Георг, граф Корфский

принц Георг, граф Корфский греч. Γεώργιος της Ελλάδας<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Верховный комиссар Критского государства
1898 — 1906
Преемник:	Александрос Заимис
Вероисповедание:	греческое православие
Рождение:	24 июня 1869(1869-06-24) Корфу, Греция
Смерть:	25 ноября 1957(1957-11-25) (88 лет) Сен-Клу, Франция
Род:	Глюксбурги
Отец:	Георг I
Мать:	Ольга Константиновна
Супруга:	Мари Бонапарт
Дети:	Пьер (1908—1980), Евгения (1910—1988)
Военная служба
Звание:	адмирал
Награды:

Георг Греческий и Датский (греч. Γεώργιος της Ελλάδας; 24 июня 1869, Корфу, Греция — 25 ноября 1957, Сен-Клу, Париж) — член греческой королевской семьи, стоявший во главе автономного Крита, (1897). Принц Candia (Принц Острова Крит).

Второй сын короля Греции Георга I. В молодости играл достаточно важную политическую и социальную роль в Греции. Георг прошёл курс обучения во флоте Дании и России, активно участвовал в организации Олимпийских игр в Афинах в 1896 году. В 1898—1906 годах принц был правителем Критского государства.

Он выступал против греческого политика Элефтериоса Венизелоса и его идеи Энозиса (присоединения Крита к Греции); потерпев неудачу, принц был вынужден покинуть свой пост, что расценил как личный провал. Оставив политику, Георг уехал во Францию, где женился на Марии Бонапарт. Проживая в Париже, Георг стал исполнять обязанности посла Греции.

Во время Первой мировой войны он использовал свою должность, чтобы получить территориальные компенсации для своей страны в обмен на участие Греции в войне на стороне союзников. Однако его усилия были напрасными, так как король Георг предпочёл сохранять нейтралитет. В 1917 году знакомство принца и его жены с Аристидом Брианом сделало Георга кандидатом на греческий трон. Сам принц не особо стремился стать королём, в итоге престол занял один из его племянников. Встреча супруги принца Марии с Зигмундом Фрейдом в 1925 году заметно изменила их жизнь. До самой смерти Георг был официальным представителем Греции во Франции.

Семья

Принц Георг был вторым сыном короля Греции Георга I и его супруги великой княжны Ольги Константиновны. По отцу он приходился внуком королю Дании Кристиану IX, а со стороны матери — правнуком царю Николаю I.

В 1888 году, когда устраивалась свадьба его старшего брата Константина с прусской принцессой Софией, велись переговоры и о браке Георга с Маргаритой Орлеанской, дочерью Роберта, герцога Шартрского. Их союз мог бы сделать его свояком Вальдемара Датского, его дяди и любовника. Впрочем, договор был расторгнут, и Георг оставался холостяком в течение многих лет^:260.

21 ноября и 12 декабря 1907 года принц Георг женился в гражданском порядке (в Париже), а затем по религиозному обряду (в Афинах) на принцессе Марии Бонапарт (1882—1962), дочери Ролана Бонапарта (правнучке Люсьена Бонапарта). В браке родились двое детей:

• Пьер (1908—1980), принц Греческий и Датский; был женат на Ирине Александровне Овчинниковой (1900—1990), детей не было; этот брак был неравным, и принц потерял свои династические права.
• Евгения (1910—1988), принцесса Греческая и Датская; в первом браке замужем за князем Домиником Радзивилл (1911—1976), развелись в 1948; второй муж Реймонд фон Турн-и-Таксис (1907—1986), развелись в 1965. Она имела двоих детей от первого брака и одного от второго.

Биография

Молодые годы

Детство принца прошло в Греции, рядом с родителями и шестью братьями и сестрами, между двумя дворцами: Синтгамским и Татой. Также, как и было оговорено в конституции, дети воспитывались в греческой православной традиции, в отличие от родной религии их отца.

День молодого Георга и его братьев и сестер начинался в шесть часов холодными ваннами. После первого завтрака они брали уроки с семи до девяти, затем завтракали с родителями и другими членами семьи. Уроки продолжались с десяти до полудня, после чего дети занимались физкультурой и гимнастикой в саду дворца. Обед в семье, и снова уроки с четырёх до шести вечера. В половине восьмого королевские отпрыски укладывались спать. Георг следовал такому расписанию до четырнадцати лет, когда он стал оставаться на ужин со старшими.

Обучением Георга и его братьев занимались трое иностранных учителей: прусский, английский и французский. Первым языком, который изучали дети, был английский, на нём они разговаривали между собой и с родителями, но их отец настаивал на использовании греческого во время уроков. Впрочем, принцы продолжали говорить на нём всю жизнь. Они изучали также французский, немецкий и датский. Георг не блистал на уроках, его наставники находили молодого принца медлительным и глупым и не скрывали своего недовольства отсутствием у мальчика старания.

