Герасимов, Евгений Владимирович
Поделись знанием:
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
| Евгений Герасимов | ||||||
 Евгений Герасимов на Пушкинском празднике в Москве | ||||||
| Имя при рождении: |
Евгений Владимирович Герасимов | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Профессия: | ||||||
| Награды: |
| |||||
Евге́ний Влади́мирович Гера́симов (р. 1951) — советский и российский актёр театра и кино, кинорежиссёр, народный артист Российской Федерации (1994 год), депутат Мосгордумы от партии «Единая Россия».
Содержание
Биография
Евгений Владимирович Герасимов родился 25 февраля 1951 года в Москве в рабочей семье. Учился в физико-математической школе, собираясь поступать в технический ВУЗ.
Дебют в кино Евгения Герасимова состоялся в 14 лет, в эпизоде фильма «Они не пройдут», потом сыграл главную роль в фильме Ю. Ю. Карасика «Человек, которого я люблю».
В 1968 году Евгений Герасимов поступил на актёрский факультет Театрального училища имени Б. В. Щукина, в мастерскую А. И. Борисова. После окончания Театрального училища в 1972 году Герасимова приняли в труппу Московского театра имени В. В. Маяковского.
В начале 1980-х годов с успехом сыграл в детективах «Петровка, 38» и «Огарёва, 6», затем был фильм «Бармен из «Золотого якоря». Всесоюзную известность и любовь всех подростков Евгений Герасимов приобрел, когда сыграл робота Вертера в фильме «Гостья из будущего». Имея разряды по разным видам спорта, владея приёмами каратэ, актёр сам не раз исполнял сложные трюки в кино.
В 1979—1981 годах Евгений Герасимов учился на Высших курсах сценаристов и режиссёров, в мастерской Г. Н. Данелии и Э. А. Рязанова.
С 1994 года — автор телепрограмм «Кинескоп», «Парад звёзд», «Парад фестивалей». До 2000 года — вице-президент Гильдии актёров кино России.
Был директором Центрального Дома работников искусств. Исполнял обязанности председателя Союза кинематографистов России во время «творческого отпуска» Никиты Михалкова в конце 2005-го — первой половине 2006-го[1][2]. 4 марта 2015 года избран председателем Московской городской организации Союза кинематографистов[3]. Председатель «Евразийского телефорума».
Политическая деятельность
С 16 декабря 2001 года Евгений Герасимов — депутат Московской городской думы, председатель комиссии по культуре. Член политсовета Московской организации партии «Единая Россия».
Осенью 2012 года был обвинён депутатом муниципального собрания Тропарёво-Никулино Владимиром Гарначуком в занятии незаконной предпринимательской деятельностью, связанной с тем, что Герасимов является учредителем ряда общественных организаций и фондов, получающих финансирование из госбюджета[4]. Обращение, направленное в московскую прокуратуру, было переадресовано в Московскую городскую думу. Комиссия Мосгордумы по контролю за достоверностью сведений о доходах и имуществе запросила дополнительные сведения из межрайонной налоговой инспекции № 46 и не выявила нарушений[5].
Весной 2016 года ООО «Московский сувенир плюс» получило подряд на оформление Москвы к майским праздникам. Совладелица фирмы — Ольга Герасимова, дочь Евгения Герасимова. «Московский сувенир плюс» была единственным участником тендера, сумма контракта — 187,2 млн рублей[6]. Наиболее заметные объекты: пятиметровая скульптура «Три богатыря» на площади Революции, четырехметровый милиционер Дядя Стёпа на улице Рождественка, пятиметровая корзина с пасхальным куличом и крашеными яйцами на Арбате, пальмы у Большого театра, фигура влюбленной пары из зелени на Тверском бульваре, инсталляция «Юность весны» в виде гигантской зелёной головы женщины на Пушкинской площади[7].
