Лебедев, Герасим Степанович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Герасим Лебедев»)
Перейти к: навигация, поиск
Герасим Степанович Лебедев
Научная сфера:

индология

Место работы:

Азиатский департамент Министерства иностранных дел Российской империи

Известен как:

первый русский индолог, пионер бенгальской драматургии, виолончелист

Награды и премии:

Гера́сим Степа́нович Ле́бедев (1749, Ярославль — 15 [27] июля 1817, Санкт-Петербург) — русский индолог, лингвист, театральный деятель, переводчик, музыкант.

Прожил 12 лет в Индии, выступая как музыкант-исполнитель и преподавая музыку. Пионер индологии, первый русский индолог. Главными его трудами являются грамматика калькуттской разговорной формы языка хиндустани и труд об экономике, географии и культуре Индии. Открыл первую в Европе типографию, оборудованную станками с индийским (бенгальским) алфавитом. Известен и как пионер бенгальской драматургии — основатель первого в Индии национального драматического театра европейского образца.





Биография

Биография Лебедева основывается прежде всего на его собственных сочинениях, письмах, автобиографических, дневниковых и других записях[1]:85.

Молодость и путешествие по Европе

Герасим Степанович Лебедев родился в 1749 году в Ярославле в семье священника[комм. 1] Степана и его жены Прасковьи; Герасим был старшим сыном; у него было два брата — Афанасий и Трефил, и сестра Антонида[2]:37-38[3]:174[4]:241—242. Вскоре отец, по воспоминаниям Герасима, чем-то утеснённый в Ярославле, переехал в Санкт-Петербург, где устроился певчим Придворной капеллы; Герасим воспитывался матерью и не получил систематического образования[2]:37[5]:3. Когда ему было 15 лет, он переехал к отцу; здесь Герасим по собственному желанию овладел грамотой и увлёкся чтением книг, особенно описывающих дальние страны; стал заниматься музыкой: пел в хоре, превосходно играл на виолончели; познакомился с одним из основателей русского театра — Фёдором Волковым[2]:37-38[4]:243[6][7]:179-180.

В 1777 году[комм. 2] Лебедев направился в Неаполь как музыкант русского посольства, возглавляемого графом А. К. Разумовским — большим любителем музыки, но посольство задержалось в Вене по причине войны Австрии с Пруссией. Герасим Степанович продолжил путешествовать по Европе самостоятельно, заручившись рекомендательными письмами А. К. Разумовского и русского посла в Вене князя Д. М. Голицына. Лебедев успешно выступал в крупных европейских городах (об его игре упоминал Гайдн) и основательно изучил музыку, а также несколько языков[2]:39-40[8].

Весной 1782 года Лебедев в местечке Этюпе был представлен цесаревичу Павлу Петровичу и его жене Марии Фёдоровне, путешествовавшим по Европе под именами графа и графини Северных, которые одобрили его намерение посетить Индию (в последние годы Лебедев говорит даже о повелении Павла отправиться в эту поездку). В качестве цели путешествия Герасим Степанович, первым из россиян, указал изучение этой неизвестной страны (в том числе привлекавшей его как, по распространённому тогда мнению, прародина человечества) и её языков, самообразование, принесение посильной пользы Отечеству[1]:91-93[2]:40-41[9]:350-351[10]:2-3. В дальнейшем Лебедев пользовался поддержкой сопровождавших российского наследника князя А. Б. Куракина и протоиерея А. А. Самборского, а когда он оказался в Лондоне, по их рекомендации ему покровительствовал русский посланник С. Р. Воронцов, благодаря которому Лебедев получил разрешение на въезд в Индию[11][12]:187-188[13]:319. Есть предположения, что поездка в Индию была вызвана знакомством с просвещёнными масонами-вольнодумцами из окружения Павла, в частности, А. Б. Куракиным и С. И. Плещеевым, которых интересовала информация о «древней мудрости Востока», и что масонство и связанный с ним эзотерический гностицизм повлияли и на самого Лебедева[9]:353[14]:41-45[15]:31.

Жизнь в Индии

12 [23] февраля 1785 года Лебедев сел в английском городе Грейвсенд на корабль «Родни» под командованием капитана Вейкмена, после стоянки в Портсмуте судно 25 марта отправилось в Индию, 27 июля остановилось на 5 дней у острова Иоанны и 15 августа прибыло в Мадрас. Известность предшествовала Лебедеву — градоначальник Уильям Сиденгэм предложил двухгодовой контракт на выступления за 200 фунтов в год, помимо которых музыкант получал случайные, но ценные подарки[комм. 3]. За эти два года, которые, по словам Лебедева, прошли приятно и гармонично, он изучил «мальбарский народный язык» (вероятно, это был тамили[комм. 4])[1]:94[2]:42[16]:164.

Но Герасима Лебедева влекла Бенгалия, в которой, согласно молве, было много места для деятельности «наиболее смелого рода предприимчивых людей», в число которых он включал и себя[16]:164. Ему хотелось новых знаний (в частности, в Мадрасе не удавалось найти учителя священного для индийцев языка — санскрита, так как никто не хотел учить чужеземца), новых знакомств, наконец, «приличного состояния», которое там «быстро приобретают бесчисленные пришельцы почти из всех народов» — и вот в августе 1787 года Лебедев прибывает на шняве в Калькутту — столицу Бенгалии и всей Британской Индии, чтобы провести здесь около 10 лет[16]:164. Поселился он в арендованном доме недалеко от шотландской церкви Святого Иоанна[17].

Известность его росла, и он стал получать уже тысячу фунтов в год[2]:42. Среди щедрых любителей его музыки были градоначальник Александр Кид, жена государственного секретаря миссис Э. Хэй, провинциальный судья Буриша Криспа, полковник Христофор Грин, судья Верховного Суда Джон Хайд и другие, Лебедев был знаком и с известным индологом Уильямом Джонсом[16]:165, 167. В своей музыке Герасим Лебедев совмещал европейское и индийское звучание («Бенаресская сюита», написанная после посещения города Варанаси (Бенарес), «Индийская серенада» и другие)[4]:251-252[18]. До него никто не исполнял индийские мелодии на западных инструментах[19].

Но и в Калькутте хорошего учителя, способного объяснить санскритские буквы, найти удалось только спустя два года, в 1789 году, — это был бенгалец, школьный учитель Голокнатх Дас[16]:165. Лебедев брал у него уроки языков, сопровождавшиеся ознакомлением с индийской космогонией, мифологией, литературой, арифметикой и астрономией, а взамен, помимо жалованья, обучал его европейской музыке[2]:43. Затем у него появились и другие учителя; он самостоятельно знакомился также с письменными источниками, в том числе и переводными[17]. Лебедеву лучше всего удалось изучить бенгали, достаточно хорошо овладеть калькуттской формой разговорного хиндустани, а также освоить большое количество санскритских слов в бенгальском произношении и основы грамматики санскрита[2]:44. Для повышения эффективности обучения он делал много записей, упорядочивал новую информацию; полученными знаниями, подходами к обучению он желал делиться с другими, чтобы облегчить им ознакомление с Индией, но опубликовать что-либо в Калькутте ему как иностранцу было практически невозможно[1]:102[20]:176.

В процессе обучения Герасим Лебедев сделал перевод с английского на бенгальский двух пьес — комедии «Притворство» малоизвестного драматурга Р. П. Джодрелла[комм. 5] и некой «Любовь — лучший врач»[комм. 6][9]:358-359[21]. Причём в «Притворстве» была сделана адаптация под местные условия: перенос действия из Мадрида и Севильи в Калькутту и Лакнау, изменение имён героев[22], переделка в духе бенгальских шуточных спектаклей, разыгрываемых на базарах, введение традиционных бенгальских карикатурных фигур — стражей, бродячих музыкантов и фокусников, воров[13]:320. Перевод с успехом прошёл рецензию мудрецов-пандитов, после чего Голокнатх Дас одобрил намерение Лебедева осуществить постановку, пообещав найти актёров[16]. В XVIII веке драматическое искусство Индии (англ.) было в упадке, пьесы стали писать не для постановки, а для чтения вслух; шли народные ярмарочные представления на сюжеты древнеиндийского эпоса, но лишь как повторение традиции[23]. В Калькутте уже функционировали три драматических театра, принадлежавших Ост-Индской компании (Old Play House, New Play House [Calcutta Theater] и Chowringhee Theater), но в них ставились только английские пьесы и оперы на английском языке, играли в них англичане и для англичан[7]. Знакомые предупреждали Лебедева о возможных негативных последствиях, а недоброжелатели высмеивали его планы, называя их донкихотскими, но он решил следовать своему замыслу[16]. Лебедев создал музыкальное оформление, сочетав индийское пение и европейскую музыку, которую написал сам; включил индийские песни и танцы, стихи популярного бенгальского поэта Бхарата Чандра Рая[2]:45[22].

