Реве, Герард

Герард Реве
нидерл. Gerard Reve
Имя при рождении:	Герард Корнелис ван хет Реве
Дата рождения:	14 декабря 1923(1923-12-14)
Место рождения:	Амстердам, Нидерланды
Дата смерти:	8 апреля 2006(2006-04-08) (82 года)
Место смерти:	Зюлте, Бельгия
Род деятельности:	прозаик
Дебют:	«Вечера» (1947)

Герард Реве (нидерл. Gerard Reve, 1923—2006) — известный нидерландский писатель, признанный классик голландской литературы XX века. Вместе с Харри Мулишем и Виллемом Фредериком Хермансом его принято причислять к так называемой «большой тройке» послевоенной нидерландской литературы. Полное имя писателя — Герард Корнелис ван хет Реве (Gerard Kornelis van het Reve).

Биография

Реве родился в 1923 году в Амстердаме, в детстве жил в относительно благополучном рабочем районе Бетондорпе. Его отец Герард Йоаннес Маринус ван хет Реве (Gerardus Johannes Marinus van het Reve, 1892—1975) был убежденным коммунистом и с раннего возраста вовлёк своих двоих сыновей, Герарда и его старшего брата Карела (Karel van het Reve, 1921—1999), позже ставшего профессором русской литературы, в пропагандистскую деятельность — мальчики распространяли по домам пионерскую газету. Позднее писатель вспоминал детство с чувством тоски, страха и одиночества и резко отвергал коммунизм.

Не закончив гимназию из-за провала переэкзаменовки, Герард в 1940—1943 годах учился в Школе графики на типографа. Однажды он пытался покончить с собой, спрыгнув с моста, но плавал хорошо и легко выбрался на берег. После войны Реве некоторое время был корреспондентом газеты «Het Parool», но в 1947 году, после успеха своего первого романа «Вечера», уволился и решил стать писателем.

В 1948—1959 годах он был женат на поэтессе Ханни Михаэлис (1922—2007), но уже в период брака иногда завязывал романы с мужчинами, особенно не скрывая их от жены; после развода они остались друзьями. Несколько лет (до 1957 года) Реве жил в Лондоне, но так и не смог овладеть английским языком достаточно хорошо, чтобы творить на нём.

В последующие годы его материальное положение оставалось тяжёлым — он много пил, подрабатывал театральными рецензиями и переводами пьес. Покинув Амстердам, в 1964 году он поселился во фрисландской деревне, где компанию ему составил молодой возлюбленный, Виллем Бруно ван Альбада, в книгах писателя фигурирующий под именем Тигр или Тигра (Tijgetje), а затем к ним присоединился и другой возлюбленный, Хенк ван Манен по прозвищу Мышонок (Woelrat); эта пара продолжила совместную жизнь и после того, как Реве уехал из Нидерландов.

Во второй половине 1960-х годов публикация эпистолярных романов Реве вернула к нему внимание широкой публики (он даже регулярно выступал по телевидению) и вместе с тем вызвала судебный процесс по обвинению в богохульстве. Претензии спровоцировал отрывок из книги «Ближе к Тебе», где автор воображает своё совокупление с Христом в образе осла. Этот так называемый «Ослиный процесс» завершился снятием обвинений в 1968 году. В 1968 году Реве был награждён премией Хофта и вновь спровоцировал скандал, поцеловав во время награждения министра социальной работы Маргу Кломпе.

C 1975 года и почти до конца жизни писатель прожил в небольшой деревне во Франции со своим возлюбленным Йоопом Схафтхёйзеном (Joop Schafthuizen), которого называл Матрос Лис (Matroos Vos) и благодаря которому практически излечился от алкоголизма.

В англоязычном мире наибольшую известность Реве принесла экранизация Полом Верховеном в 1983 году романа Реве «Четвёртый мужчина». Экранизация в 1989 году в Нидерландах романа «Вечера» получила премию «Золотой телёнок» Утрехтского кинофестиваля.

В 2001 году Реве был награждён Нидерландской литературной премией.

В последние годы жизни он страдал от болезни Альцгеймера и скончался в Зюлте (Бельгия) 8 апреля 2006 года.

