Геральдика

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Геральдист»)
Перейти к: навигация, поиск

Гера́льдика (гербоведение; от лат. heraldus — глашатай) — специальная историческая дисциплина, занимающаяся изучением гербов, а также традиций и практики их использования. Является частью эмблематики — группы взаимосвязанных дисциплин, изучающих эмблемы. Отличие гербов от других эмблем заключается в том, что строение, употребление и правовой статус гербов соответствуют особым, исторически сложившимся правилам. Геральдика точно определяет, что и как может быть нанесено на государственный герб, фамильный герб и так далее, объясняет значение тех или иных фигур. Корни геральдики уходят в Средневековье, когда и был разработан специальный геральдический язык.

Знаток геральдики — геральдист, геральдик, гербовед или арморист[1].





Зарождение геральдики

Появление геральдики относят к периоду времени между первым, когда гербов ещё не существовало, и вторым, когда она стала делом привычным, крестовыми походами[2][3][4][5]. Указывается и более узкий период: между 1120 и 1150 годами[6][7]. Зарождение гербов связывают с тем, что в связи с изменениями военного снаряжения в конце XI — начале XII веков получить информацию о человеке, зачастую не видя его лица, закрытого шлемом, было весьма проблематично. Желание быть узнанным на поле боя стало причиной появления традиции расписывать свои щиты, обычно имевшие миндалевидную форму, различными фигурами, которые вскоре превратились в опознавательные знаки и стали ассоциироваться с конкретными личностями[8]. По этой причине ранняя геральдическая символика была чрезвычайно простой и легко читаемой и не содержала сложных рисунков и надписей[9]. Постепенно сложились и правила начертания и использования гербов, впоследствии оформившиеся в своеобразный свод законов. Кроме того, появление геральдики было вызвано изменениями в самом европейском обществе, произошедшими после 1000 года[2]. Развитие феодальных отношений привело к тому, что принадлежность к той или иной социальной группе полностью определяло жизнь человека. Знатность рода в это время становится своего рода культом. В этих условиях естественным развитием гербов, как личных эмблем, стало возникновении традиции их передачи по наследству, появление которой относят к концу XII века[10][11].

Некогда существовало множество других версий о происхождении геральдики. Первые попытки объяснить возникновение гербов относятся ещё к концу Средневековья. В вышедшем в 1671 году труде «Истинное искусство геральдики и происхождение гербов» (фр. Le veritable art du blason et l'origine des armoiries) его автор священник Клод Франсуа Менестрье привёл около двух десятков различных версий, среди которых были как совершенно неправдоподобные, относящие зарождение геральдики ко временам Адама, Ноя, Александра Македонского, Юлия Цезаря и короля Артура, так и более аргументированные. Первые уже к концу XVI века геральдистами серьёзно не рассматривались, а вторые просуществовали как основные вплоть до конца XIX — начала XX веков, когда были развенчаны уже в научных трудах по геральдике[12]. Так, последовательно были откинуты версии о преемственности между античными военными и семейными эмблемами и первыми гербами XII века, о влиянии на становление феодальной геральдики германо-скандинавской эмблематики — рун-инсигний — I тысячелетия нашей эры, и о происхождении геральдики от узоров на тканях арабов, перенятых европейцами в эпоху первых крестовых походов[12].

На знаменитом гобелене из Байё, изображающем завоевание Англии Вильгельмом I и созданном вскоре после этого события, на щитах нормандских воинов вышито множество изображений, похожих на геральдические. Между тем в различных эпизодах одни и те же рыцари изображены с разными щитами, что не позволяет говорить об их геральдическом характере[8][13].