По адресу улица Домтола, 25 (ныне Эзра, 37)[17] было арендовано и перестроено помещение под театр (Компания отказала Лебедеву в использовании своего здания)[16] с двухэтажным зрительным залом на 300—400 человек, сценой и театральными механизмами[7]. Играли в театре туземные актёры и актрисы: 10 мужчин и 3 женщины (впервые в истории бенгальской сцены женщин играли актрисы), а также музыкальная труппа из 10 человек[7]. Было получено разрешение на представления от генерал-губернатора Джона Шора[16]. Ремонт и оформление театра начались 1 июня[7] (сцена была выполнена в бенгальских традиционных цветах — красном и жёлтом[4]:251). Лебедев использовал разнообразную рекламу: личностное обращение к потенциальным зрителям через газеты, распространение подписки на абонементы, отпечатанные типографским путём красочные афиши на бенгальском и английском языках[4]:251[24]. Открытие состоялось в пятницу 27 ноября 1795 года пьесой «Притворство», три акта которой были сокращены в один, так как опасались, что английским зрителям, плохо знающим бенгальский, будет скучно[7]; но успех был велик:

Позвал я моих друзей на пробу, которыя увидя до сего невидимое в Ынди одели чистосердечно все приятностию и во граде Калкуте весть разнесшуя распустилась во окрестных селениях и откличка в воздухе громко зашумела. Востала во градах забота, и желающим видеть новость прохождением пыль заставили облака затмевать, и я без откладу должен был назначить день [первого представления]. …Собрание [на нём] было столь многолюдно, что если бы театр мой был трижды больше, конечно, был бы наполнен.[3]:169-170
Так появился первый в Индии национальный драматический театр европейского образца[23]. Удачно прошло и второе представление в понедельник 21 марта 1796 года — пьеса была показана уже полностью. На это представление было допущено всего 200 зрителей, а цена на билет повышена с 8 рупий до 1 золотого мохура (40 шиллингов)[4]:252. За два представления удалось покрыть половину издержек[7]. Появились благоприятные отзывы в газетах[4]:252. Генерал-губернатор разрешил ставить в театре пьесы различных жанров как на бенгальском, так и на английском языке[4]:252. Окрылённый успехом, Лебедев решил расширять театр: было нанято несколько европейских актрис[16]:167, построена пристройка к зданию[3]:170, появились планы постановки оперы «Дезертир» Монсиньи[4]:253.

Но третьему театральному представлению, запланированному на весну-лето 1797 года, на которое Лебедев приглашал только азиатских жителей Калькутты, осуществиться не удалось[20]:184. Популярность бенгальского театра вызвала обеспокоенность не только конкурентов, но и британских колониальных властей, опасавшихся пробуждения у местного населения национального самосознания[4]:252—253[7][17]. Судья Верховного суда Джон Хайд неудачно пытался найти подлог в тексте переводов пьес. Лебедева расхваливали в газетах, вынуждая давать обеды и ужины[7]. Подосланный декоратор Джозеф Баттл, войдя в доверие к Лебедеву, уговорил сделать его равноправным компаньоном, «заплатив» за долю в деле векселем, будучи при этом должен кому-то 10 тысяч рупий — это могло привести к конфискации театра; под видом улучшения он портил декорации, подменил ряд работников на своих сообщников, растрачивал деньги[3]:170-171. Переманенные театрами Компании актрисы, получив аванс, покидали Лебедева[16]. Как-то раз театр чуть было не сгорел, якобы из-за неосторожности[3]. Не хотели расплачиваться полковник А. Кид, сына которого Лебедев обучал музыке более 5 лет, и сборщик налогов Ф. Гладвин, в доме которого он участвовал в концертах — они были должны соответственно 4755 и 1800 рупий[комм. 7][4]:254[17].

Лебедев пытался обратиться в суд и добиться выполнения договоров или компенсации, но адвокаты не решались под разными предлогами браться за его дело[16]. На него самого безосновательно подали денежные иски столяр, садовник, повар и владелец арендованного под театр дома, 6 апреля Лебедев был даже арестован, но в тот же день оправдан[3]. Письма в Лондон к С. Р. Воронцову и протоиерею Я. И. Смирнову с просьбой прислать 2 корабля с документами на провоз для выгодной закупки индийских товаров с целью продажи их в России остались без ответа, посчитанные авантюристическими, хотя это мероприятие вполне могло быть успешным, учитывая близкие отношения Лебедева с индийцами и знание им рынка[17]. Всё это привело к закрытию театра в начале мая и продаже оборудования на аукционе за цену, гораздо более низкую, чем затраты на строительство[2]:50-51[16]. К октябрю Лебедев остался практически без средств к существованию[20]:176-179, 192. Ухудшилось и здоровье[2]:52[3].

23 ноября Герасим Лебедев подал генерал-губернатору Дж. Шору ходатайство о разрешении ему вернуться в Европу, которое было удовлетворено уже через два дня, ему было выделено место на корабле Ост-Индской кампании «Лорд Тёрлоу» (англ. Lord Thurlow) под командованием капитана В. Томсона[20]:192-194. Перед самым отъездом он встретился в Калькутте с И. Ф. Крузенштерном, проходившим практику волонтёром на английском флоте[2]:52. 10 декабря 1797 года Герасим Лебедев покинул Индию; при нём была лишь сумка с личными вещами общей ценностью в 271 рупию, виолончель, небольшие подарки друзьям и знакомым, а также небольшая коллекция индийских рукописей[17][20]:193-193[22].

Обратный путь и служба в России

В Кейптауне 8 февраля 1798 года Лебедев сошёл на сушу и подал жалобу губернатору на дурное с ним обращение, но разбирательство окончилось для него безрезультатно[11]. Встретившийся ему здесь мореплаватель Ю. Ф. Лисянский описал его как нищего и подавленного[17]. Чтобы заработать на дорогу до Лондона, пришлось дать 5 концертов, один из которых посетил губернатор Дж. Макартни[4]:256-257[11]. Однако и здесь Лебедев изучал язык и нравы местного населения, а также собирал коллекцию раковин[22]. 4 ноября 1798 года он отплыл из Кейптауна на корабле «Принц Вильям Генри»; 3 декабря он дал виолончельный концерт на острове Святой Елены и 4 февраля 1799 года прибыл в Лондон[4]:257-258.

Отсюда он обратился через С. Р. Воронцова к императору Павлу I и получил уверение в издании его трудов на казённый счёт, но результата не последовало в связи с доносом на Лебедева Я. И. Смирнова о дружбе его с кружком русских якобинцев и несвоевременного ходатайства о награждении англичанина Д. Уайта за спасение русского судна[11], а также временной опалой Воронцова. В 1801 году Лебедев собственными силами публикует на английском языке «Грамматику чистых и смешанных восточноиндийских диалектов…»; это была одна из первых 8—10 грамматик этого языка, написанных европейцем[2]:53-54[25]:40.

Герасим Лебедев вернулся на Родину в 1801 году. 24 октября он в прошении на имя императора Александра I просил издать на казённый счёт свои труды и переводы привезённых им индийских рукописей. Президент Академии наук А. Л. Николаи заметил, что для этого необходима постройка типографии со специальными шрифтами. Петербургские власти решили построить её. 2 декабря Лебедев составил смету, из которой выходило, что на его планы требуется 15,5 тысяч рублей: он планировал вырезать 172 санскритские «азбучные и цыфирные буквы»; напечатать бенгало-хиндустано-русский словарь на 48 листах; грамматику на бенгали, хиндустани, английском и русском на 73 листах; брамгенскую хронологию на хиндустани, английском и русском на 24 листах; сделанные в Индии переводы двух комедий (на бенгальском, английском и русском) на 50 листах и поэмы (на бенгальском и русском) Бхарата Чандра Рая на 48 листах; автобиографию («Сочинителева жизнь и путешествие») на 96 листах. В январе 1802 года Герасим Степанович отправил второе прошение, в котором была указана необходимая сумма в 10 тысяч рублей и просьба о присуждении звания профессора восточных языков с начислением соответствующего жалованья, необходимого для спокойной работы. 29 января 1802 года вышел указ Александра I о присуждении звания и зачислении в Академию наук с жалованьем в 1800 рублей в год. Президент Академии наук Николаи на это заявил, что Академия может это сделать только по высочайшему повелению, ибо для обычной процедуры требуются люди, которые бы оценили знания Лебедева, а их нет, к тому же звания профессора восточных языков в Академии вовсе не предусмотрено, да и жалованье непомерно высокое. Александр I «высочайшего повеления» делать не стал, а вместо этого 4 февраля 1802 года определил Лебедева на службу в Азиатский департамент Министерства иностранных дел с чином коллежского асессора на должность переводчика. На этой должности Герасим Степанович проработал весь остаток жизни, почти не выезжая из Петербурга[комм. 8]. Ему приходилось делать много переводов с европейских языков, в основном с английского. В 1811 году Лебедев получил чин надворного советника, а 1 января 1817 года — орден Святого Владимира 4-й степени[2]:57-62[13]:322-324.

