Герасим (Добросердов)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Епископ Герасим<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фотография. 60-70-е гг. XIX в.</td></tr>

Епископ Астраханский и Енотаевский
8 декабря 1877 — 24 июня 1880
Церковь: Православная российская церковь
Предшественник: Хрисанф (Ретивцев)
Преемник: Евгений (Шерешило)
Епископ Самарский и Ставропольский
26 января 1866 — 8 декабря 1877
Предшественник: Феофил (Надеждин)
Преемник: Серафим (Протопопов)
Епископ Ладожский,
викарий Санкт-Петербургской епархии
24 июня 1865 — 26 января 1866
Предшественник: Иоиль (Возьмитянин)
Преемник: Аполлос (Беляев)
Епископ Ревельский,
викарий Санкт-Петербургской епархии
13 января 1864 — 24 июня 1865
Предшественник: Леонтий (Лебединский)
Преемник: Вениамин (Карелин)
Епископ Старорусский,
викарий Новгородской епархии
10 марта 1863 — 13 января 1864
Предшественник: Феофилакт (Губин)
Преемник: Аполлос (Беляев)
 
Имя при рождении: Георгий Иванович Добросердов
Рождение: 26 октября (7 ноября) 1809(1809-11-07)
село Бельск, Балаганский округ, Иркутская губерния, Российская империя (ныне Черемховский район, Иркутская область, Россия)
Смерть: 24 июня (6 июля) 1880(1880-07-06) (70 лет)
Астрахань, Российская империя
Похоронен: Успенский собор Астраханского кремля
Супруга: Наталья Михайлова
Принятие священного сана: 12 апреля 1836
Принятие монашества: 1 марта 1845
Епископская хиротония: 10 марта 1863
 
Награды:

Епископ Герасим (в миру Георгий Иванович Добросердов, при рождении Попов; 26 октября [7 ноября1809, село Бельск, Балаганский округ, Иркутская губерния — 24 июня [6 июля1880, Астрахань) — епископ Русской православной церкви, епископ Астраханский и Енотаевский.

Канонизирован Русской православной церковью в лике святителей, память совершается (по юлианскому календарю): 10 июня в день Собора Сибирских святых.





Биография

Родился в Иркутской губернии в семье причётника Ивана Прокопьевича Попова.

Георгий рано проявил большие способности к учению. В возрасте семи лет умел уже бойко читать, стройно пел альтом на клиросе и знал половину Псалтири наизусть.

Окончил Иркутское духовное училище, где получил фамилию Добросердов за то, что не выдал начальству, архимандриту Николаю, своих товарищей, которые издевались над ним[1]. Одним из его наставников в училище был семинарист Иоанн Попов, будущий святитель Иннокентий (Вениаминов).

Окончив духовное училище, поступил в Иркутскую духовную семинарии. В период учёбы мечтал о пустынножительстве, начал юродствовать и был на некоторое время помещён в дом призрения убогих, но затем опять возвращён в семинарию.

В период обучения в 1831 году был назначен миссионером и направлен для проповеди христианства среди бурят.

25 июля 1832 года после окончания семинарии был назначен учителем Иркутского духовного училища.

29 января 1836 года вступил в брак с Натальей Михайловой и 12 апреля того же года был хиротонисан во иерея и определён на приход в Иркутске.

В 1841 году Георгий овдовел и принял решение поступить в Санкт-Петербургскую духовную академию.

Едя в столицу в Москве он встретился с митрополитом Филаретом (Дроздовым).

Был зачислен в академию, 1 марта 1845 года на последнем курсе обучения принял монашеский постриг с именем Герасим (в честь преподобного Герасима Иорданского).

По окончании обучения 23 сентября 1845 года был назначен учителем Тверской семинарии.

В 1846 году переведён в Казанскую духовную семинарию на должность инспектора.

1 октября 1846 года был возведён в сан игумена.

с 16 апреля 1849 года — ректор Кавказской духовной семинарии в Ставрополе, 12 мая того же года возведён в сан архимандрита;

C 25 октября 1850 года — ректор Симбирской духовной семинарии.

С 8 сентября 1855 года — ректор Харьковской духовной семинарии и одновременно настоятель Куряжского Преображенского монастыря.

С 12 марта 1860 года — ректор Калужской духовной семинарии и настоятель Лихвинского Покровского монастыря.

10 марта 1863 года архимандрит Герасим был хиротонисан во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии.

В 1864 году переведён в викарии Санкт-Петербургской епархии с титулом епископ Ревельский.

C 24 июня 1865 года — епископ Ладожский, викарий той же епархии. Титул изменён по случаю присоединения Эстляндской губернии к Рижской, изменение титула никак не отразилось на исполняемых им епархиальных обязанностях.

26 января 1866 года назначен епископом Самарским и Ставропольским.

8 декабря 1877 года был переведён на астраханскую кафедру.

В Астрахани он учредил епархиальный дом призрения для бедных из духовного звания (позднее при нём был открыт детский приют).

Скончался святитель Герасим 24 июня 1880 года, был погребён в крипте Успенского собора Астраханского кремля.

Канонизация

В 1984 году святитель Герасим был прославлен для общецерковного почитания в составе Собора Сибирских святых. 17 апреля 2005 года мощи святителя Герасима были открыты, подняты из крипты и поставлены в Успенском соборе для поклонения.

Награды

Напишите отзыв о статье "Герасим (Добросердов)"

Примечания

Источники

  • Сергий (Соколов). Жития Сибирских святых. — Новосибирск, 2007. — С. 273-276. — ISBN 5-88013-010-X.
  • Дубаков А. В. [www.pravenc.ru/text/164539.html Герасим (Добросердов)] // Православная энциклопедия. — М., 2006. — Т. 11. — С. 140—141. — ISBN 5-89572-017-X.
  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_545 Герасим (Добросердов)]. Проверено 5 января 2010. [www.webcitation.org/66ultbFss Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Герасим (Добросердов)

– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.