Эмблема Ирана
Государственная эмблема (герб) Исламской Республики Иран («шамшир и эдолят» — меч и весы) представляет собой стилизованную надпись «Аллах» арабо-персидским письмом (араб. الله) и состоит из четырех полумесяцев и обоюдоострого меча, которые символизируют исламский догмат единобожия — «Нет Бога, кроме Аллаха» (араб. لا إله إلاَّ الله) и Пять столпов ислама. Её тюльпановидная форма — дань древнему поверью, согласно которому на могиле павшего за Иран вырастает красный тюльпан[1].
Меч на эмблеме Ирана считается обоюдоострым. Обоюдоострый меч можно также встретить и на эмблеме сикхизма, - кханде. На эмблеме Ирана над мечом стоит знак означающий двойную силу меча (см. шадда).
Государственная эмблема ИРИ разработана художником Хамидом Надими и утверждена аятоллой Хомейни 9 мая 1980 года[1]. Этот символ Ирана зашифрован в системе Юникод и имеет код U+262B (☫).
Исторический герб Ирана
Исторический герб Ирана представляет собой изображение идущего Льва, несущего на спине золотое Солнце и держащего в правой лапе меч. |
Герб династии Пехлеви
Династия Пехлеви, основанная Реза Шахом, правила в Иране с 15 декабря 1925 г. до 11 февраля 1979 г., когда в результате исламской революции был свергнут с трона последний иранский император Мохаммад-Реза Шах.
Новая династия сохранила государственную символику предыдущей династии Каджаров, правившей Ираном с 1795 г. При Каджарах эмблему «Льва и Солнца» венчала «Кеянидская корона» Каджаров, созданная еще при Фатх-Али-Шахе (прав. 1797—1834 гг.). При Реза-Шахе «Кеянидский венец» Каджаров был заменен на «корону Пехлеви», созданную в 1924-26 г. по образу и подобию корон Сасанидской династии (царств. 224—651 гг.), специально для церемонии коронации Резы-Шаха, состоявшейся 25 апреля 1926 г. «Кеянидский венец» и «Корона Пехлеви» ныне являются экспонатами Национального ювелирного музея Ирана и хранятся в Центробанке ИРИ.
В сентябре 1941 г., после оккупации Ирана британскими и советскими силами и отречения и ссылки Реза-Шаха, шахиншахом Ирана был провозглашен его сын Мохаммад-Реза Шах. Однако официальная церемония его коронации состоялась только 26 октября 1967 г. Полный императорский герб Ирана был создан в конце 1940-х гг. и представлял собой соединение символов исторических иранских династий; он олицетворял 2500-летнюю непрерывную государственность Ирана. Щит восточный, четверочастный, в центре которого — малый (сердцевой) щиток с гербом (первоначально — эмблемой) династии Пехлеви: гора Демавенд, из-за которой восходит Солнце.
Первая четверть: «Лев и Солнце» (перс. شیر و خرشید (shir o khorshid): в лазоревом поле идущий Лев, несущий на спине золотое Солнце и держащий в правой лапе серебряный меч.
Вторая четверть: в пурпурном поле — Фаравахар ((перс. فروهر (faravahar)) — разновидность крылатого диска, выступающая как главный символ зороастризма, изображающий Фраваши, подобие ангела-хранителя в авраамических религиях. Изначально представлял собой «окрылённое солнце» (символ власти и божественного происхождения), к которому позже был добавлен человеческий образ.
В современном зороастризме Фаравахар осмысливается как проводник человеческой души на её жизненном пути к единению с Ахура Мазда. Фаравахар был принят Ахеменидами (648—330 гг. до н. э.) у вавилонян как символ Верховного Бога — Ахура-Мазда, о чём свидетельствует оформление зданий Персеполиса. В гербе династии Пехлеви Фаравахар символизирует эпоху Ахеменидов. В верхнем геральдически правом углу этой четверти Фаравахар сопровожден эмблемой солнца. До 1971 г. это поле было серебряным с черными фигурами, с 1971 г. — пурпурным с золотыми фигурами.
Третья четверть: в зеленом, окаймленном золотом, поле Зульфикар — легендарный меч четвертого халифа и по совместительству первого шиитского имама Али ибн Абу Талиба. Символизирует арабо-мусульманское завоевание Ирана и исламскую историю государственности Ирана (651 г. — по сей день). Вверху Зульфикар сопровождается золотой пятилучевой звездой.
Четвертая четверть: в лазоревом поле Симург — мифический крылатый морской пес, тело которого покрыто рыбьей чешуей, а хвост — павлиний. Символизирует эпоху двух династий — парфянских царей Аршакидов (250 г. до н. э. — 224 г. н. э.) и персидских царей Сасанидов (224—651 гг.). Облик Симурга символизирует господство над тремя стихиями — землей, водой и воздухом.
Щитодержатели герба — обернувшиеся золотые львы с серебряными когтями и червлёными пастями и языками, держащие серебряные с золотыми рукоятями восточные мечи. Львы стоят на золотом орнаментальном подножии. Щит дополнен цепью ордена Пехлеви.
На лазоревой девизной ленте под щитом, имеющей завершения в виде золотой бахромы — девиз на перс. «مرا داد فرمود و خود داور است» (Mara dad farmud o Khod Davar ast, «Мне велел быть справедливым, и Сам является Судьей»).
См. также
Напишите отзыв о статье "Эмблема Ирана"
Примечания
Ссылки
- [sovet.geraldika.ru/links/53 Геральдический Иран]
Отрывок, характеризующий Эмблема ИранаБагратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька. – Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков. Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно. Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась. В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул. Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками. Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности. «Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело. «Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов. Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело. «Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он. Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше. «Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу. Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их. Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом. В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек. «Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше. |