К наиболее ранним свидетельствам существования геральдики относят изображение щита на покрытой цветной эмалью гробнице графа анжуйского Жоффруа V, умершего в 1151 году. Этот же герб изображён на скульптурной гробнице внука Жоффруа — Уильяма Длинного Меча, умершего в 1226 году. Согласно Жану де Мармутье, в 1127 году по случаю женитьбы Жоффруа на Матильде её отец, король Англии Генрих I, возвёл Жоффруа в рыцари и подарил ему щит, украшенный львами. Очевидно, что речь идёт о том же щите, что и изображён на гробницах Жоффруа и его внука. Между тем хроника Мармутьера написана уже после смерти Жоффруа, в 1170 годы, а гробница была изготовлена между 1155 и 1160 годами[6][14]. Более того, на единственном известном оттиске печати Жоффруа, привешенном к документу 1149 года, нет никакого герба, что такжке говорит не впользу того, что он обладал гербом[15].

Распространение

В скором времени после зарождения геральдики она распространилась на всё средневековое общество. Хотя первоначально гербы использовали только крупные сеньоры, уже к 1180 году, а, возможно, и ранее они стали использоваться знатными дамами, в конце века появились первые городские гербы, к 1200 году появляются гербы духовных лиц, ещё до 1220 года — патрициев и буржуа, к 1230 году — ремесленников, в 1240 году — цехов, в конце века — гражданских и монашеских общин. В Нормандии, Фландрии и Южной Англии ранняя геральдика получила наибольшее распространение — здесь гербами владели даже некоторые крестьяне. К XIV веку церковь, ранее относившаяся к гербам с подозрением, становится одним из центров геральдического творчества. Гербы можно увидеть на церковных стенах, плитах, витражах, потолках, церковной утвари и одежде священнослужителей[16].

Существенную роль в распространении геральдики вне среды рыцарства сыграли печати, которые ставились или привешивались почти ко всем документам. На большинстве печатей использовались те же изображения, что и в гербах, с той лишь разницей, что они вписывались в поле самой печати. Сеньоры и рыцари, кроме украшения гербами своих щитов, стали наносить гербовые изображения на другие детали амуниции, знамёна, попоны и вальтрапы лошадей[11].

Огромное влияние на распространение геральдики сыграла практика проведения рыцарских турниров, бывших основой геральдического действа среди аристократов вплоть до, по крайней мере, XVI века[17]. Обычно непосредственно турниру предшествовала продолжительная демонстрация гербов и гербовой атрибутики. Участвующих в турнире рыцарей представляли глашатаи — герольды, от названия которых в XIX веке и произошло название науки о гербах[18]. Оглашение герба выступающего на турнире рыцаря привело к становлению специального геральдического языка, характеризующегося чёткостью и однозначностью формулировок, а также определённой поэтичностью. Гербы участников турнира демонстрировались присутствующим двумя мужчинами или мальчиками, наряженными в костюмы ангелов, чудищ или дикарей. От подобной практики впоследствии произошёл такой почётный элемент герба, как щитодержатели[18].

Примерно с конца XII века гербы стали приписывать и фантастическим персонажам, а также реальным людям, никогда гербы не носившим[19]. Например, были сочинены гербы для Адама, Христа, ветхозаветных пророков, деятелей эпохи античности и многих других[20].

Геральдика возникла практически одновременно сразу в нескольких регионах Западной Европы: в области между Луарой и Рейном, в Южной Англии, в Швейцарии и в Северной Италии[19] — и очень скоро распространилась практически по всему континенту. Начиная с XVIII века европейская традиция эмблематики начинает проникать за пределы Европы — вместе с европейскими переселенцами она попадает в Новый Свет, а затем в Азию, Африку и Австралию[21].

Вплоть до середины XVII века интерес к геральдике всё возрастал, а практика использования гербов продолжала шириться. С середины XVIII века интерес к геральдике снижается, особенно во Франции и Англии[22]. Мишель Пастуро объясняет это тем, что конкуренцию гербам в качестве опознавательного знака составили новые эмблематические формы — монограммы, криптонимы, значки и девизы[22]. Во время первой французской революции новое правительство в 1790 году вообще запретило гербы как «знаки феодальности», хотя большинство гербов принадлежало вовсе не знатным лицам[23]. Во Франции обычай ношения гербов был восстановлен в 1808 году Наполеоном I вместе со введением новой геральдической системы, которая была ликвидирована сразу же после реставрации Бурбонов[24]. В XIX веке наметился ещё более глубокий спад, продолжившийся и в следующем столетии[22].