10 тысяч рублей[комм. 9] на создании типографии были выделены, и в 1804 году Герасим Лебедев открыл её в собственном деревянном доме на Богадельной улице (ныне Орловская[комм. 10]) около берега Невы, оборудовал станками с бенгальским наборным шрифтом, и уже на следующий год напечатал с его помощью книгу — индийским письмом это было сделано впервые в Европе[комм. 11][2]:59. Первой здесь была издана брошюра с бенгальскими стихами в оригинале и переводе Лебедева[12]:193. В 1805 году Герасим Степанович опубликовал труд по экономике, географии и культуре Индии — «Беспристрастное созерцание систем восточной Индии брагменов священных обрядов и народных обычаев», есть указания, что она была напечатана также на немецком и французском языках[2]:60. Вскоре поступило предложение из Страсбурга печатать на санскрите и новоиндийских языках переводы классиков разных народов, но Лебедев был вынужден отказаться, так как был очень загружен по службе[2]:60. За последующие же годы ничего напечатано не было, хотя Лебедев и продолжал работать над черновиками. В письме к Александру I в 1816 году он объяснял это ухудшением зрения, слабым здоровьем и недостатком средств, едва достаточных для пропитания — такое затруднительное финансовое положение объяснялось оборудованием типографии[2]:70[10]:2-3.

15 (27) июля 1817 года[комм. 12] Герасим Лебедев скончался в своём печатном доме после тяжёлой болезни и был похоронен на Георгиевском кладбище на Большой Охте в Санкт-Петербурге. Его могила не сохранилась; плита с эпитафией от жены, Анастасии Яковлевны, описывающая его путешествие и изучение Индии, находится в Государственном музее городской скульптуры[2]:70-71. Портреты Лебедева и описания его внешности не известны[7]:178[26][27].

Труды

«A grammar of the pure and mixed East Indian dialects…»

Опубликованная в Лондоне в 1801 году «Грамматика чистых и смешанных восточноиндийских диалектов…» («A grammar of the pure and mixed East Indian dialects…»)[комм. 13] на самом деле рассказывает о калькуттском варианте хиндустани[комм. 14], служившем здесь лингва франка, прежде всего, в торговле. Лебедев использовал в основном материал, который сам и собрал, а также пособия Г. Хэдли и Дж. Фергюссона[комм. 15]. Построена грамматика по оригинальной схеме: в отличие от предыдущих и последующих, в ней была сделана попытка объединить европейскую и индийскую грамматические традиции — наряду с европейскими грамматическими терминами приводятся санскритские в бенгальском произношении; рассмотрено всё многообразие грамматических форм одного только хиндустани, использовавшегося в Калькутте, а не совокупности их из разных центров Индии[1]:106-108[2]:54-55[9]:357.

В работе Лебедева много непоследовательностей и ошибочных представлений, связанных с его профессиональной неподготовленностью и плохим знанием санскрита, систему которого он пытался использовать при построении грамматики. Так, многообразные языковые явления изложены им без классификации и строгого отбора, что должно было затруднить практическое использование книги; ошибочно выделены рода, запутана система спряжения глаголов. Но много у Лебедева и верного, хотя и не всегда правильно выраженного[25]:40[28]:144, 146, 150.

В предисловии к своей грамматике Герасим Лебедев резко критиковал работы предшественников — Хэдли и Фергюссона по хиндустани и Уильяма Джонса по санскриту, обвиняя их в большом количестве ошибок и неправильной транскрипции, искажающей смысл индийских текстов. Но критика эта возникла по недоразумению, связанному с тем, что хиндустани и санскрит, с которыми был знаком Лебедев, испытывали большое влияние бенгали; критикуемые же авторы, при всём несовершенстве их транскрипций, описывали классические формы этих языков. Это неудачное вступление, в совокупности с недостатками построения грамматики и рядом сомнительных определений, давали исследователям повод сомневаться и в изложенных фактах. Так, С. К. Чаттерджи в своих статьях, описывающих первые грамматики хиндустани[комм. 16], грамматику Лебедева не рассмотрел[28]:144.

Лебедев полагал, что для передачи звуков индийских языков более подходит русский, а не английский алфавит и что индийские звуки очень близки к русским. В своей работе произношение звуков хиндустани он не объясняет. Его система транскрипции (собственная) не отличается последовательностью и имеет некоторые недостатки. В частности, не показаны различия между дорсальными и какуминальными согласными, как правило, не передаются аспирация согласных и назализация гласных, часты случаи различного написания одних и тех же слов, многочисленны опечатки[28]:144-145[29].

Основная ценность данной грамматики состоит в том, что она, как никакая другая, отображает явление изменения калькуттского хиндустани под воздействием бенгали и родных языков массовых в то время переселенцев в Калькутту со всей Индии: появление огромного количества однозначных форм и упрощение грамматического строя, множество диалектизмов и заимствований. Наибольшее влияния, помимо бенгали, оказывали диалекты восточного хинди, бихари, арабский и персидский[1]:106-108[2]:54-55[9]:357-358[13]:321-322[28]:144.

«A grammar of the pure and mixed East Indian dialects…» дважды (в 1963 и в 1988) переиздавалась в Калькутте[комм. 17].

«Беспристрастное созерцание систем восточной Индии брагменов…»

Опубликованное в 1805 году «Беспристрастное созерцание систем восточной Индии брагменов священных обрядов и народных обычаев»[комм. 18] было первой оригинальной изданной книгой об Индии на русском языке[комм. 19][2]. Она состоит из введения, содержащего автобиографические сведения, и трёх частей.

Первая часть в 7 главах рассказывает об индийской мифологии, религии и космогонии: 1) «О сотворении мира сего», 2) «О святой единосущной и нераздельной Троице», 3) «Об ангелах индийцами распознаваемых», 4) «О светилах небесных первоначального Лунного века», 5) «О сотворении всей земной твари», 6) «О начальном счислении времён у индийцев», 7) «О четырёх индийских веках»[5]. Лебедев, как и некоторые другие исследователи его времени, рассматривал индуизм и христианство как формы единой религии, например, отождествлял Тримурти с Троицей, Кришну с Сыном Божиим, прочих божеств с ангелами и т. п.; считал Индию страной, сохранившей «истинно христианские» духовные ценности[9]:354[14][15][30]. Это отрицательно повлияло на ценность первой части[2]:60.

Вторая часть книги в пяти главах содержит индийскую космографию, астрономию и бенгальский календарь: 1) «О разделении царств природы», 2) «О разделении света сего на планеты и градусы», 3) «О светилах небесных первоначального Солнечного века», 4) «О месяцах и знаках к оным принадлежащих, о шести разных временах годичных», 5) «О ключе и расположении табелей в индийском календаре». Описанная космографическая модель в точности не соответствует ни одной из пуранических моделей, хотя близка к моделям «Вишну-пураны» и «Ваю-пураны» и «Брихат-самхиты» Варахи Михиры[9]:354.

В третьей части Лебедев описывает то, что видел в Индии сам, поэтому она представляет наибольший интерес: 1) «О священных брамгенских обрядах и пяти разных помазаниях младенцев», 2) «О храмах и украшениях к оным принадлежащих», 3) «О главных праздниках индийских и чудесно страдательных торжествах их», 4) «О разности чинов и званий индийского народа» (о кастовом строе Бенгалии), 5) «О народных обычаях индийцев», 6) «О изобилиях восточной Индии» (о географии и экономике Индии, а также доходах Ост-Индской компании), 7) «О торговле индийской» (о торговле Индии с другими странами, причём подчёркиваются многочисленные русские товары, привозимые сюда европейцами и делается вывод о необходимости для России прямой торговли с Индией)[5].

