Гера

Гера
Гера Верховная богиня, богиня брака и семьи
Мифология:	Древнегреческая
В иных культурах:	Юнона
Отец:	Кронос
Мать:	Рея
Дети:	Гефест, Арес, Геба, Илифия, Ангела и Арга

ГераГера

Ге́ра (др.-греч. Ἥρα, микен. e-ra; вер. 'охранительница, госпожа') — в древнегреческой мифологии богиня — покровительница брака, охраняющая мать во время родов. Одна из двенадцати олимпийских божеств, верховная богиня, сестра и жена Зевса. Согласно мифам, Гера отличается властностью, жестокостью и ревнивым нравом. Римский аналог Геры — богиня Юнона.

Мифы

Гера, третья дочь Кроноса и Реи, жена Зевса, сестра Деметры, Гестии, Аида и Посейдона. Вместе с остальными детьми Кроноса была проглочена своим отцом, а затем, благодаря хитрости Метиды и Зевса, была им извергнута.

Перед титаномахией Рея спрятала дочь у Океана и Тефиды, и впоследствии она будет мирить дядю и тётку в их ссорах.

Брак и дети

Супруга Зевса, своего брата — третья после Метиды и Фемиды. Однако их тайная связь началась задолго до свадьбы, причём именно Гера играла в ней активную роль.

Зевс полюбил Геру, когда она была девушкой, и превратился в кукушку, которую она поймала. На горе Коккигион (Кукушечья) в Арголиде есть храм Зевса, а рядом на горе Проне — храм Геры. (Кукушку называют «царицей Египта»). Брак Зевса и Геры оставался тайным 300 лет. Свадьба Зевса и Геры проходила в Кносской земле, в местности близ реки Ферена, где стоит храм.

Гера родила мужу Гебу (по некоторым авторам, Гера родила её от латука), Илифию и Ареса По версии, родила Ареса без мужа, получив от нимфы Хлориды цветок с Оленских полей. «Миновав супружеское ложе», родила Гефеста (по Гомеру, его тоже от Зевса) — самостоятельно в отместку мужу, единолично произведшего на свет Афину. От прикосновения к земле породила чудовище Тифона (по основной версии его матерью была Гея). По легенде, увидев слабого и уродливого младенца Гефеста, Гера в гневе сбросила его с Олимпа. Но Гефест выжил и впоследствии отомстил матери.

Также среди детей называют Аргу и Ангелу. У Олена в гимне Гере сказано, что Гера воспитана Орами, и её дети — Арес и Геба.

Илифия является спутницей-атрибутом Геры, Арга и Ангела практически не фигурируют.

Ревность и ссоры

Гера — самая могущественная из богинь Олимпа, но и она подчиняется своему мужу Зевсу. Часто она вызывает у мужа гнев, в основном своей ревностью. Сюжеты многих древнегреческих мифов строятся вокруг бедствий, которые Гера насылает на любовниц Зевса и их детей.

• Она наслала ядовитых змей на остров, где жила Эгина и её сын от Зевса, Эак.
• Погубила Семелу, мать Диониса от Зевса — насоветовала ей попросить Зевса явиться во всём своём божественном блеске, и девушка погибла испепелённой.
  • Сестра Семелы — Ино, взявшая на воспитание младенца, обезумела.
• Преследовала Ио, превращённую в корову, приставила к ней сторожем Аргуса.
• Прокляла нимфу Эхо, которая стала повторять слова бесконечно.
• Не давала беременной Лето родить на твёрдой земле.
• Царица Ламия была превращена ею в чудовище.
• Нимфу Каллисто превратила в медведицу.

Кормила своим молоком Гермеса, не зная, кто это, а затем оттолкнула, и из молока возник Млечный Путь (по другой версии, кормила младенца Геракла).

Чтобы подсмеяться над Герой, Зевс как-то устроил свою фальшивую свадьбу с дубом, наряженным в женское платье. Гера, сбежав с Киферона, разгромила свадебную процессию, но потом оказалось, что это шутка. Поэтому в Платее, где Гера встретила процессию, отмечался «праздник кукол», завершавшийся их всенародным сожжением.

Геракл

Ненависть к побочному сыну Зевса Гераклу является важным сюжетообразующим моментом связанных с этим героем мифов. Даже его имя «Геракл» («прославленный богиней Герой»).

По требованию Геры Илифия ускорила роды Эврисфея и задержала рождение Геракла. Наслала на него змей, которых младенец удушил. Усыпила Зевса и напустила бурю на Геракла, отбросившую его к Косу, за что Зевс привязал её к небу и подвесил в небесах на золотой верёвке, к ногам были привязаны наковальни (Гомер). (Цепь, которую надел Зевс на Геру для её усмирения, показывали в Трое). Гера была ранена Гераклом под Пилосом.

