Герасимов, Сергей Аполлинариевич

Сергей Герасимов
Фотография Сергея Герасимова
Имя при рождении:	Сергей Аполлинариевич Герасимов
Место рождения:	ст. Кундравинская, Троицкий уезд, Оренбургская губерния, Российская империя (ныне с. Кундравы, Чебаркульский район, Челябинская область, Россия)
Профессия:	кинорежиссёр, актёр, сценарист, драматург, педагог
Карьера:	1924—1985
Награды:

Серге́й Аполлина́риевич Гера́симов (1906—1985) — советский российский кинорежиссёр, киноактёр, сценарист, драматург и педагог. Народный артист СССР (1948). Лауреат Ленинской (1984), трёх Сталинских премий (1941, 1949, 1951) и Государственной премии СССР (1971). Герой Социалистического Труда (1974).

Биография

Сергей Герасимов родился 21 мая (3 июня) 1906 года в станице Кундравинской (ныне село Кундравы в Чебаркульском районе Челябинской области, Россия) (по другим источникам — в Екатеринбурге, Златоусте, пос. Десятилетие Троицкого уезда).

В 1894 году родители переехали на Урал, где отец, инженер, работал на Миасском заводе. В 1909 году он трагически погиб на реке Сосьве во время геологической экспедиции, оставив пятерых детей. Младшему, Сергею, едва исполнилось три года. В возрасте восьми лет он попал в театр, на оперу «Евгений Онегин» П. И. Чайковского. Там же, в Екатеринбурге, впервые увидел и драматический спектакль — «Разбойников» Ф. Шиллера. С того времени театр стал предметом мечты Сергея.

В 1915 году поступил в реальное училище в Екатеринбурге. Тяжелое материальное положение вынудило семью переехать в Красноярск, где продолжил учебу, работая одновременно на заводе.

В 1923—1925 годах учился в Ленинградском художественно-педагогическом техникуме (ныне Санкт-Петербургское художественное училище имени Н. К. Рериха). В 1928 году (по другим данным — в 1930) окончил Техникум сценических искусств (ныне Российский государственный институт сценических искусств) в Ленинграде.

В кино — с 1924 года. Дебютировал как актёр в фильме «Мишки против Юденича» (1925), в котором играл роль Шпика.

Первые годы актёрской деятельности проходили в мастерской «ФЭКС», где прошёл школу эксцентричного актёра. В своих первых ролях проявил себя как актёр преимущественно гротескового плана, мастер острого, графически чёткого рисунка образа. Снимался в фильмах режиссёров Г. М. Козинцева и Л. З. Трауберга в ролях: шулера («Шинель», 1926), Медокса («С. В. Д.», 1927), Журналиста («Новый Вавилон», 1929), Председателя сельсовета («Одна», 1931), а также в фильмах режиссёров Ф. М. Эрмлера — Меньшевик («Обломок империи», 1929), В. И. Пудовкина — 2-й бонза («Дезертир», 1933) и других.

В дальнейшем, не оставляя полностью актёрской работы, занимался преимущественно режиссурой, во многих своих фильмах выступая и как сценарист. С 1930 года — режиссёр кинофабрики «Совкино» (с 1934 — «Ленфильм»). Режиссёрским дебютом был фильм «Двадцать два несчастья» (1930, совместно с С. И. Бартеневым); затем поставил фильм «Сердце Соломона» (1932, совместно с М. Кресиным), «Люблю ли тебя?» (1934).

Большое место в творческой биографии занимала педагогическая работа, с 1931 года руководил актёрской мастерской экранного искусства при киностудии «Ленфильм». В педагогической практике по воспитанию киноактёров и в режиссёрской работе, опираясь на опыт реалистической прозы, ищет собственные пути в киноискусстве.

Своеобразие дарования выявилось в полной мере в его первом звуковом фильме «Семеро смелых» (1936). Работал над этим фильмом с воспитанным в его мастерской коллективом молодых актёров (Т. Ф. Макарова, П. М. Алейников и др.).

Уже в этом фильме проявил себя режиссёром-педагогом, воплощающим свои замыслы через углублённую работу с актёрами. В фильме «Семеро смелых» создан коллективный портрет советской молодёжи, раскрыты характеры в повседневной жизненной практике. Глубокое проникновение в жизнь советской молодёжи, документальная достоверность её изображения, высокий гражданский пафос в сочетании с предельно подробным рассказом о характере каждого героя — все эти черты были присущи и фильму «Комсомольск» (1938). Этот фильм рассказывал, как в нелёгком труде и быте растут и закаляются характеры молодых строителей, комсомольцев 1930-х годов, закладывающих новый город в далёкой тайге. Значительной работой в предвоенном кино был фильм «Учитель» (1939).