В России геральдика была заимствована из Западной Европы при непосредственном влиянии польской геральдики во второй половине XVII века. Первые сочинения представляли собой собрания гербов («Титулярник», 1672 год). В 1705 году по указу императора Петра I в Амстердаме была напечатана книга «Символы и эмблемата», содержащая более 800 образцов и послужившая впоследствии примером для создания многих российских гербов. В 1722 году была создана Герольдия, в 1726 году при Петербургской Академии наук была учреждена кафедра геральдики. С 1797 года составлялся «Общий гербовник дворянских родов Российской империи», включающий около 5000 гербов. В советское время гербоведение пришло в упадок, последствия которого далеко не исчерпаны и на начало XXI века.

Цвета в геральдике

Геральдические тинктуры (цвета) разделяются на металлы, меха и финифти (эмали). В геральдике используется девять важнейших тинктур: два металла, пять эмалей и два меха. Первоначально было только четыре цвета — красный, синий, чёрный и белый, но затем появились дополнительные цвета: зелёный, жёлтый и пурпурный. Жёлтый и белый, сначала независимые от золота и серебра цвета, позднее стали заменять эти два металла и как самостоятельные уже не использовались. Ныне используется два металла — золото и серебро, а также пять основных финифтей — червлень, лазурь, зелень, чернь и пурпур. Особым типом геральдических цветов являются меха — горностаевый и беличий.

Символика цветов

Символическое толкование геральдических цветов уместно только тогда, когда заранее известно, что составитель герба вложил смысл в его расцветку. В противном случае есть опасность обнаружить скрытый смысл там, где его нет. Можно с уверенностью сказать, что в большинстве гербов цвет выбирается не в соответствии с его символическим значением, а в соответствии с эстетическими принципами составления композиции[25]. Поскольку нет жёсткой системы, способной помешать каждому желающему вкладывать в геральдические цвета какой угодно смысл, вполне естественно, что существует множество разнообразных толкований, предлагаемых разными источниками.

Основные понятия

  • Герб — эмблема, отличительный знак, передаваемый по наследству, с изображением символов его владельца (человека, сословие, род, город, страну и т. п.):
    • гласный герб — прямо указывает на фамилию владельца или название города;
    • полугласный герб — с отдалённым, относительным согласованием между именем города и эмблемами щита.
  • Геральдический щит — основа любого герба; стилизованный щит с гербовыми фигурами на лицевой поверхности (в гербовом поле). Одна из распространённых форм — французский щит.
  • Геральдический язык — язык описания герба, процесс описания называют блазонированием, а само описание — блазоном.
  • Герольд — распорядитель рыцарских турниров, ведавший составлением гербов и родословий.
Оформление щита
  • Деление щита — разделение поля щита на различно окрашенные части посредством прямых или фигурных линий.
  • Гербовые фигуры — все фигуры (не деления), размещённые в щите герба:
    • геральдические — основные фигуры; бывают почётные (например, глава, пояс, столб) и простые (ромб, круг и т. д.);
    • негеральдические — все фигуры, не относящиеся к геральдическим, разделяются на естественные (лев, орёл и т. д.), фантастические (дракон, ангел и т. д.) и искусственные (меч, подкова и т. д.).
  • Бризуры — отличительные геральдические знаки младшего поколения.
  • Знаки отмены — включаемые по приговору для обозначения бесчестного поступка.

См. также

Вексиллология — наука, занимающаяся изучением флагов, знамён, штандартов и вымпелов.