В конце концов, после вознесения и обожествления Геракла помирилась с ним и отдала ему руку своей дочери Гебы.

Троянская война

Участвовала в суде Париса, где проиграла, поэтому в Троянской войне выступала на стороне ахейцев.

Чтобы дать возможность победить ахейцам, она отвлекает Зевса, обольщая его с помощью волшебного пояса Афродиты.

Прочее

Каждый год Гера купалась в источнике Канаф у города Навплии и становилась вновь девой.

Гера помогла Ясону во время похода аргонавтов.

Уговорила Эола наслать ветра на Одиссея.

Наслала на Тиресия слепоту (по другой версии это сделала Афина). Наслала безумие на дочерей Пройта за их похвальбу.

Иксион влюбился в Геру и попытался ею овладеть. Зевс создал облако, которое её изображало, и подсунул Иксиону. Иксион имел от этой облачной жены дикое поколение кентавров (или героя Кентавра), а затем в наказание был привязан в Аиде к колесу.

По утверждению грамматика Сервия (IV в. н. э.), слово «Гера» (видимо, на языке пеласгов) означает «земля», а «герои» — дети земли (Serv. Verg. Buc. IV 35).

Эпитеты Геры

• Анфия. Эпитет Геры.
• Гениоха («Возница»). Эпитет Геры.
• Гополосмия. Эпитет Геры в Элиде.
• Горгас. Эпитет Геры.
• Европия. Эпитет Геры в Аргосе.
• Зигия (Дзигия). Имя Геры. Устраивает браки.

Культ

Гере поклонялись как защитнице женщин, хранительнице брака и материнства. Её помощь во время родов — древнейшая функция Геры.

Культ был распространен в материковой Греции (особенно в Микенах, Аргосе, Олимпии), а также на островах (Самос, Крит).

Деревянный фетиш Геры находился на острове Самос, что свидетельствует о её древности. Вероятно, Гера — первое божество, которому греки посвятили перекрытое замкнутое святилище — Самосское, около 800 г. до н. э. Позже на его месте был построен Герайон, один из самых крупных греческих храмов вообще.

Анализ

Брак Геры с братом — рудимент древней кровно-родственной семьи. Хотя супружество Геры определяет её власть над другими олимпийскими богинями, по сути, в этом образе видны черты великого женского божества доолимпийского периода. Его черты — самостоятельность и независимость в браке, постоянные ссоры с верховным божеством, ревность, гнев. Гера преследует внебрачные связи мужа и как богиня-блюстительница моногамной семьи эпохи классической олимпийской мифологии.

Архаичность Геры заметна в том, что её ребёнком от прикосновения к земле было чудовище Тифон (это выдает её связь с хтоническими силами). Древность её также сказывается в том, что Арес, один из самых кровавых и стихийных богов — её сын.

Возможно, имела зооморфное прошлое. На это указывает её эпитет «волоокая» у Гомера и Нонна Панополитанского, а также то, что в жертву ей приносились коровы. Однако изображений её в нечеловеческом образе нет («В нашем распоряжении имеется огромный археологический материал, но не говоря уже о том, что никаких следов изображения Геры в виде коровы или с головой коровы нет, среди огромного количества культовых изображений микенских и домикенской эпох, так называемых идолов, нет ни одного с коровьей головой».).

При этом, прочно войдя в систему искони греческой героической мифологии, Гера является покровительницей героев и городов.

Любовная сцена обольщения Зевса с помощью пояса Афродиты для помощи ахейцам в троянской войне — среди благоухающих цветов и трав на вершине горы является явным аналогом крито-микенского священного брака Геры и Зевса, который торжественно справлялся в различных городах Греции, напоминая о величии матриархального женского божества. Брак праздновался и на Крите в Кноссе. Этот брак рассматривался как связь неба с землей, оплодотворяемой благодатным весенним дождем, напоминая о величии матриархального женского божества. Вестником данного дождя была кукушка. (В дни праздников Геры женихи приближались к алтарю богини в масках кукушки).

Храмы

В архитектуре известны замечательные храмы Геры, основная их часть была построена в Древней Греции. Самым выдающимся Геродот считал храм на острове Самос. Его историк включил в список чудес света.

• Иреон (Герайон) — название храмов в честь Геры.

Изображения

Юнона отличается благородной, статной красотой. Иногда на ней надета диадема или корона. В изображении олимпийцев она сидит на троне рядом с Юпитером в самом центре.

Среди античных скульптур Геры:

• Гера Барберини
• Гера Боргезе
• Гера Фарнезе (копия греческого оригинала 5 в. до н. э.).
• Гера Людовизи — в Новое Время эта статуя считалась наилучшей из античных статуй Геры, однако позже оказалось, что это идеализированный портрет Антонии Младшей.