Придавая большое значение наследию русской и мировой культуры для духовного развития советского человека, поставил фильм «Маскарад» (1941), стоящий несколько особняком в его творчестве. Картина, воссоздающая романтический пафос драмы М. Лермонтова, трактовалась режиссёром как трагедия обманутого доверия, она отличалась высокой режиссёрской и актёрской культурой (Арбенин — Н. Д. Мордвинов). Одной из самых значительных актёрских работ в этом фильме было исполнение С. Герасимовым роли Неизвестного.

Но современная тема по-прежнему осталась основной для С. Герасимова. Режиссёр так определяет своё отношение к задачам кинематографии: «В нашем понимании современная тема в киноискусстве — это постановка и идейно-художественное решение тех вопросов, которые непосредственно влияют на развитие нашей жизни, на утверждение и углубление политики коммунистической партии и Советского государства».

В годы войны принимал участие в создании «Боевого киносборника № 1» (1941), поставил фильмы «Непобедимые» (1943, совместно с М. К. Калатозовым) и «Большая земля» (1944), рассказывающие о героической борьбе советских людей на фронте и в тылу.

В 1944—1946 годах возглавлял Центральную студию документальных фильмов.

В 1944 году возвращается к педагогической работе, руководит объединённой режиссёрской и актёрской мастерской во Всесоюзном государственном институте кинематографии (ВГИК). Работая со студентами, всё больше утверждается в мысли о близости языка современного кино к языку реалистической прозы. Осуществил со своими учениками, в форме своеобразного киноспектакля, постановку романа А. А. Фадеева «Молодая гвардия» (Театр-студия киноактёра). На основе этого спектакля, в 1948 году, был поставлен фильм «Молодая гвардия». Монументальный по форме, суровый по художественному колориту фильм рисует героическую борьбу комсомольского подполья, руководимого партией большевиков. Несмотря на то, что первоначальный вариант романа и сценария фильма подвергся серьёзной критике высшего партийного руководства (лично И. Сталина) за недооценённую роль партии в организации антифашистского подполья, фильм в конечном итоге был удостоен Сталинской премии.

С 1945 года — режиссёр киностудии «Союздетфильма» (ныне — ЦКДЮФ имени М. Горького).

Совместно с киноработниками КНР создал документальный фильм «Освобождённый Китай» (1950), в 1952 году поставил фильм «Сельский врач» о людях советской деревни. В 1956 году по сценарию С. Герасимова поставлен фильм «Дорога правды» (режиссёр Я. Б. Фрид), в 1958 — фильм «Память сердца» (режиссёр Т. М. Лиознова).

В конце 1950-х годов создал одно из самых значительных произведений советского кино того периода — фильм «Тихий Дон» (3 серии, 1957—1958) по мотивам одноимённого романа М. А. Шолохова. Фильм решён в жанре народной драмы, передаёт высокую правду человеческих характеров, рождённую в столкновениях революционной борьбы. Фильму (1-я серия) присуждена премия за цвет на МКФ в Брюсселе (1958), 3-й серии фильма присуждён главный приз «Хрустальный глобус» на XI МКФ в Карловых Варах (1958), 1-я премия и премия за режиссуру на I ВКФ в Москве (1958).

Продолжил работу над жанром киноромана; в 1962 году закончил двухсерийный фильм «Люди и звери», охватывающий события эпического масштаба и жизнь множества людей, являющихся их участниками. Фильм рассказывает о трудном пути бывшего советского офицера, оставшегося после фашистского плена за границей и возвратившегося после длительного отсутствия на родину. С. Герасимов играл в этом фильме роль опустившегося эмигранта Князя Львова-Щербацкого.

Творческую деятельность режиссёра, актёра и сценариста С. Герасимов совмещает с большой педагогической работой во ВГИКе, где вёл объединённую режиссёрскую и актёрскую мастерскую, руководил кафедрой режиссёрского и актёрского мастерства. Среди его учеников режиссёры и актёры: С. Ф. Бондарчук, Л. А. Кулиджанов, Т. М. Лиознова, Н. В. Розанцев, И. В. Макарова, Н. Н. Рыбников, 3. М. Кириенко, Ж. А. Болотова, Г. А. Польских и многие другие. Преподавал на Высших курсах сценаристов и режиссёров.