Деятельность в области спорта
Евгений Герасимов — Президент Региональной общественной организации "Московская ассоциация боевых искусств". Избран на отчетно-перевыборной конференции 22 февраля 2015 года.[8]
Признание и награды
- премия Ленинского комсомола (1980) — за исполнение роли Ивана Воронецкого в телесериале «Время выбрало нас»
- Заслуженный артист РСФСР (1985)
- Народный артист Российской Федерации (1994)[9]
- орден Почёта (2001)[10]
- орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2006)[11]
- орден Дружбы (2011) [12]
- 4 Дан каратэ шотокан [13]
Творчество
Роли в театре
- «Дети Ванюшина»
Фильмография
Актёр
- 1965 — Они не пройдут — Санька Рымарев
- 1966 — Человек, которого я люблю — Родька
- 1970 — Обвиняются в убийстве — Александр Щетинин
- 1970 — О друзьях-товарищах — чекист (нет в титрах)
- 1970 — В лазоревой степи — Яков
- 1972 — Точка, точка, запятая… — Саша, пионервожатый
- 1972 — Летние сны — Андрей Пчёлка
- 1972 — За всё в ответе — Олег Волошин
- 1973 — Облака — Коля
- 1974 — Ещё не вечер — Алёша Ковалёв, сын
- 1975 — Моя судьба — Михаил Ермаков в молодости
- 1975 — Незнакомый наследник — Сергей Скворцов
- 1976 — Гранитные острова — замполит
- 1976 — Не верь крику ночной птицы
- 1977 — Последняя двойка — Николай
- 1977 — Следствие ведут ЗнаТоКи. Дело № 11. Любой ценой — Вадим Холин
- 1978 — Исчезновение — Максим Шабанов
- 1978 — Крепость — Филиппов, лейтенант
- 1978 — Мятежная баррикада
- 1978 — Территория — Жора Апрятин
- 1979 — Время выбрало нас — Иван Воронецкий
- 1979 — Петровка, 38 — Валя Росляков
- 1979 — Смотрины — Павел
- 1980 — Огарёва, 6 — Валентин Росляков, капитан ОБХСС
- 1980 — Вам и не снилось… — дядя Володя, отчим Кати
- 1981 — Рождённые бурей
- 1981 — Приказ: огонь не открывать — Соловей, сержант
- 1982 — Приказ: перейти границу — отец сержанта Соловья, белогвардейский офицер
- 1982 — Серебряное ревю — Самохвалов
- 1982 — Возвращение резидента — Андрей Михайлович Кузнецов, сотрудник КГБ
- 1982 — Государственная граница. Восточный рубеж — Жора Скворцов, поклонник Ольги
- 1983 — Такая жёсткая игра — хоккей
- 1983 — Подросток — Серёжа, князь
- 1983 — День рождения — Максим
- 1984 — Очень важная персона — художник
- 1984 — Гостья из будущего — Вертер, биоробот, уборщик в Институте времени / голос козла Наполеона (в эпизоде, когда козёл Наполеон сообщает Алисе адрес Коли)
- 1985 — Пять минут страха — Семён Бугаев, майор, внедрённый в банду
- 1985 — Утро без отметок — папа Глеба
- 1985 — Зловредное воскресенье — Евгений Владимирович, председатель жюри кинофестиваля
- 1986 — Бармен из «Золотого якоря» — Николай Зверев, бармен в портовом ресторане
- 1986 — Конец операции «Резидент» — Андрей Михайлович Кузнецов, сотрудник КГБ
- 1986 — Посторонним вход разрешён — Юрий Королёв, папа Димы
- 1989 — Поездка в Висбаден — Донгоф
- 1990 — Ночь длинных ножей
- 1991 — Высший класс — Олег Румянцев
- 1992 — Ричард Львиное Сердце — Конрад, маркиз Монферратский
- 1993 — Рыцарь Кеннет — Конрад, маркиз Монферратский
- 1994 — Волшебник Изумрудного города — Железный Дровосек
- 1997 — Ночь жёлтого быка
- 2000 — Романовы. Венценосная семья — Голощёкин, комиссар
- 2000 — Смерть Таирова — новый актёр / Панталоне
- 2001 — Династия полковника «N» — сын
- 2008 — Туман рассеивается — Хромов, генерал, начальник управления «С» 1-го управления КГБ
- 2008 — Савва — Савва Мамонтов
- 2009 — Москва.Ру — Юсуп
- 2010 — Однажды в Бабен-Бабене — издательский работник Алов
- 2012 — Тройная жизнь — Кирилл Юрьевич Брусин, медиамагнат
Озвучивание
- 1968 — Ромео и Джульетта — Ромео (роль Леонарда Уайтинга)
- 1970 — Перстень княгини Анны
- 1972 — Решма и Шера
- 1972 — Когда зацвёл миндаль — Лексо (роль Георгия Пипия)
- 1973 — Убийство Маттеоти — Пьеро Гобетти (роль Стефано Оппедизано)
- 1974 — Воздушный мост — Нико (роль Дато Жгенти)
- 1977 — Вечная сказка любви — Вир Сингх (роль Джитендры)
- 1977 — Соль и хлеб — джигит (роль Джанаса Искакова)
- 1988 — Прилив — Мик (роль Колина Фрилза)
Озвучивание мультфильмов
- 1973 — Персей — Персей
- 1974 — Прометей
- 1974 — Храбрец-удалец
- 1981 — Космические пришельцы. Фильм 2
Режиссёр
- 1983 — Визит (короткометражный фильм в киноальманахе «Полоса везения»)
- 1984 — Очень важная персона
- 1985 — Не ходите, девки, замуж
- 1987 — Забавы молодых
- 1989 — Поездка в Висбаден
- 1992 — Ричард Львиное Сердце
- 1993 — Рыцарь Кеннет
- 2008 — Савва
- 2008 — Туман рассеивается
- 2012 — Та, которую не ждут (фильм-спектакль)
Напишите отзыв о статье "Герасимов, Евгений Владимирович"
Примечания
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/618764 Евгений Герасимов исполнит обязанности Никиты Михалкова в Союзе кинематографистов], Коммерсантъ (18.10.2005). Проверено 27 апреля 2016.