В 1883 году отец отправил Георга в Данию, чтобы тот прошёл подготовку в королевском морском флоте. Георг, будучи четырнадцати лет от роду, был очень рад такому решению, видя в нём способ избавиться от строгой дисциплины двора. В Дании он показал себя как один из лучших учеников.

Морская служба

В Копенгагене принц был принят младшим из своих дядей по отцовской линии, принцем Вальдемаром Датским, адмиралом флота. Для молодого Георга эта встреча стала настоящим откровением: он влюбился в двадцатипятилетнего Вальдемара и после всегда испытывал необходимость быть с ним рядом.

Вскоре после пребывания в Дании он поехал продолжать своё обучение в Россию, где получил чин лейтенанта. В 1891 году его троюродный брат цесаревич Николай отправился в кругосветное путешествие на крейсере «Азов» с целью посетить Австрию, Триест, Грецию, Египет, Индию, Китай и Японию. Царь Александр III попросил своего племянника Георга сопровождать сына. В первое время экспедиция проходила безупречно: официальные приёмы, охота на тигров или крокодилов, покупка сувениров. Однако во время визита в Японию в жизни Георга произошёл очень важный случай, вошедший в историю как «Инцидент в Оцу». 11 мая 1891 года японский городовой Цуда Сандзо попытался убить наследника русского престола ударом сабли по голове. Георг и двое рикш сбили с ног нападавшего и таким образом спасли жизнь будущего царя Николая II.

Сразу после инцидента Георг получил личную благодарность императора Мэйдзи, желавшего сохранить хорошие отношения между Японией и Россией. Однако информация о происшествии, просочившаяся в Европу, представляла Георга далеко не в лучшем свете. Фактически в Петербурге принца считали ответственным за происшедшее покушение. Говорили, что именно он взял с собой цесаревича в такое опасное место и вообще оказывал на него плохое влияние. Таким образом Георг впал в немилость и был вынужден закончить путешествие. Из Иокогамы он отплыл в Америку, затем в Англию. Несмотря на общественное мнение, после возврата в Европу Николай поблагодарил кузена и встал на его сторону.

Во главе Крита

Общая ситуация

В начале XIX века Крит находился под властью Османской империи. Население острова составляли большей частью греки, которые со времен греческой войны за независимость стремились воссоединиться с Родиной. В течение века на Крите имели место многочисленные восстания (в 1841, 1858, 1866—1869, 1877—1878, 1888—1889 и 1896—1897 годах), поддерживаемые Грецией. Несколько раз в ход противостояния вмешивались европейские державы (Германия, Англия, Франция, Россия, Италия), озабоченные сохранением целостности Османской империи.

В 1896 году на острове вспыхнул очередной мятеж. Памятуя о резне армян, устроенной турками годом раньше, Запад решил предотвратить повторение такой ситуации на Крите. Правительство Греции увидело в этом реальный шанс заполучить остров. В феврале 1897 году премьер-министр Теодор Делианис отправил греческий флот в залив Суда. В ответ европейские державы объявили о морской блокаде страны.

Тем временем на Крите высадились две тысячи греческих добровольцев. Принц Георг командовал флотилией из шести миноносцев, которые контролировали северные воды Крита от вторжения османского флота. В апреле Греция, по-прежнему желавшая аннексировать греческие провинции, находящиеся под турецким господством, объявила Османской империи войну. Однако Греция уступала по силам противнику и в конце концов ей пришлось сдаться. Европа, изначально настроенная против Греции, помешала, однако, туркам установить слишком тяжёлые условия капитуляции. В особенности в Европе решили поддержать идею автономии Крита, оставив его, тем не менее, под сюзеренитетом Османской империи. Для этого совет министров нуждался в таком управляющем, который бы заботился о благополучии населения острова.

Назначение

В ноябре 1897 года державы попросили Георга занять должность верховного комиссара острова. Его кандидатура была предложена после отказа Черногорского принца. Переговоры и подписание необходимых соглашений длились до 8 декабря 1898 года. Чтобы позволить Георгу быть на короткой ноге с четырьмя адмиралами (британским, французским, русским и итальянским), ответственными наблюдать за политической ситуацией на острове, король Георг I пожаловал сыну звание адмирала. Прежде чем отправиться на Крит, будущий комиссар потребовал, чтобы на новом критском флаге рядом с турецкой звездой фигурировал греческий крест. 20 декабря на острове Милос Георг пересел с королевской яхты «Амфитрити IV» на французский крейсер «Бюжо» и в сопровождении судов западных держав был доставлен в порт Суда^:466. 21 декабря принц высадился на острове, доверенном ему на три года.

Отрывок, характеризующий Георг, граф Корфский

Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.