Работа Герасима Лебедева написана с уважением и интересом к индийцам; деятельность же европейцев, особенно англичан, в Индии характеризуется как грабительская и развращающая[2]:61. К сожалению, в книге много ошибок и неточностей, скоропалительных выводов и наивных (даже для того времени) суждений[9]:351; Лебедев сам предвидел их и заранее извинялся[5]:7.

В марте 2009 года в Ярославле «Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев» впервые было переиздано[комм. 20][31].

Математические рукописи

Герасим Лебедев к 1815 году полностью подготовил к печати «Арифметические восточных индийцев таблицы…», которые должны были служить для русских кратким пособием по изучению основ индийской арифметики. В книге даются полные таблицы соотношений между употребляемыми в Бенгалии денежными единицами; мерами длины; санскритскими, бенгальскими, калькуттской разговорной формы хиндустани и русскими числительными; таблица умножения на бенгальском. Рукопись Лебедев отправил своему начальнику графу К. В. Нессельроде с просьбой представить работу Александру I, что не привело ни к какому результату[2]:62-65, 70.

В последний год жизни Лебедев работал над сочинением «Систематические восточных индийцев начальные, умозрительные и существенные основания арифметики…», которое должно было показать религиозно-философскую основу индийской арифметики, её «таинственные смыслы». Однако завершить он успел только первый раздел, рассматривающий числовую символику в индийской мифологии и философии. В ней, в том числе, воспроизведены в русском переводе значительные фрагменты одного из важнейших памятников индийской культуры — «Бхагавад-гиты»[2]:68[15].

Прочие материалы

Ещё в Индии Герасим Лебедев составил словари и грамматики бенгали и разговорного хиндустани, учебник по арифметике на бенгальском[2]:55-56, написал ряд работ по истории индийской культуры[22]. Ему принадлежит самый ранний образец перевода текста Ветхого Завета (отрывок Екклесиаста) на новые индоарийские языки[32].

В Калькутте же Герасим Степанович перевёл на русский часть поэмы Бхарата Чандра Рая «Оннода-монгол», рассказывающую о царевиче Видье (Бидде), в образе странника завоёвывающем любовь царевны Сундары (Шундор)[33]:522. Русскому послу в Лондоне было отправлено письмо с вопросом о возможности публикации работ Бхарата Чандра Рая в России[34] — это была первая в стране попытка напечатать произведение индийской литературы в переводе с языка оригинала[11]. Приводимый Лебедевым бенгальский оригинал поэмы не совпадает ни с одним из её вариантов[9]:355-356.

Находясь в Лондоне, Герасим Лебедев подготовил к печати одну из самых ранних записей музыкального фольклора Восточной Индии — «Собрание индостанских и бенгальских арий», однако удалось ли их издать не известно, а рукопись была утеряна.[4]:258.

В марте 1815 года Герасим Лебедев, по просьбе поэта Г. Р. Державина, работавшего над трактатом «Рассуждение о лирической поэзии…», надеявшегося, изучив образцы её разных времён и народов, открыть законы поэтического творчества, послал ему записки «О стихосложении индийцев», в которых описывал характерные для индийской культуры стихотворные размеры, манеру исполнения, органическую связь поэзии и музыки и т. д., и «Имена отличнейших индийских песнопевцев…». В качестве примера он приложил специально напечатанную брошюру в три страницы на санскрите с транскрипцией и русском «Шлоке Мога Мудгаро. Стихи нравоучительные» — перевод популярного гимна «Моха-мудгара» («Бхаджа-говиндам»), приписываемого философу Шанкаре[комм. 21], первый известный русский перевод непосредственно с санскрита. Для этого перевода характерно сознательное стирание признаков Индии и особенно индуизма с целью подгонки текста под христианство (например, бог Вишну назван просто Творцом), а также более высокий, чем в оригинале, стиль. Державин не успел осуществить свой замысел, но в черновой рукописи трактата ссылки на Лебедева присутствуют неоднократно[9]:356-357[14].

Герасим Степанович готовил ещё несколько трудов: «Азбука брамгенского священного языка, называемого шамскрито (а не санскритский)» (рукопись не сохранилась); «Краткий словарь на бенгальском гражданском и простонародном языках с преложением на российский» и «Несколько разговоров, употребительных в общежитии, на гражданском бенгальском и народном индийском языках, преложенных на российский и английский языки…» (не были закончены, черновики не обнаружены); бенгальская и санскритская грамматики (остались в черновиках и не сохранились); комедия «Притворство» на бенгальском и русском, которая должна была служить для практического упражнения в бенгальском языке[2]:65-68[29]. Бенгальский перевод комедии «Притворство» дважды издавался в Индии: в 1963[комм. 22] (сокращённо) и в 1972 годах[9]:358-359.

Из путешествия Лебедев привёз коллекцию индийских рукописей, ставшую первой в России; это были санскритский словарь синонимов «Амара-коша» («Словарь Амары»), составленный Амара Синхой в I тысячелетии нашей эры; санскритский дидактический сборник сказок «Хитопадеша» («Полезное поучение») — рукопись Лебедева использовалась в дальнейшем при первом критическом издании этого литературного памятника; стихотворная повесть на языке хинди «Матху Малати Джайта прасангакатха» («Повествование о Мадху, Малати и Джайта»); 4 календаря[2]:57. Эта коллекция попала в Азиатский музей и была описана в 1835 году санскритологом П. Я. Петровым[13]:323.

Значение

Несмотря на то, что Герасима Лебедева небезосновательно называют первым русским индианистом и основоположником российской индологии, его работы, посвящённые индийским языкам и культуре, носят характер практических пособий, описательны и почти не содержат элементов исследования[13]:318.

Но в отличие от многих западных учёных Герасим Лебедев подходил к изучению Индии не с евроцентристских позиций и смог оценить значение индийской культуры для культуры общечеловеческой, увидеть её целостность и многообразие, важность её произведений вне зависимости от их возраста[9]:351-352[33]:523[35]. В своих письмах влиятельным особам он старался представить изучение Индии необходимым для «укрепления между народами дружелюбия… и восстановления всеобщего и всемирного блага» и весьма важным для России как в духовном, так и в экономическом отношении. Свои материалы считал достойными опубликования, а себя — вознаграждения[5]:1-2[10]:2-3[12][20]:175-176.

Стремления Лебедева в России опередили своё время[комм. 23][29]:197[комм. 24][36]: ввиду отсутствия соответствующих учебных заведений ему некому было передать полученные знания, поэтому построенная им типография после его смерти бездействовала (следы её не сохранились[комм. 25]), а его неизданные при жизни труды так и не увидели свет, часть из них утеряна…[2]:72. Есть немало общего между Герасимом Лебедевым и Афанасием Никитиным: это были «„гости“-неудачники, бедолаги, впутавшиеся в безнадёжное дело»; схожи схемы их путешествия: познавательное пребывание в Индии; возвращение домой с багажом знаний, но без материальных приобретений; малая востребованность на Родине[36][37]:45.

Жизнь и работы Лебедева сохраняют значение в политическом плане, особенно на фоне критики ориентализма, как признак симпатий русских к индийской культуре и стремление беспристрастно изучать её, что важно для укрепления российско-индийских отношений; а также для истории — как свидетельства очевидца о некоторых сторонах жизни Индии конца XVIII века[9]:352-353[25]:40[38][39].

Память

На протяжении 150 лет имя Герасима Степановича Лебедева неоднократно появлялось в печати. О нём упоминает в 1806 году языковед И. Х. Аделунг, приводя некоторые биографические сведения, в основном со слов И. Ф. Крузенштерна[комм. 26]. В 1815 году некоторые данные о Лебедеве приводит историк Ф. Аделунг[комм. 27]. В 1832 году появилась анонимная статья (возможно, её автором был палеограф А. Ф. Малиновский[4]), описывающая его путешествие в Индию[комм. 28]. В ноябре 1880 года в «Историческом вестнике» впервые была напечатана обстоятельная статья о Г. С. Лебедеве — издателя Ф. И. Булгакова на основе черновых тетрадей Лебедева, хранившихся в архиве собирателя рукописей П. П. Вяземского[комм. 29]. Но биография Герасима Лебедева оставалась слабо освещённой, рукописные материалы не изученными, да и печатные труды практически не привлекали к себе внимание индологов[2]:36[4]:241.