- ↑ [www.gazeta.ru/culture/2008/12/18/a_2913442.shtml Дорогой наш Никита Сергеевич]. Газета.Ru (18.12.2008). Проверено 27 апреля 2016.
- ↑ [unikino.ru/wp-content/uploads/sk_news/329.pdf В Центральном Доме кинематографистов 4 марта 2015 года состоялось общее собрание (конференция) Московской городской организации ООО «Союз кинематографистов России»], СК-Новости, Союз кинематографистов РФ (19.03.2015), стр. 2. Проверено 27 апреля 2016.
- ↑ Кирилл Самодуров. [www.kommersant.ru/doc/2055879 На грани бездумия]. Коммерсантъ Власть (05.11.2012). Проверено 27 апреля 2016. [www.webcitation.org/6Cx62Y0We Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].
- ↑ [duma.mos.ru/ru/34/news/novosti/k-svedeniyam-o-dohodah-deputatov-voprosov-net К сведениям о доходах депутатов вопросов нет]. Московская городская дума (14.01.2013). Проверено 27 апреля 2016.
- ↑ [zakupki.gov.ru/epz/order/notice/ok44/view/supplier-results.html?regNumber=0173200001416000121 Закупка № 0173200001416000121. Результат определения поставщика]. Единая информационная система в сфере закупок. Проверено 27 апреля 2016.
- ↑ Екатерина Бурлакова, Анастасия Напалкова. [www.rbc.ru/business/25/04/2016/571e06999a7947766550c0da «Яблоко» обнаружило владельца фирмы-создателя огромных скульптур в Москве], РБК (25.04.2016). Проверено 27 апреля 2016.
- ↑ [asvityazi.ru/?p=3236 Ассоциация витязей]
- ↑ [kremlin.ru/acts/bank/5830 Указ Президента Российской Федерации от 11 апреля 1994 г. № 751]
- ↑ [kremlin.ru/acts/bank/17368 Указ Президента Российской Федерации от 6 сентября 2001 г. № 1106]
- ↑ [kremlin.ru/acts/bank/24165 Указ Президента Российской Федерации от 2 августа 2006 г. № 828]
- ↑ [kremlin.ru/acts/bank/33150 Указ Президента Российской Федерации от 10 мая 2011 г. № 616]
- ↑ [www.shotokan.ru/?page_id=2128 Дан-реестр Российской Академии каратэдо шотокан]
Ссылки
- Евгений Герасимов (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [duma.mos.ru/ru/961/page/employee/486 Страница Евгения Герасимова на сайте Московской городской думы]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Герасимов, Евгений Владимирович
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Актёры по алфавиту
- Актёры России
- Актёры СССР
- Кинорежиссёры по алфавиту
- Кинорежиссёры России
- Кинорежиссёры СССР
- Кавалеры ордена «За заслуги перед Отечеством» 4 степени
- Кавалеры ордена Почёта
- Народные артисты Российской Федерации
- Заслуженные артисты РСФСР
- Лауреаты премии Ленинского комсомола
- Фильмы Евгения Герасимова
- Выпускники Театрального института имени Бориса Щукина
- Персоналии:Московский академический театр им. Вл. Маяковского
- Актёры озвучивания в СССР
- Члены «Единой России»
- Депутаты Московской городской думы
- Члены Союза кинематографистов СССР