Выступал и как драматург — автор пьес «Учитель» (1939), «Наши дни» (1940) и эпизодически как театральный режиссёр.

В 1960-х годах перешёл к фильмам на современную тему, сознательно вводя в сюжеты своих картин («Журналист», «У озера», «Любить человека») социально-публицистические интонации. Сохраняя известную склонность к дидактике, режиссёр, тем не менее, стремился выводить проблематику своих картин на «общечеловеческий» уровень (экология, гражданская и моральная ответственность, преемственность поколений).

Став одним из самых авторитетных деятелей советского кинематографа, не отказался от традиции снимать в своих фильмах студенческую молодёжь, начинающих и непризнанных исполнителей, неоднократно выступал художественным руководителем в постановках молодых режиссёров на ЦКДЮФ имени М. Горького.

На основе дипломного спектакля своей актёрской мастерской во ВГИКе в 1976 году им был поставлен телефильм «Красное и чёрное» по одноимённому роману Стендаля.

Знаменитый фильм А. Я. Аскольдова «Комиссар» обязан режиссёру в полном смысле слова своим существованием. Выяснилось, что С. Герасимов проигнорировал пришедший из ЦК КПСС приказ, предписывавший смыть все негативы «антисоветского» фильма «Комиссар». После смерти режиссёра в его сейфе был найден единственный уцелевший негатив фильма, хранившийся там все эти годы.

В 1971 году — член жюри VII Московского международного кинофестиваля.

Умер С. А. Герасимов 26 ноября 1985 года (по другим источникам — 28 ноября) в Москве после операции на сердце. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 10).

Общественно-педагогическая деятельность

• Член ВКП(б) с 1943 года
• Профессор Всесоюзного государственного института кинематографии (ВГИК) в Москве (1946)
• Действительный член АПН СССР (1978)
• Депутат Верховного Совета СССР 3—4 созывов (1950—1958)
• Член Президиума Советского комитета защиты мира (с 1950)
• Доктор искусствоведения (1967)
• Секретарь правления Союза кинематографистов СССР
• Член Союза писателей СССР.

Семья

• Отец — Аполлинарий Алексеевич Герасимов (1863—1909), инженер-технолог, из семьи мценского уездного исправника, за организацию социал-демократических кружков на Путиловском заводе был арестован и в 1888 году сослан в Енисейскую губернию сроком на 4 года под гласный надзор полиции.
• Мать — Юдифь Борисовна Эстрович, из двинской еврейской купеческой семьи, принявшая ради брака православие (в замужестве — Юлия Борисовна Герасимова)
• Жена — Тамара Фёдоровна Макарова (1907—1997), актриса, играла главные роли во многих фильмах режиссёра. Народная артистка СССР (1950).
• Приёмный сын — Артур Сергеевич Макаров (1931—1995), племянник жены, писатель и киносценарист.
• Дочь двоюродной сестры, учителя вокала Миры Михайловны Эстрович — Ирина Бенционовна Роднянская (род. 1935), литературовед.

