДНК и сравнения её с ДНК останков царской семьи (см. Романовы#Генетические исследования). Это решило многолетнюю проблему нахождения ДНК ближайших родственников последнего императора (зарубежные потомки отказывались предоставить материал). «С медицинской, научной, криминалистической, наконец, точек зрения результат был превосходный. Полное совпадение генотипа Георгия Александровича с генотипом так называемого „скелета № 4“ (под таким номером значились останки Николая II), включая даже тот сдвоенный элемент в ДНК».

В культуре

Является одним из двух главных персонажей в цикле книг "Кавказский принц" Андрея Величко.Так же фигурирует в романе В.С. Пикуля "Нечистая сила" и в подростковом романе Т. де Фомбеля "Ванго".

Примечания

Журнал "Нива" 1899 год.

Ссылки

Георгий Александрович, сын Александра III // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

• [samlib.ru/t/tegjulx_m/pers42.shtml Абастумани и Российская императорская семья. Часть 4]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49838.ln-ru Профиль Великого князя Георгия Александровича] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Георгий Александрович

Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.