Тасин, Георгий Николаевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Георгий Николаевич Тасин»)
Перейти к: навигация, поиск
Георгий Николаевич Тасин
Имя при рождении:

Георгий Николаевич Розов

Место рождения:

с. Шумячи, Климовичский уезд, Могилёвская губерния, Российская империя

Профессия:

кинорежиссёр, сценарист

Направление:

социалистический реализм

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Георгий Николаевич Та́син (настоящая фамилия — Ро́зов; 1895—1956) — украинский кинодраматург и кинорежиссёр. Лауреат Сталинской премии первой степени (1948). Член РКП(б) с 1921 года.





Биография

Г. Н. Розов родился 10 (22) марта 1895 года в селе Шумячи (ныне посёлок городского типа Смоленской области). В 1917 году окончил юридический факультет Петроградского Психоневрологического института. С 1918 года литературный сотрудник киевских газет и инструктор Политуправления РККА.

С 1920 года — председатель Киевского окружного кинофотокомитета.

В 1923—1924 годы — директор Одесской кинофабрики, в 1925—1927 годы первый директор Ялтинской кинофабрики ВУФКУ.

В 1924—1925 годы — режиссёр правления ВУФКУ в Харькове и редактор-постановщик киножурналов «Маховик» и «Кинонеделя».

В 1929—1941 годы — режиссёр Одесской киностудии. В годы Великой Отечественной войны работал на Ташкентской киностудии.

С 1944 года режиссёр Киевской киностудии документальных фильмов, ответственный редактор киножурнала «Радянська Украина».

Г. Н. Тасин умер 6 мая 1956 года в Киеве.

Фильмография

Режиссёр

Сценарист

Награды и премии

Источники

  • Кинословарь в 2-х томах, М., «Советская энциклопедия», 1966—1970
  • «Кино». Энциклопедичеакий словарь. М., «Советская энциклопедия», 1987
  • Большая советская энциклопедия
  • [www.kino-teatr.ru/kino/director/sov/31143/bio/ Георгий Тасин на сайте Кино-Театр. Ру]

Напишите отзыв о статье "Тасин, Георгий Николаевич"

Отрывок, характеризующий Тасин, Георгий Николаевич

– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?