Оживление возникло в середине XX века. В 1955 году Н. С. Хрущёв упомянул Лебедева при посещении Калькутты[20]:156. В 1950-х — 1960-х годах появились научные труды В. С. Воробьёва-Десятовского (1956[комм. 30]), Л. С. Гамаюнова (1956[комм. 31]), Г. А. Зографа (1960[комм. 32], 1963[комм. 33]), М. Г. Альтшулера (1963[комм. 34]); публикации некоторых документов[комм. 35][комм. 36]; публицистические статьи и художественные произведения о Герасиме Лебедеве и его творчестве[8][22].

О Герасиме Лебедеве написано два исторических романа: «Индийский мечтатель» Е. Л. Штейнберга 1956 года[комм. 37] и «Герасим Лебедев» В. А. Смирновой-Ракитиной 1959 года (переиздан в 1969 и 1980)[комм. 38]. Герасиму Лебедеву посвящена первая пьеса писателя и телеведущего Э. С. Радзинского — «Мечта моя… Индия», которую он написал в возрасте 19 лет белыми стихами. Пьеса шла в 1958 году в Московском Театре юного зрителя: по словам автора, она закончилась провалом, выдержав 14 постановок. Дипломная работа Эдварда Радзинского также была посвящена Лебедеву: впоследствии её опубликовали в журнале «ЮНЕСКО-информейшн» на многих языках[8][40]. Режиссёр Р. Р. Нахапетов в 1984 году планировал снять фильм «Мечтатель с жемчужного берега» о Г. С. Лебедеве, но съёмки фильма не были завершены[41].

Хотя бенгальский театр (англ.) появился вновь только в 1850-х годах[23][комм. 39], память о Лебедеве в Индии сохранилась[21][33]:523. В Калькутте его именем названа улица[19][42]. В 1965 году под руководством Тарун Рая «Театральный центр» города Калькутты поставил спектакль, который рассказывает о жизни и деятельности в Индии Г. С. Лебедева[6]. Дважды в Калькутте переиздавалась «A grammar of the pure and mixed East Indian dialects…» и бенгальский перевод комедии «Притворство»[9]:358-359. 27 марта 2009 года в Российском центре науки и культуры в Калькутте состоялся семинар «Герасим Лебедев — основатель современного бенгальского театра», организованный генконсульством России и членами театральной группы «Малый народный театр»; был показан документальный фильм бенгальского режиссёра У. Датты «В поисках театра» о жизни Лебедева в Калькутте[38].

В 2005—2007 годах в Институте лингвистических исследований РАН действовал проект «Научное наследие первого русского индолога Г. С. Лебедева (1749—1817): комплексное исследование, подготовка текстов к изданию»[комм. 40]. Произведён архивный поиск и оцифровка сохранившихся рукописей, текстологический анализ, комментирование трудов Лебедева, начат перевод «A grammar of the pure and mixed East Indian dialects…» на русский язык[9]:353.

В Ярославле память о Герасиме Лебедеве поддерживают Музей истории города[26] и Ярославское рериховское общество. В октябре 1999 года состоялась общероссийская научная конференция «Герасим Лебедев и его время», посвящённая его 250-летию[43]. В январе 2008 года был открыт постоянный экспозиционный комплекс, посвящённый Г. С. Лебедеву, а также культурным и научным связям Ярославля и Индии[42] — это было уже шестое мероприятие в честь уроженца города[17]. В 2009 году тиражом 1000 экземпляров впервые переиздано «Беспристрастное созерцание»[комм. 41]. 26 февраля 2010 года имя Герасима Степановича Лебедева присвоено библиотеке-филиалу № 11 Централизованной библиотечной системы Ярославля; в библиотеке оформлена посвящённая его жизни и трудам выставка[44][45]. В 2011 году местной художницей написан недокументальный портрет Лебедева, подаренный послу Индии в России[27].

Сохранившиеся научные материалы

Известное на 2009 год научное наследие Г. С. Лебедева включает в себя следующие работы[9]:351

  • [iling.spb.ru/projects/lebedev/hindgram.pdf A grammar of the pure and mixed East Indian dialects…] — London, 1801.
    • A grammar of the pure and mixed East Indian dialects… — Calcutta: K. L. Mukhopadhyay, 1963. — 118 p. — 300 экз.
    • A grammar of the pure and mixed East Indian dialects… — Calcutta: Firma KLM, 1988. — 116 p. — ISBN 9780836423730.
  • Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев, Всесвятейшему монарху посвящённое; собрано на Российском языке и издано жившим в Калкутте Герасимом Лебедевым. — СПб.: Типография автора, 1805. [iling.spb.ru/projects/lebedev/part0.pdf Вступление.] [iling.spb.ru/projects/lebedev/part1.pdf Часть 1.] [iling.spb.ru/projects/lebedev/part2.pdf Часть 2.] [iling.spb.ru/projects/lebedev/part3.pdf Часть 3.]
    • Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев. — Ярославль: Академия развития, 2009. — 128 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-7797-1297-2.
  • Перевод с бенгальского поэмы Бхарот Чондра Роя «Красота познания» («Видья Сундара»). — Рук., РГИА, ф. 1673 (А. С. Шишков), оп. 1, № 12;
  • «Притворство» (перевод на бенгальский язык комедии У. Джодрелла «The Disguise»). — Рук., ОР РНБ, ф. 7 (Ф. П. Аделунг), № 79; РГАЛИ, ф. 195 (архив Вяземских), оп. 1, ед. хр. 6075, 6076.
  • «Шлоке Мога Мудгаро. Стихи нравоучительные». — Печ., ОР РНБ, ф. 247 (Г. Р. Державин), т. 5.
  • Материалы по индийскому стихосложению. — Рук., ОР ИРЛИ, ф. 96 (Г. Р. Державин), оп. 1, № 37; ОР РНБ, ф. 247 (Г. Р. Державин), т. 5.
  • Материалы по грамматике «калькуттского хиндустани»; материалы по бенгальско-русскому и хиндустани-русскому разговорнику; переводы отрывков различных текстов на бенгали и хиндустани. — РГАЛИ, ф. 195 (Вяземские), оп. 1, ед. хр. 6081.
  • Систематические восточных индийцев начальные, умозрительные и существенные основания Арифметики, называемой Нам мата, сокращённо Намта или Гунона на Шомскрито, Бенгальском и российском языках…. — Архив востоковедов СПб. ФИВ РАН, ф. 90, № 2—1226/2; РГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 6081.
  • [iling.spb.ru/projects/lebedev/math.pdf Арифметические восточных индийцев таблицы, заключающие в себе сообразное основание философской и богословской брамгенских систем…] — Рук., Архив востоковедов СПб. ФИВ РАН, ф. 90, № 1—1226/1.

Напишите отзыв о статье "Лебедев, Герасим Степанович"

