Георг I (герцог Вюртемберга)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Георг I Вюртембергский
 

Георг I (фр. Georges I de Wurtemberg, нем. Georg I von Württemberg-Mömpelgard; 4 февраля 1498, Бад-Урах — 17 июля 1558, Киркель) — граф Монбельяра.





Молодые годы

Георг родился во втором браке Генриха Вюртембергского и Ив (фр. Ève), дочери графа Зальмского Жана IV.

В 1514 году в возрасте 16 лет Георг получает графство Харбург (Швабия), эльзасский город Риквир и замок Бильштайн. В 1519 году скончался его отец, а его старший сводный брат, герцог Ульрих, был низложен и выслан из Вюртемберга. Георг попытался оказать ему вооруженную поддержку и был вынужден также отправиться в ссылку в Страсбург.

2 сентября 1526 года изгнанный герцог Ульрих продал Георгу графство Монбельяр вместе с подчинёнными землями, с условием обратного выкупа. Примечательно, что Георг I в своей жизни дважды был сувереном графства Монбельяр. Первый раз, в период с 1526 года по 1542 год, на время изгнания своего брата Ульриха Вюртембергского.

Протестантское движение

В 1531 году Георг решил присоединиться к протестантскому Шмалькальденскому союзу, выступившему против императора Карла V.

Граф Георг закрепляет протестантские реформы, совместно с Ульрихом пригласив в Монбельяр в 1535 году протестантского пастора Пьера Туссена, ставшего управляющим «французской церковью»[1] города.

Эта историческая эпоха отмечена во Франции крупными религиозными конфликтами между католиками и протестантами, при этом в Монбельяре католицизм практически исчез[2]. Вскоре, теологические противоречия в Монбельяре возникли между сторонниками Кальвина, чьё ортодоксальное направление было популярно во Франции и в Швейцарии, и приверженцами Лютера, чьё вероучение активно насаждалось германскими князьями. В конечном итоге в Монбельяре окончательно закрепилось лютеранство.

При содействии одного из предводителей Шмалькальденского союза (и будущего тестя) ландграфа Гессенского Филиппа I, изгнанный брат Ульрих смог вернуться к власти в Вюртемберге. Ульрих выкупил обратно графство Монбельяр у Георга, и в 1542 году назначил туда наместником своего 27-летнего сына Кристофа.

Ульрих умер в 1550 году.

По условиям Пассауского договора 1552 года Вюртемберги получили право сохранить владение графством Монбельяр, и в следующем, 1553 году, герцог Кристоф передаёт Монбельяр вместе со всеми монбельярскими зависимыми землями Георгу, который стал сувереном во второй раз, переехал в замок Монбельяр и правил Монбельяром вплоть до своей смерти в 1558 году.

Семья и дети

Граф Георг I женился поздно, в возрасте 57 лет, на 19-летней Барбаре, дочери ярого поклонника учения Лютера Филиппа Гессенского, прозванного Великодушным. В этом браке было три ребёнка:

Георг I скончался в Цвайбрюккене (германские земли Рейнланд-Пфальц). Его единственный наследник, сын Фридрих I, стал графом Монбельяра и, впоследствии, герцогом Вюртемберга.

Георг I принадлежал к старшей ветви Вюртембергского дома, основателем которой считается его отец Генрих Вюртембергский. Когда в 1593 году сын герцога Кристофа Людвиг скончался, не оставив наследника, герцогство Вюртемберг перешло сыну Георга, графу Монбельяра Фридриху I.

См. также

Напишите отзыв о статье "Георг I (герцог Вюртемберга)"

Примечания

  1. «Французской церковью» называлась кирха Сен-Мартен, куда приходил простой народ, в противоположность «германской церкви» Сен-Менбёф в замке Монбельяр, куда приходили члены княжеской семьи и приближённые.
  2. За исключением короткого периода, когда по настоянию императора Карла V католицизм был восстановлен в Монбельяре.

Литература

  • D. Seigneur. Le Roman d'un Principauté. — Безансон: éditions Cêtre.

Отрывок, характеризующий Георг I (герцог Вюртемберга)



На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.