Напишите отзыв о статье "Геральдика"

Примечания

  1. Армориал // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. 1 2 Пастуро М. Геральдика. — С. 17.
  3. Левандовский А. П. В мире геральдики. — С. 17.
  4. Woodward G. B. J. [archive.org/details/atreatiseonhera00burngoog A Treatise on Heraldry, British and Foreign: With English and French Glossaries]. — W. & A. K. Johnston, 1892. — 566 p.
  5. Fox-Davies A. C. [archive.org/details/completeguidetoh00foxdrich A complete guide to heraldry]. — London, Edinburgh: T.C. & E.C. Jack, 1909. — 716 p.
  6. 1 2 Пастуро М. Геральдика. — С. 18.
  7. Черных А. П. [sovet.geraldika.ru/article/36756 Появление гербов как проблема гербоведения и истории XII века] // Средние века: исследования по истории Средневековья и раннего Нового времени. — Вып. 74(3-4). — Ин-т всеобщей истории РАН. — М.: Наука. 2013. — С. 124—149.
  8. 1 2 Пастуро М. Геральдика. — С. 19.
  9. Пастуро М. Геральдика. — С. 13.
  10. Слейтер С. Геральдика… — С. 9.
  11. 1 2 Пастуро М. Геральдика. — С. 20.
  12. 1 2 Пастуро М. Геральдика. — С. 16.
  13. Слейтер С. Геральдика… — С. 10.
  14. Слейтер С. Геральдика… — С. 11.
  15. Пастуро М. Геральдика. Проблема датировки // Символическая история…
  16. Пастуро М. Геральдика. — С. 20-21.
  17. Пастуро М. Геральдика. — С. 27.
  18. 1 2 Слейтер С. Геральдика… — С. 22.
  19. 1 2 Пастуро М. Геральдика. — С. 24-25.
  20. Арсеньев Ю. В. Геральдика… — С. 17.
  21. Пастуро М. Геральдика. — С. 40-41.
  22. 1 2 3 Пастуро М. Геральдика. — С. 30.
  23. Пастуро М. Геральдика. — С. 36-37.
  24. Пастуро М. Геральдика. — С. 38-39.
  25. Медведев М. Ю. [geraldika.ru/print/480 Тинктуры: металлы, финифти, меха. О символике цвета. Геральдическая штриховка и дамасцировка] // Геральдика или истинная наука о гербах.

Литература

  • Арсеньев Ю. В. Геральдика. Лекции, читанные в Московском Археологическом институте в 1907—1908 году. — М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2001. — 384 с. — ISBN 5-275-00257-2.
  • Левандовский А. П. В мире геральдики. — М.: Вече, 2008. — 218 c. — ISBN 978-5-9533-2817-3.
  • Лукомский В. К., Типольт Н. А. Русская геральдика. — П., 1913.
  • Медведев М. Ю. Геральдика или истинная наука о гербах. — М.: Гербы и флаги, 2008. — 144 с. — ISBN 978-5-7034-0222-1.
  • Пастуро М. Геральдика / пер. с фр. А. Кавтаскина. — М.: Астрель: АСТ, 2003. — 144 с. — ISBN 5-17-019779-9.
  • Пастуро М. Символическая история европейского средневековья. — СПб.: Alexandria, 2012. — 448 с. — ISBN 978-5-903445-21-9.
  • Слейтер С. Геральдика. Иллюстрированная энциклопедия / пер. с англ. И. Жилинской. — 2-е изд. — М.: ЭКСМО, 2005. — 264 c. — ISBN 5-699-13484-0.
  • Фрайер С., Фергюсон Д. Геральдика. Гербы — Символы — Фигуры / пер. с англ. М. Б. Борисова. М.: АСТ: Астрель, — 2009. — 208 с. — ISBN 978-5-17-061418-9.
  • Щелоков А. А. Увлекательная геральдика. — М.: ЭКСМО, 2006. — 352 c. — ISBN 5-699-18634-4.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Геральдика

– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.