В 2009—2010 годах вышла подробная трёхтомная биография Реве, написанная нидерландским литературоведом Норбертом Маасом (Nop Maas).

Темы творчества и стиль

В романе «Вечера» (1947), принесшем Реве славу, выведен молодой конторский служащий Фритс ван Эхтерс, его родители и знакомые; о недавно закончившейся войне не упоминается; связный сюжет отсутствует, равно как и авторские комментарии. 10 глав книги охватывают 10 вечеров конца декабря 1946 года. Критики отмечали, что в романе Реве дал голос лишившемуся идеалов молодому поколению и выразил абсурдистское мироощущение. После того, как в 1960-е годы стало широко известно о гомосексуальности автора, подчёркнутая асексуальность романа получила новое прочтение.

Многочисленные и зачастую повторяющие друг друга романы 1960-70-х годов он стал писать как монологи от первого лица, рассказы о себе и своих любовниках, перемежающиеся рассуждениями о литературе, религии и сексуальности.

Особенный успех принесла Реве книга «Язык любви» (1972), первая и третья части которой включают описания рассказчиком своих гомосексуальных приключений, часто с садистским привкусом, а вторая содержит письма, адресованные автором другому нидерландскому писателю.

Реве был одним из первых открытых гомосексуалов в Нидерландах. Он открыто писал о сексе между мужчинами, что шокировало многих читателей. Другой частой темой была религия. Реве утверждал, что главным «посланием» его работ было спасение от материального мира, в котором мы живём.

Реве настаивал, что гомосексуальность является лишь одним из мотивов в его произведениях, в то время как более глубокой темой является недостаточность человеческой любви по сравнению с божественной любовью. Начиная с двух основных ранних произведений «По дороге к концу» и «Ближе к Тебе», он развивал свои взгляды на божественное творение и человеческую судьбу, особенно во многих своих письмах. Эти труды подчёркивают символическое значение религиозных текстов как единственное интеллектуально приемлемое, и настаивают на несущественности вопроса об исторической правдивости Библии. Реве считает, что религия никак не связана с фактами, моралью или политикой. Она также не состоит в конфликте с современной наукой, потому что религиозные истины и эмпирические факты принадлежат к разным «мирам».

Эротическая проза Реве частично посвящена его собственной сексуальности, но стремится достичь универсальных обобщений. Его произведения часто описывают сексуальность, как ритуал. Многие сцены носят садистский характер, но садизм сам по себе не является целью. Реве изобрёл термин «ревизм», которым он обозначал совершение сексуальных актов наказания, посвящённых почитаемым людям, высшим существам, и в конце концов самому Богу. Это опять связано с поиском высшего смысла в человеческом действии (сексе), которое является бессмысленным в его материальной форме.

Стиль Реве сочетает литературный и разговорный язык, обладая при этом яркой индивидуальностью. Его юмор и парадоксальное понимание мира часто были основаны на контрасте между экзальтированным мистицизмом и здравым смыслом. Многие читатели плохо понимали иронию, которую содержат его произведения, а также склонность Реве к крайним заявлениям. Многие также сомневались в искренности его перехода в католическую веру, но Реве настаивал на истинности своей веры, утверждая, что имеет право на свою личную интерпретацию религии и религиозного опыта.

Нидерландский критик Тон Анбейк назвал стиль Реве уникальным в нидерландской литературе образцом чистой романтической иронии. Романтической чертой считают и смешение в его творчестве высокого и низкого, переход от возвышенного библейского языка к штампам и прибауткам.

Примером иронии Реве может служить его короткая пародийная лжеавтобиография «Жизненный путь писателя», где он утверждает, что якобы служил в Ост-Индии, влюбился там в молодого яванского принца и освободил его из-под стражи, за что был приговорён к заключению в крепости

Называя себя католиком и в 1966 году официально вступив в Римско-католическую церковь, Реве вместе с тем отрицал загробную жизнь и считал Смерть концом, а, рассуждая о совершенной Любви к Богу, полагал, что человек должен принадлежать ему полностью, душой и телом.