Награды и звания

• Герой Социалистического Труда (03.09.1974)
• Заслуженный деятель искусств РСФСР (1944)
• Народный артист СССР (1948)
• Сталинская премия второй степени (1941) — за фильм «Учитель» (1939)
• Сталинская премия первой степени (1949) — за фильм «Молодая гвардия» (1948)
• Сталинская премия первой степени (1951) — за фильм «Освобождённый Китай» (1950)
• Премия Ленинского комсомола (1970) — за создание фильмов о молодёжи, Ленинском комсомоле и большуюобщественно-политическую деятельность
• Государственная премия СССР (1971) — за фильм «У озера» (1969)
• Ленинская премия (1984) — за кинофильмы последних лет
• Четыре ордена Ленина (15.09.1961; 20.05.1966; 03.09.1974; 19.05.1981)
• Орден Октябрьской Революции (22.06.1971)
• Два ордена Трудового Красного Знамени (23.05.1940; 06.03.1950)
• Орден Красной Звезды (14.04.1944)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» (1970)
• Медаль «В память 800-летия Москвы»
• Медаль «Ветеран труда»
• Орден Белого льва III степени (ЧССР)
• Ордена и медали иностранных государств.
• Международная выставка декоративных искусств в Париже (1937, Почётный диплом, фильм «Семеро смелых»)
• ВКФ в Москве (1958, Первая премия фильму, фильм «Тихий Дон»)
• ВКФ в Москве (1958, Премия за лучшую режиссуру, фильм «Тихий Дон»)
• Гильдия режиссёров США (1958, Диплом лучшему иностранному фильму, фильм «Тихий Дон»)
• МКФ в Карловых Варах (1958, Главный приз «Хрустальный глобус» «за создание широкой панорамы жизни народа», фильм «Тихий Дон»)
• МКФ в Мехико (1959, Диплом, фильм «Тихий Дон»)
• МКФ в Москве (1967, Большой приз, фильм «Журналист»)
• МКФ в Карловых Варах (1970, Главный приз, фильм «У озера»)
• ВКФ в Алма-Ате (1973, Первая премия «За глубокую разработку актуальной и современной темы», фильм «Любить человека»)
• ВКФ в Вильнюсе (1981, Специальный приз «За масштабность воплощения исторической тематики», фильм «В начале славных дел»)
• ВКФ в Вильнюсе (1981, Специальный приз «За масштабность воплощения исторической тематики», фильм «Юность Петра»)
• МКФ в Карловых Варах (1984, Главный приз «Хрустальный глобус», фильм «Лев Толстой»)
• ВКФ в Минске (1985, Главный специальный приз и диплом, фильм «Лев Толстой»)

Фильмография

Режиссёрские работы

• 1929 — Двадцать два несчастья (короткометражный) (совм. с С. И. Бартеневым) (фильм не сохранился)
• 1932 — Сердце Соломона (совместно с М. Л. Кресиным)
• 1932 — Лес (фильм не вышел на экраны)
• 1934 — Люблю ли тебя?
• 1936 — Семеро смелых
• 1938 — Комсомольск
• 1939 — Учитель (совм. с Р. И. Тихомировым)
• 1941 — Маскарад
• 1941 — Старая гвардия
• 1941 — Боевой киносборник № 1 (эпизод «Встреча с Максимом»)
• 1943 — Непобедимые (совместно с М. К. Калатозовым)
• 1943 — Киноконцерт к 25-летию Красной Армии (совм. с Е. Л. Дзиганом и М. К. Калатозовым)
• 1944 — Большая земля
• 1945 — Московский мюзикхолл
• 1945 — Берлинская конференция
• 1948 — Молодая гвардия
• 1950 — Новый Пекин (документальный)
• 1950 — Освобождённый Китай (документальный) (совместно с киноработниками Китая)
• 1951 — Сельский врач
• 1953 — Великое прощание (документальный) (совм. с другими)
• 1954 — Надежда (короткометражный)
• 1957 — Роза ветров (совм. с другими)
• 1958 — Тихий Дон
• 1959 — Говорит спутник (совм. с Б. И. Волчеком, В. Д. Дорманом и Г. Б. Оганесяном)
• 1962 — Люди и звери
• 1967 — Журналист
• 1969 — У озера
• 1972 — Любить человека
• 1974 — Дочки-матери
• 1976 — Красное и чёрное
• 1980 — Юность Петра
• 1980 — В начале славных дел
• 1984 — Лев Толстой

Сценарные работы

• 1932 — Сердце Соломона
• 1932 — Лес (совм. с И. Л. Прутом)
• 1934 — Люблю ли тебя?
• 1936 — Семеро смелых (совм. с Ю. П. Германом)
• 1938 — Комсомольск (совм. с 3. С. Маркиной и М. С. Витухновским)
• 1939 — Учитель
• 1941 — Маскарад (по пьесе М. Ю. Лермонтова)
• 1941 — Чапаев с нами (короткометражный) (совм. с Л. О. Арнштамом)
• 1943 — Непобедимые (совместно с М. К. Калатозовым и М. Ю. Блейманом)
• 1943 — Киноконцерт к 25-летию Красной Армии
• 1944 — Большая земля
• 1948 — Молодая гвардия
• 1950 — Освобождённый Китай (документальный) (совместно с киноработниками Китая)
• 1954 — Надежда
• 1956 — Дорога правды
• 1958 — Память сердца (совм. с Т. Ф. Макаровой)
• 1962 — Люди и звери (совм. с Т. Ф. Макаровой)
• 1967 — Журналист
• 1969 — У озера
• 1972 — Любить человека
• 1976 — Красное и чёрное (совм. со Г. И. Склянским)
• 1980 — Юность Петра (совм. с Ю. С. Кавтарадзе)
• 1980 — В начале славных дел (совм. с Ю. С. Кавтарадзе)
• 1984 — Лев Толстой