Комментарии

  1. Согласно его современнику И. Х. Аделунгу Лебедев происходил с Украины и был крепостным графа А. К. Разумовского, однако, многие сведения Аделунга о Лебедеве ошибочны. Из современных исследователей данной версии придерживался музыковед И. М. Ямпольский.
  2. Сам Лебедев в автобиографическом очерке в книге «Беспристрастное созерцание…» ошибочно указал 1775 год — эта дата до сих пор повторяется в его биографиях.
  3. И. Х. и Ф. Аделунги ошибочно указывали, что Лебедев прибыл в Индию, находясь на службе у некого богатого англичанина.
  4. Ф. Аделунг, со слов И. Ф. Крузенштерна, указал, что Лебедев познакомился с тамильским и «мальбарским» языками. Сам Лебедев говорил только об изучении «мальбарского». С. К. Булич полагал, что тут имеется в виду язык малаялам, распространённый на малабарском побережье. В. С. Воробьёв-Десятовский и Л. С. Гамаюнов в этом усомнились, заметив, что в Мадрасе на малаяламе почти никто не говорил, зато говорили на телугу и тамили, причём последний европейцы в то время также называли «малабарским».
  5. Jodrell R. P. The disguise // Select dramatic pieces. — London: W. Lowndes, 1787. — 489 p.
  6. Оригинал и перевод пьесы «Любовь — лучший врач» не сохранились и не ясно, что это было за произведение, возможно, — «Любовь-целительница» Мольера.
  7. Последний расплатился только 1 июня 1797 года.
  8. Известно, что в октябре 1810 года он ездил в отпуск на 28 дней в Новоладожский уезд Петербургской губернии.
  9. Неверны сообщения о 20 тысячах рублей.
  10. До 1804 года дом имел по IV кварталу Рождественской части номер 398, а после — 439; после 1822 года он получил номер 477, Богадельная улица уже стала тогда переулком; когда в 1836 году совершился переход на поуличную номерацию, это стал дом № 5 по Орловской улице, как и поныне называют бывший Богадельный переулок.
  11. Типография Ч. Уилкинса в Лондоне выпустила первую книгу только в 1808 году.
  12. Ранее часто ошибочно указывался более поздний год.
  13. Lebedeff G. [iling.spb.ru/projects/lebedev/hindgram.pdf A grammar of the pure and mixed East Indian dialects…] — London, 1801.
  14. Неправы Дж. Грирсон, рассматривавший её как весьма несовершенную грамматику диалекта кхари-боли западного хинди, лежащего в основе литературного хинди и урду; и В. В. Бартольд, писавший, что Лебедев издал «грамматику индийских наречий, в том числе и санскрита».
  15. Hadley G. Grammatical Remarks on the practical and vulgar Dialect of Indostan Language… — London, 1772.
    Fergusson J. A Dictionary of the Hindostan Language, I — English and Hindostan. II — Hindostan and English. To which is prefixed a Grammar of the Hindostan Language. — London, 1773.
  16. Chatterji S. K. Calcutta Hindustani: a study of a jargon dialect // Indian linguistics. — Lahore, 1931. — Т. 1. и др.
  17. Lebedev G. S. A grammar of the pure and mixed East Indian dialects… — Calcutta: K. L. Mukhopadhyay, 1963. — 118 p. — 300 экз.
    Lebedev G. S. A grammar of the pure and mixed East Indian dialects… — Calcutta: Firma KLM, 1988. — 116 p. — ISBN 9780836423730.
  18. Лебедев Г. С. Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев, Всесвятейшему монарху посвящённое; собрано на Российском языке и издано жившим в Калкутте Герасимом Лебедевым. — СПб.: Типография автора, 1805.
  19. Написанное в XV веке «Хожение за три моря» Афанасия Никитина было опубликовано только в 1821 году.
  20. Лебедев Г. С. Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев. — Ярославль: Академия развития, 2009. — 128 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-7797-1297-2.
  21. Державин в своих материалах ошибочно называет «Стихи нравоучительные» произведением Бхарата Чандра Рая, не заметил ошибки и впервые описавший брошюру М. Г. Альтшулер.
  22. Jodrell R. P., Lebedev G. S., Gosvami M., Jodarela E. Kalpanika sambadala : Em. Jodarela biracita «Di disgaija» natakera Ji. Es. Lebedepha krta banganubada. — Kalikata: Yadabapura Bisvabidyalaya, 1963.
  23. Так, русские пособия по бенгали появились только более ста лет спустя:
    Лугани Г. Учебник языка бенгали. Курс 1. Ч. 1. — М.: Московский институт востоковедения, 1933. — 68 с. (стеклогр. изд.).
    Датт Д. А., Зимин А. С. Бенгальский язык. Начальный курс / С предисл. А. П. Баранникова. — Л.: Изд. ЛГУ, 1936. — 353 с. (стеклогр. изд.)
  24. Хотя уже в 1810 году С. С. Уваров написал «прожект» об учреждении в Санкт-Петербурге «Азиатской Академии» («Project d’une Academie Asiatique»), в которой среди прочего должны были бы преподавать и санскрит, к практическому воплощению этой идеи он смог приступить лишь через двадцать лет
  25. До какого времени она просуществовала — не известно; дом, в котором она размещалась, принадлежал вдове Лебедева до 1837 года.
  26. Adelung J. Ch. Mithridates oder allgemeine Sprachenkunde mit dem «Vater Unser» als Sprachprobe in beinahe fünfhundert Sprachen und Mundarten. — Teil I. — Berlin, 1806.
  27. Adelung Fr. Catherinens der Grossen Verdienste und die vergleichende Sprachkunde. — St. Petersburg, 1815.
  28. Н. М. Путешествие Герасима Лебедева в Индию. — Воспоминания. — Кн. 7 (июль). — СПб., 1832.
  29. Булгаков Ф. И. [memoirs.ru/texts/Bulg_IV80_3_11.htm Герасим Степанович Лебедев. Русский путешественник-музыкант в Индии в конце XVIII века] // Исторический вестник. — СПб., 1880. — Т. 3, № 11. — С. 515—524.
  30. Воробьёв-Десятовский В. С. Русский индианист Г. С. Лебедев (1749—1817) // Очерки по истории русского востоковедения. — М., 1956. — Т. 2. — С. 36-73.
  31. Гамаюнов Л. С. Из истории изучения Индии в России (К вопросу о деятельности Г. С. Лебедева) // Очерки по истории русского востоковедения. — М., 1956. — Т. 2. — С. 74-117.
  32. Зограф Г. А. Становление новоиндийской филологии в Ленинграде // Учёные записки Института востоковедения. — 1960. — Т. 25. — С. 162—176.
  33. Зограф Г. А. Калькуттский хиндустани конца XVIII в. в освещении Г. С. Лебедева // КСИНА. — 1963. — Вып. 61. — С. 142—153.
  34. Альтшулер М. Г. Лебедев и Державин // Народы Азии и Африки. — 1963. — № 5. — С. 126-129.
  35. Антонова К. А. К истории русско-индийских культурных связей. Из тетрадей Г. С. Лебедева (1795—1797 гг.) // Исторический архив. — 1956. — № 1. — С. 156—195.
  36. Документы о жизни и творчестве Герасима Степановича Лебедева (1796—1817) // Русско-индийские отношения в XVIII в. — М., 1965.
  37. Штейнберг Е. Л. Индийский мечтатель. — М.: Детская литература, 1956. — 271 с.
  38. Смирнова-Ракитина В. А. Герасим Лебедев. — М.: Советский писатель, 1959. — 382 с. — 30 000 экз.
    Смирнова-Ракитина В. А. Герасим Лебедев. — М.: Советский писатель, 1969. — 398 с.
    Смирнова-Ракитина В. А. Герасим Лебедев. — М.: Советский писатель, 1980. — 357 с.
  39. В 1852 году были написаны первые оригинальные бенгальские драмы: комедия «Бхадрарджуна» Тарачорона Шикодара и трагедия «Киртивилас» Йогендрочондро Гупты. Вскоре появились многие другие произведения.
  40. [iling.spb.ru/projects/lebedev.html Проект «Научное наследие первого русского индолога Г. С. Лебедева (1749—1817): комплексное исследование, подготовка текстов к изданию»]. Официальный сайт Института лингвистических исследований РАН. [www.webcitation.org/614VrcEhi Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  41. Энциклопедический формат. Вкладка с 26 цветными изображениями, иллюстрирующими фон жизни Лебедева. Форзацы украшены текстом на бенгальском языке из книги о Лебедеве Ч. Р. Гхоша.

Литература

Список работ о Г. С. Лебедеве, в которых использовались архивные материалы[17], и работ с анализом его трудов.

На русском языке о Лебедеве

  • Документы о жизни и творчестве Герасима Степановича Лебедева (1796—1817) // Русско-индийские отношения в XVIII в. — М., 1965.
  • Антонова К. А. К истории русско-индийских культурных связей. Из тетрадей Г. С. Лебедева (1795—1797 гг.) // Исторический архив. — 1956. — № 1. — С. 156—195.
  • Булгаков Ф. И. [memoirs.ru/texts/Bulg_IV80_3_11.htm Герасим Степанович Лебедев. Русский путешественник-музыкант в Индии в конце XVIII века] // Исторический вестник. — СПб., 1880. — Т. 3, № 11. — С. 515—524.
  • Воробьёв-Десятовский В. С. Русский индианист Г. С. Лебедев (1749—1817) // Очерки по истории русского востоковедения. — М., 1956. — Т. 2. — С. 36-73.
  • Воробьёва-Десятовская М. И. Становление индологии в России // История отечественного востоковедения до середины XIX века. — М.: Наука, 1990. — С. 318—421.
  • Гамаюнов Л. С. Из истории изучения Индии в России (К вопросу о деятельности Г. С. Лебедева) // Очерки по истории русского востоковедения. — М., 1956. — Т. 2. — С. 74-117.
  • Хаят Мамуд. Герасим Степанович Лебедев (пер. с бенгальского). — Ярославль, 2012. — С. 448.