Писателя обвиняли в расизме за упоминания об отвращении к «цветным братьям», на эти и другие обвинения он язвительно реагировал в автобиографии:

Из-за свойственных писателю парадоксальных высказываний и вызывающих выступлений Герарда Реве выставляют попеременно то нечестивым безбожником, то правым расистом, то шовинистским роялистом, то суеверным оккультистом; но многие видят в нём мученика и святого, а также апостола новой, истинной морали

Избранная библиография

Ниже перечислены работы писателя, полностью или частично переведённые на русский язык.

• Вечера / De avonden (роман, 1947, частичный рус. перевод 2013 ISBN 978-5-98144-163-9)
• Вертер Ниланд / Werther Nieland (повесть, 1949, рус. перевод 2009 ISBN 978-5-98144-118-9)
• Конец семьи Бословиц / De ondergang van de familie Boslowits (повесть, 1950, рус. перевод 2009 ISBN 978-5-98144-118-9)
• Меланхолия / Melancholia (повесть на англ. языке, 1951, рус. перевод 2008 ISBN 978-5-98144-113-4)
• Акробат и другие рассказы / Acrobat and Other Stories (сборник рассказов на англ. языке, 1956, рус. перевод 2008 ISBN 978-5-98144-113-4)
• Десять весёлых историй / Tien vrolijke verhalen (сборник рассказов, 1961, рус. перевод 2009 ISBN 978-5-98144-118-9)
• По дороге к концу / Op weg naar het einde (роман, 1963, рус. перевод 2006 ISBN 5-98144-086-4)
• Ближе к Тебе / Nader tot U (роман, 1966, рус. перевод 2006 ISBN 5-98144-086-4)
• Тюремная песня в прозе / A Prison Song in Prose (рассказ на англ. языке, 1968, рус. перевод 2008 ISBN 978-5-98144-113-4)
• Четыре защитительные речи / Vier Pleidooien (судебные речи, 1971, рус. перевод 2013 ISBN 978-5-98144-163-9)
• Язык любви / De Taal der Liefde (роман, 1972, рус. перевод 1999 ISBN 5-87135-071-2)
• Милые мальчики / Lieve Jongens (роман, 1973, рус. перевод 2006 ISBN 5-98144-082-1)
• Циркач / Een Circusjongen (роман, 1975, рус. перевод 2009 ISBN 978-5-98144-125-7)
• Свой дом / Een eigen huis (сборник прозы и поэзии, 1979, частичный рус. перевод 2009 ISBN 978-5-98144-118-9)
• Мать и сын / Moeder en Zoon (роман, 1980, рус. перевод 2007 ISBN 5-98144-099-6)
• Четвёртый мужчина / De vierde man (роман, 1981, рус. перевод 2010 ISBN 978-5-98144-136-3)
• Письма Симону К. / Brieven aan Simon C. (письма, 1982, рус. перевод 2014 ISBN 978-5-98144-190-5)
• Тихий друг / De stille vriend (повесть, 1984, рус. перевод 2010 ISBN 978-5-98144-136-3)
• Письма моему врачу / Brieven aan mijn lijfarts (письма, 1991, рус. перевод 2015 ISBN 978-5-98144-201-8)
• В поисках / Op zoek (повесть, 1995, рус. перевод 2010 ISBN 978-5-98144-136-3)

Литература

• Meijer R. P. Literature of the Low Countries. A short history of Dutch literature in the Netherlands and Belgium. — The Hague/Boston: Martinus Nijhoff, 1978. — С. 349-353.
• Ван дер Вардт Г. Герард Реве // От Лиса Рейнарда до Сна богов. История нидерландской литературы. В 2 т. Том II. XX-начало XXI века. — СПб: Alexandria, 2013. — С. 271-287.
• Koopmans J. W., Huussen Jr., A. H. Reve, Gerard Kornelis van Het // Historical Dictionary of the Netherlands. — Lanham, Maryland; Toronto; Plymouth, UK: Scarecrow Press, Inc., 2007. — С. 191-192.
• Hendrickson D. Reve, Gerard // Routledge International Encyclopedia of Queer Culture. — London & New York: Routledge, 2006. — С. 484.

Ссылки

• [www.nadertotreve.nl/ Ближе к Реве. Голландский сайт о писателе] (нид.)
• [kolonna.livejournal.com/4451.html Kolonna publications. На смерть писателя]

Отрывок, характеризующий Реве, Герард

Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.