Художественный руководитель

• 1954 — Дамы
• 1961 — У крутого яра
• 1961 — Карьера Димы Горина
• 1963 — Состязание
• 1964 — Первый снег

Актёрские работы

• 1925 — Мишки против Юденича — Шпик
• 1926 — Братишка (короткометражный) — 2-й шофёр
• 1926 — Чёртово колесо (короткометражный) — «Человек-вопрос», фокусник, главарь бандитской шайки
• 1926 — Шинель — Ярыжка, шулер-шантажист
• 1927 — Союз великого дела — Медокс
• 1927 — Чужой пиджак — агент Скальковский
• 1929 — Новый Вавилон — журналист Лютро
• 1929 — Обломок империи — Меньшевик
• 1931 — Одна — Председатель сельсовета
• 1932 — Три солдата (Зачем вы здесь?) — Командир стального полка
• 1933 — Дезертир (Теплоход «Пятилетка») — Второй бонза
• 1934 — Разбудите Леночку (короткометражный)
• 1935 — Граница (Старое Дудино) — Портной Яков
• 1938 — Комсомольск — Шпион
• 1941 — Маскарад — Неизвестный
• 1962 — Люди и звери — князь Львов-Щербацкий
• 1967 — Журналист — Алексей Петрович Колесников
• 1969 — У озера — Сергей Григорьевич
• 1974 — Дочки-матери — Пётр Воробьёв
• 1984 — Лев Толстой — Лев Толстой

Участие в фильмах

• 1948 — Памяти С. Эйзенштейна (документальный)
• 1970 — Один час с Козинцевым, или Семь мнений (документальный)
• 1973 — О кино, кино! (документальный)
• 1974 — Пётр Мартынович и годы большой жизни (документальный)
• 1978 — Василий Шукшин. По страницам прозы (художественно-публицистический)
• 1979 — ВГИК: Педагоги и студенты говорят о профессии (документальный)
• 1987 — Жизнь одна... (документальный)
• 1988 — По следам фильма «Молодая гвардия» (документальный)

Архивные кадры

• 1969 — Золотые ворота
• 2003 — Марлен. Прощание с шестидесятыми (из цикла передач «Кино, которое было») (документальный)
• 2004 — «Легенды Мирового Кино», еженедельный цикл телевизионных художественно-постановочных программ телеканала «Культура»
• 2005 — Сергей Герасимов (из цикла передач телеканала ДТВ «Как уходили кумиры») (документальный)
• 2005 — Григорий Козинцев (из документального цикла «Острова»)
• 2006 — Сергей Герасимов. Богатырская история (документальный)
• 2010 — Валентина Теличкина (из документального цикла «Острова»)
• 2013 — Александр Антипенко (из документального цикла «Острова»)

Театральные постановки

• 1952 — «Седая девушка» Хэ Цзинчжи и Дин Ни (вместе с С. И. Самсоновым и Т. М. Лиозновой) — Театр Вахтангова (Москва).

Библиография

Искусство режиссёра. М. Искусство. 1978

Память

• В 1986 году имя С. Герасимова присвоено ВГИКу.
• В селе Кундравы, где родился режиссёр, есть музей его имени.
• В Москве и Санкт-Петербурге, на домах, где жили Т. Макарова и С. Герасимов, установлены мемориальные доски. Таблички были установлены к 100-летию С. Герасимова. Инициатор установки табличек выступил актер Виталий Матвеев, пробивая установку актер потратил много сил и здоровья и которую считал целью своей жизни в последние годы.
• В Челябинске имя С.Герасимова носит улица в Тракторозаводском районе (новый микрорайон Чурилово).

Литература

• Парфёнов Л. А. Сергей Герасимов. — М.: Искусство, 1975. — 280, [46] с. — (Мастера советского кино).

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10327 Герасимов, Сергей Аполлинариевич]. Сайт «Герои Страны».

• Разумный В. А. [razumny.ru/gerasimov.htm Воспоминания современника о С. А. Герасимове]
• [seance.ru/category/names/gerasimov-sergey/ Статьи о Сергее Герасимове на сайте журнала «Сеанс»]

Кино   Россия

Отрывок, характеризующий Герасимов, Сергей Аполлинариевич

Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.