На русском языке о материалах Лебедева

  • Альтшулер М. Г. Лебедев и Державин // Народы Азии и Африки. — 1963. — № 5. — С. 126-129.
  • Васильков Я. В. [iling.spb.ru/projects/lebedev/vasilkov_tronsky10.pdf Частичный пересказ «Бхагавадгиты» в «математической» рукописи Герасима Лебедева] // [iling.spb.ru/comparativ/mater/tronsky_10_end.pdf Индоевропейское языкознание и классическая филология — X (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 19—21 июня 2006 г.] / Отв. редактор Н. Н. Казанский. — СПб.: Наука, 2006. — С. 30—37.
  • Васильков Я. В., Гуров Н. В. [iling.spb.ru/projects/lebedev/krjuchkova_tronsky11.pdf Первый русский перевод с санскрита: «Мохамудгара» Шанкары в переводе Г. С. Лебедева] // Индоевропейское языкознание и классическая филология — XI (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 18—20 июня 2007 г. / Отв. редактор Н. Н. Казанский. — СПб.: Нестор-История, 2007. — С. 31—46.
  • Гуров Н. В. [iling.spb.ru/projects/lebedev/gurov1_tronsky10.pdf Герасим Лебедев — переводчик текстов Ветхого Завета на языки Индии (1790—1795)] // [iling.spb.ru/comparativ/mater/tronsky_10_end.pdf Индоевропейское языкознание и классическая филология — X (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 19—21 июня 2006 г.] / Отв. редактор Н. Н. Казанский. — СПб.: Наука, 2006. — С. 68—74.
  • Гуров Н. В., Бросалина Е. К., Васильков Я. В. У истоков российской индологии: научное наследие Г. С. Лебедева (1749—1817) // Индоиранское языкознание и типология языковых ситуаций. Сборник статей к 75-летию проф. А. Л. Грюнберга (1930—1995) / Отв. редактор М. Н. Боголюбов. — СПб.: Наука, 2006. — С. 50—59.
  • Гусева Н. Р. Г. С. Лебедев и его «Беспристрастное созерцание» (Из истории русской индологии) // Советская этнография. — 1956. — № 1. — С. 114-116.
  • Зограф Г. А. Становление новоиндийской филологии в Ленинграде // Учёные записки Института востоковедения. — 1960. — Т. 25. — С. 162—176.
  • Зограф Г. А. Калькуттский хиндустани конца XVIII в. в освещении Г. С. Лебедева // КСИНА. — 1963. — Вып. 61. — С. 142—153.
  • Крючкова Е. Р. [iling.spb.ru/projects/lebedev/krjuchkova_tronsky11.pdf Неизданная грамматика бенгальского языка Г. С. Лебедева] // Индоевропейское языкознание и классическая филология — XI (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 18—20 июня 2007 г. / Отв. редактор Н. Н. Казанский. — СПб.: Нестор-История, 2007. — С. 189—197.

На английском языке

  • Alaev L. B., Vapha A. K. Indology (History, Economy and Culture). — M., 1968.
  • Gamayunov L. S. Gerasim Lebedev: the founder of Russian Indology // Central Asian Review. — 1963. — № 11.
  • Grierson G. A. The early English theatre and Bengaly drama (A supplement) // Calcutta Review. — 1923 (October).
  • Das Gupta R. K. G. S. Lebedeff: the founder of the Bengali theatre // Indian Literature. — 1963.
  • Bongard-Levin G. M., Vigasin A. A. The Image of India. — M., 1984.
  • Mamud H. Gerasim Stepanovich Lebedev. — Dhaka: Bengali Academy, 1985. — 464 p.
  • Mookerjee M. M. Early history of the Bengaly stage // Calcutta Review. — 1923 (December).
  • Nair P. T. Lebedeff’s life in Calcutta in his Grammar (1801), reprinted in the 3d enlarged edition. — Calcutta, 1988.
  • Sen D. Seria Calcutta: The man who produced the first Bengaly play (Gerasim Lebedeff) // Calcutta Municipal Gazette. — 1978 (September, 10).
  • Shastitko P. M. Russia and India. — Calcutta, 1991.

На бенгальском языке

  • Гхош Ч. Р. Герасим Лебедев. — Калькота: Б. г.. — 120 с.