• Divinità sul tipo della hera borghese, copia romana da originale della scuola di fidia, da tor bovacciana (ostia), inv. 2246.JPG

  Гера Барберини

• Afrodite Kaldet "Hera Borghese"-Ny Carlsberg Glyptotek.jpg

  Гера Боргезе

• Antonia minor pushkin.jpg

  Гера Людовизи

На рельефах (фриз сокровищницы сифнийцев в Дельфах, восточный фриз Парфенона) Гера рядом с Зевсом. Свадьба Геры и Зевса изображена на метопе храма Геры в Селинунте.

В вазописи используются сюжеты мифа о Гере в сценах с Ио, суде Париса и др.

В городе Гиераполе (на территории современной Сирии) в храме стояла статуя Геры (в качестве жены Зевса), позолоченная и осыпанная драгоценными камнями, главный из которых, судя по свидетельствам, был весьма крупным рубином. Вот как описывает это изваяние древнегреческий писатель Лукиан:

«Изображение вызолочено и осыпано драгоценными камнями. Одни из них светлы и прозрачны, как вода, а другие искрятся, подобно вину, а третьи горят как огонь… Несколько подробнее сто́ит остановиться на камне, который находится на голове Геры. Его зовут „Светочем“, и это имя вполне соответствует производимому им действию: ночью он светит так ярко, что освещает собой весь храм как бы множеством светильников. Днём, когда этот свет ослабевает, камень по внешнему виду становится похож на огонь».

— Лукиан

Атрибуты

Её обязательный атрибут — диадема, как символ того, что она главная из богинь. Посвящённым ей животным является павлин; пара павлинов везет её колесницу.

Она может надевать Пояс Венеры, одолженный у богини, который делает её неотразимой.

В античности ей придавали ещё два атрибута — гранат (множество зерен которого символизирует плодородие) и скипетр, увенчанный кукушкой (эмблема брака, не оправдавшего надежд). Кукушка также была её священной птицей.

Новое Время

В сценах любовных похождений Зевса она может изображаться подглядывающей из-за облаков, либо же подъезжающей на колеснице, чтобы прервать его.

Распространено изображение Геры в сцене «Суд Париса», в сценах из мифов о Геракле, Ио. Известно изображение финального эпизода истории Ио: стоглазый великан Аргус, посланный ею стеречь любовницу мужа, убит Гермесом. В эпоху барокко Аргус изображается мертвым с рассыпанными глазами. Амуры подбирают их и передают Гере, которая помещает их на хвосты павлина (Х. Голциус, П. П. Рубенс, Я. Йорданс, А. Блумарт, Н. Пуссен и др.).

Встречается сцена «Юнона просит у Венеры её пояс» (А. Куапель, Дж. Рейнолдс), «Юнона просит Эола выпустить ветры на гибель Одиссею», «жертвоприношение Юноне» (П. Ластман, Дж. Б. Тьеполо), а также «Юнона в Царстве Гипноса», куда она отправилась для помощи в обольщении Зевса в истории с горой Ида.

В аллегорическом изображении Четырёх элементов она персонифицирует стихию Воздуха (так как была подвешена в воздухе с наковальнями).

Как покровительница брака она выступает в картине Рубенса «Генрих IV получает портрет Марии Медичи».

Как подательница изобилия она выступает в садовой пластике эпохи барокко.

В литературе

Ей посвящены XII гимн Гомера и XVI орфический гимн. Действующее лицо трагедии Эсхила «Семела, или Водоносицы», где принимала облик жрицы из Аргоса, собирающей подаяние (фр.168 Радт), а также трагедии Сенеки «Геркулес в безумье». Во Флиунте было священное сказание, объясняющее отсутствие статуи Геры.

Сочинение Лукиана «О сирийской богине» посвящено богине, которую он называет Герой ассирийской.

Новое время

• Валерий Брюсов. «Иксион и Зевс»

В музыке

• «Умиротворённая Юнона» И. И. Фукса и др. оперы
• кантаты «Новое состязание Юноны и Паллады» Дж. Б. Бонончини
• «Юнона и Паллада» С. Майра

В астрономии

В честь Геры назван астероид (103) Гера который был открыт 7 сентября 1868 года американским астрономом Дж. К. Уотсоном в Детройтской обсерватории, США

Литература

• Гера, в мифологии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Klinz A., Ἱερος γάμος, Halle, 1933;
• Pestallozza U., Βοῶπις πότνια, «Athenaeum», Pavia, 1939, fasc 2—3. p. 105—37; * Pötscher W., Hera und Heros, «Rheinisches Museum», 1961, Bd 104, № 4;
• его же, Der Name der Göttin Hera, там же, 1965, Bd 108, № 4.

Ссылки

• [www.theoi.com/Olympios/Hera.html Greek goddess Hera]

Отрывок, характеризующий Гера

На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.