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Гамаюнов Л. С. Из истории изучения Индии в России (К вопросу о деятельности Г. С. Лебедева) // Очерки по истории русского востоковедения. — М., 1956. — Т. 2. — С. 74-117.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 Воробьёв-Десятовский В. С. Русский индианист Г. С. Лебедев (1749—1817) // Очерки по истории русского востоковедения. — М., 1956. — Т. 2. — С. 36-73.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 Лебедев Г. С. [mikv1.narod.ru/text/Lebedev.htm Письмо А. А. Самборскому 8 мая 1797 г] // Исторический архив. — 1956. — № 1. — С. 169—175.
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Ямпольский И. М. Первый русский музыкант в Индии // Музыка народов Азии и Африки. — М., 1973. — Вып. 2. — С. 239-259.
  5. 1 2 3 4 5 Лебедев Г. С. [iling.spb.ru/projects/lebedev.html Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев, Всесвятейшему монарху посвящённое; собрано на Российском языке и издано жившим в Калкутте Герасимом Лебедевым]. — СПб.: Типография автора, 1805.
  6. 1 2 Чоудхури П. Н. [yro.narod.ru/bibliotheca/lebedev.htm Через хребты веков] // Театральная жизнь. — 1980. — № 7.
  7. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Ваняшова М. Г. «Фортуна на крыльях меня несла…»: Феномен Герасима Лебедева, создавшего театр в Калькутте по русскому образцу // Мельпомены ярославские сыны. Волков. Дмитревский. Лебедев. — Ярославль: Александр Рутман, 2000. — С. 177—205. — 223 с. — (Граждане Ярославля). ([www.volkovteatr.ru/pages/media/media5_rus.htm сокращённый вариант])
  8. 1 2 3 Радзинский Э. С. [magazines.russ.ru/october/2003/10/radz.html Начало театрального романа] // Октябрь. — 2003. — № 10.
  9. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Гуров Н. В., Бросалина Е. К., Васильков Я. В. У истоков российской индологии: научное наследие Г. С. Лебедева (1749—1817) // Индоиранское языкознание и типология языковых ситуаций. Сборник статей к 75-летию проф. А. Л. Грюнберга (1930—1995) / Отв. редактор М. Н. Боголюбов. — СПб.: Наука, 2006. — С. 50—59.
  10. 1 2 3 Лебедев Г. С. [iling.spb.ru/projects/lebedev/math.pdf Арифметические восточных индийцев таблицы, заключающие в себе сообразное основание философской и богословской брамгенских систем…] — Рук., Архив востоковедов СПб. ФИВ РАН, ф. 90, № 1—1226/1.
  11. 1 2 3 4 5 Лепехин М. П. [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=1080 Лебедев Герасим Степанович] // Словарь русских писателей XVIII века. — СПб., 1999. — Т. 2 (К-П). — С. 191—193.
  12. 1 2 3 Дружинин П. А. [www.truten.ru/books/pdf/1/10.pdf Письмо Г. С. Лебедева. Лондон. 11 (27) июня 1801] // [www.truten.ru/books/book1.htm Неизвестные письма русских писателей князю Александру Борисовичу Куракину (1752—1818)]. — М.: Трутень, 2002. — С. 185—194. — 505 с. — 500 экз. — ISBN 5-94926-001-5.
  13. 1 2 3 4 5 6 Воробьёва-Десятовская М. И. Становление индологии в России // История отечественного востоковедения до середины XIX века. — М.: Наука, 1990. — С. 318—421.
  14. 1 2 3 Васильков Я. В., Гуров Н. В. [iling.spb.ru/projects/lebedev/krjuchkova_tronsky11.pdf Первый русский перевод с санскрита: «Мохамудгара» Шанкары в переводе Г. С. Лебедева] // Индоевропейское языкознание и классическая филология — XI (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 18—20 июня 2007 г. / Отв. редактор Н. Н. Казанский. — СПб.: Нестор-История, 2007. — С. 31—46.
  15. 1 2 3 Васильков Я. В. [iling.spb.ru/projects/lebedev/vasilkov_tronsky10.pdf Частичный пересказ «Бхагавадгиты» в «математической» рукописи Герасима Лебедева] // Индоевропейское языкознание и классическая филология — X (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 19—21 июня 2006 г. / Отв. редактор Н. Н. Казанский. — СПб.: Наука, 2006. — С. 30—37.
  16. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Лебедев Г. С. [mikv1.narod.ru/text/Lebedev.htm Меморандум] // Исторический архив. — 1956. — № 1. — С. 161—169.
  17. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Черновская В. В. О книге и её авторе // Лебедев Г. С. Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев. — Ярославль: Академия развития, 2009. — С. 1—27. — 128 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-7797-1297-2.
  18. Гусева Н. Р. [www.eifg.narod.ru/guseva.htm Подвиг негероя. Первый русский индолог Герасим Лебедев создал в Бенгалии (Индия) первый национальный театр] // Экономическая и философская газета. — 2006. — № 14. [archive.is/PzrW Архивировано] из первоисточника 2 августа 2012.
  19. 1 2 Соколов А. [www.spbdnevnik.ru/?show=article&id=5013 Индия, Калькутта, улица Герасима Лебедева] // Петербургский дневник. — СПб.: Информационно-издательский центр Правительства Санкт-Петербурга «Петроцентр», 2009. — № 13 (224). — ISBN 1992-8068.
  20. 1 2 3 4 5 6 7 Антонова К. А. К истории русско-индийских культурных связей. Из тетрадей Г. С. Лебедева (1795—1797 гг.) // Исторический архив. — 1956. — № 1. — С. 156—195.
  21. 1 2 Raha K. Calcutta Theatre 1835-1944 // Calcutta, the Living City, Vol I, edited by Sukanta Chaudhuri. — Oxford University Press, 1995. — P. 187. — ISBN 0195636961.
  22. 1 2 3 4 5 6 Павлов Ю. [yro.narod.ru/bibliotheca/Lebedev2.htm Вслед за Афанасием Никитиным побывал и работал в Индии наш земляк Г. С. Лебедев] // Политическая агитация. — 1987. — № 13.
  23. 1 2 3 Антонова К. А., Бонгард-Левин Г. М., Котовский Г. Г. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000015/st042.shtml Культура Индии XVIII — первой половины XIX в.] // [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000015/index.shtml История Индии (краткий очерк)]. — М.: Мысль, 1973. — 558 с.
  24. Чеботарёв А. М. [www.isras.ru/files/File/Vlast/2009/01/Informacionno-reklamnaya%20deyatelnost.pdf Информационно-рекламная деятельность в российском искусстве XVIII века] // Власть. — 2009. — С. 122—124.
  25. 1 2 3 Бескровный В. М. [www.orientalstudies.ru/rus/images/pdf/a_beskrovny_1957.pdf Из истории изучения живых индийских языков в России в XIX веке] // Вестник Ленинградского университета. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1957. — № 8. — С. 37—50.
  26. 1 2 [yarcenter.ru/content/view/9850/294/ Сердце сердцу весть подаёт (интервью с В. Г. Извековым)] // Северный край. — 02.04.2008.
  27. 1 2 Егорова Т. [www.sevkray.ru/news/5/58067/ Герасим Лебедев возвращается] // Северный край. — 03.11.2011.
  28. 1 2 3 4 Зограф Г. А. Калькуттский хиндустани конца XVIII в. в освещении Г. С. Лебедева // КСИНА. — 1963. — Вып. 61. — С. 142—153.
  29. 1 2 3 Крючкова Е. Р. [iling.spb.ru/projects/lebedev/krjuchkova_tronsky11.pdf Неизданная грамматика бенгальского языка Г. С. Лебедева] // Индоевропейское языкознание и классическая филология — XI (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 18—20 июня 2007 г. / Отв. редактор Н. Н. Казанский. — СПб.: Нестор-История, 2007. — С. 189—197.
  30. Sahni K. [www.dailytimes.com.pk/default.asp?page=2006%5C06%5C17%5Cstory_17-6-2006_pg3_5 Fiddler on the loose. Foreign Exchange] // Daily Times. — 2006. [web.archive.org/20070930184754/www.dailytimes.com.pk/default.asp?page=2006%5C06%5C17%5Cstory_17-6-2006_pg3_5 Архивировано] из первоисточника 30 сентября 2007.
  31. [www.museum.ru/N36463 Презентация книги первого русского индолога Герасима Лебедева], Культурное Наследие, Российская сеть культурного наследия (апрель 2009).
  32. Гуров Н. В. [iling.spb.ru/projects/lebedev/gurov1_tronsky10.pdf Герасим Лебедев — переводчик текстов Ветхого Завета на языки Индии (1790—1795)] // Индоевропейское языкознание и классическая филология — X (чтения памяти И. М. Тронского). Материалы международной конференции, проходившей 19—21 июня 2006 г. — СПб.: Наука, 2006. — С. 68—74.
  33. 1 2 3 Вишневская Н. А. [feb-web.ru/feb/ivl/vl5/vl5-5212.htm Бенгальская поэзия. Бхаротчондро Рай] // История всемирной литературы: В 8 томах. — М.: Наука, 1988. — Т. 5. — С. 521—523.
  34. Sengupta, Subodh Chandra and Bose, Anjali (editors). Sansad Bangali Charitabhidhan (Biographical dictionary). — 1976/1998. — Т. I. — P. 503. — ISBN 8185626650.
  35. Kemp P. M. Lebedev's associtions with bengali cultural Life // Bharat-Rus. An Introduction in to Indo-Russian Contacts and Travels from Mediavel Times to the October Revolution. — Dehli, 1958. — P. 137.
  36. 1 2 Серебряный С. Д. [www.roerich-museum.org/PRS/book5/prs5_2.pdf Ю. Н. Рерих и история отечественной индологии] // Петербургский рериховский сборник. — СПб., 2002. — Вып. 5. — С. 25.
  37. Bongard-Levin G. M., Vigasin A. A. The Image of India. — M., 1984.
  38. 1 2 [www.mid.ru/ns_publ.nsf/ca618d5746fee68cc32571f4002a5d7c/c23c5ad0667675fdc3257593003ff721?OpenDocument Семинар в Калькутте по Герасиму Лебедеву], Министерство иностранных дел Российской Федерации (9 апреля 2009).
  39. [www.museum.ru/N37671 «Беспристрастное созерцание…» ярославца Герасима Лебедева], Культурное Наследие, Российская сеть культурного наследия (9 сентября 2009).
  40. Кучкина О. [www.radzinski.ru/article/16 Эдвард Радзинский: Я и в истории драматург]. Домашняя страничка Эдварда Радзинского. [www.webcitation.org/614VqXpFr Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  41. [www.rian.ru/photolents/20090121/159698844_11.html Родион Нахапетов — американский режиссёр и российский актёр]. Фотоленты РИА Новости
  42. 1 2 [www.museum.ru/N33248 В Ярославле отметили память первого русского учёного-индолога Г. С. Лебедева], Культурное Наследие, Российская сеть культурного наследия (февраль 2008).
  43. [www.museum.ru/N16850 Юбилей Герасима Степановича Лебедева в Ярославле], Культурное Наследие, Российская сеть культурного наследия (16 февраля 2004).
  44. [www.clib.yar.ru/modules.php?name=filials&file=11 Библиотека-филиал № 11 им. Г. С. Лебедева]. Централизованная библиотечная система г. Ярославля. [www.webcitation.org/614WWmuSN Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  45. [www.sevkray.ru/news/5/19341/ Имени Герасима Лебедева], Северный край (16 марта 2010).

Ссылки

  • [iling.spb.ru/projects/lebedev.html Проект «Научное наследие первого русского индолога Г. С. Лебедева (1749—1817): комплексное исследование, подготовка текстов к изданию»]. Официальный сайт Института лингвистических исследований РАН. [www.webcitation.org/614VrcEhi Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  • [www.truten.ru/books/pdf/1/10.pdf Письмо Г. С. Лебедева. Лондон. 11 (27) июня 1801] // [www.truten.ru/books/book1.htm Неизвестные письма русских писателей князю Александру Борисовичу Куракину (1752—1818)] / Дружинин П. А.. — М.: Трутень, 2002. — С. 185—194. — 505 с. — 500 экз. — ISBN 5-94926-001-5.


Отрывок, характеризующий Лебедев, Герасим Степанович

Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.