Герб Иркутска

Герб Иркутска
Детали
Утверждён	31 октября 1996 года
Ранние версии	18 февраля 1690 года, 26 октября 1790 года, 27 февраля 1996 года
Номер в ГГР	132

Герб Ирку́тска — один из официальных символов города Иркутска. Современный герб города представляет собой серебряный геральдический щит, на котором изображён чёрный бабр с червлёными глазами, держащий в пасти червлёного соболя.

Бабр

Согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля «бабр — сибирский зверь, равняющийся по лютости и силе льву; тигр, полосатый, королевский, царский тигр […] (лат. Felis Tigris); он изредка появляется в Южной Сибири…». Словарь русского языка XI—XVII веков даёт следующее описание бабра: «Зверь бабр величеством болши лва, а шерстью глиннаст, а шерсть ниска, а по нём полосы черны поперёг, а губа что у кота и прыск котовий, а сам черевист, ноги коротки, а длиною долог, а голосом велик и страшен, почти что у лва». Подобное описание бабра встречается и в «Описании Иркутского наместничества 1792 года»: «Бабр находится по Иркутской области из всех в Сибири зверей реже и превосходит своей крепостию и храбростию. Он имеет по бело-желтоватой шерсти черноватые поперечные полосы, неправильно расположенные; ростом не превосходит большого волка. Все звери ужасаются и не переходят след его; сколько же он не жесток и сердит, но здешние братские изредка убивают. Барс бабру хотя подобен, но не столько могуществен и имеет желтоватую шерсть и по ней чёрные пятна».

История герба

Возникновение

Мотивы, послужившие основой современного герба Иркутска, можно проследить по сибирским печатям XVII века. Недавно присоединённая к России, Сибирь более других богатств славилась изобилием пушных зверей. Поэтому герб Сибирского царства представлял собой двух соболей, держащих в лапах корону. В 1642 году, когда Иркутска ещё не существовало, рисунок, описываемый как «барс изымет соболя» (то есть «барс изловил соболя»), появился на печати Якутской таможни. Это изображение перешло затем в печать и герб Иркутска, который в 1680-х годах стал центром воеводства и приобрел более важное значение, чем Якутск. 18 февраля 1690 года Иркутску были пожалованы печать и герб. Герб представлял собой «в серебряном поле бабра, бегущего по зелёной траве в левую сторону щита и имеющего в челюстях своих соболя».

Бабр, то есть тигр, встречался иногда в Забайкалье, которое в XVIII веке входило в Иркутское наместничество, а иногда и западнее Байкала. Таким образом, в гербе Иркутска были изображены самый необычный зверь для европейской России и соболь, дававший самый ценный мех. Рисунок этот находится на городских печатях Иркутска 1711 и 1743 годов. Бабыр (тюрк.) — пантера, то есть чёрный барс. Возможно, именно поэтому позднее изображение бабра на гербе — чёрного цвета. (на фарси «babre» означает «тигр»)

21 апреля 1785 году российским городам была дана жалованная грамота императрицы Екатерины II. 28-я статья этой грамоты предписывала каждому «городу иметь герб, утверждённый рукою губернаторского величества, и оный герб, употреблять во всех городовых делах». 26 октября 1790 года Екатерина II утвердила гербы городов Иркутского наместничества и герб Иркутска. «Полный свод законов Российской империи» даёт гербу следующее описание (дословно): «В серебряном поле щита бегущий тигр, а в роту у него соболь. Сей герб старый».

Старыми назывались «гербы, кои уже были прежде», которые герольдмейстерская контора собрала воедино. «Старые» легко узнать по отсутствию в них герба наместнического города. В большинстве других гербов городов иркутского наместничества фигура бабра-тигра обязательно входила составной частью и занимала верхнюю половину геральдического щита. Ценность первого иркутского герба, как «старого», значительно повышалась, он фактически был переутверждён.

«Ревизия» герба

В 1859 году бароном Б. В. Кёне, стоявшим во главе Департамента герольдии, была начата масштабная реформа российской геральдики и вексиллологии. Как это часто бывает, реформа, призванная ликвидировать застарелые ошибки, вызвала новые. К числу наиболее известных ошибок, которыми мы обязаны ей, было создание так называемого «флага гербовых цветов Российской империи» и переименование иркутского бабра в бобра.

Указом от 5 июля 1878 года, согласно проектам Гербового отделения, Сенат ввёл в действие 46 гербов губерний и областей, которые были опубликованы в 1880 году в виде отдельного сборника «Гербы губерний и областей Российской империи», в котором герб Иркутской губернии описывался следующим образом: «В серебряном щите чёрный бегущий бобр с червлёными глазами, держащий во рту червлёного соболя».

Следует отметить, что, к чести художников, не было нарисовано ни одного изображения иркутского герба с бобром, грызущим соболя. Однако, поскольку указ оставался указом, бабру на гербе пририсовали большой бобровый хвост и перепончатые задние лапы, создав некое новое, мифическое животное.

Реформа Кене привнесла в русскую геральдику правила украшения гербов. Помимо бобра, иркутский герб получил дополнение в виде золотых дубовых листьев, соединённых Андреевской лентой, и был увенчан короной.

Именно в таком виде герб употреблялся как символ губернии и города, а позднее и области. Известны дооктябрьские открытки Иркутска с этим гербом, его изображение на пьедестале памятника императору Александру III, на страницах газеты «Иркутские губернские ведомости» (1916), на знамени Иркутского страхового пожарного общества (1909).

Современный герб

В 1997 Государственной Герольдией при Президенте России были утверждены гербы Иркутской области и города Иркутска. Герб области практически не отличается от прежнего губернского герба, убрано лишь его обрамление — корона и дубовые листья с Андреевской лентой. Что же касается герба Иркутска, то Герольдия не вполне согласилась с предложением городской Думы. Облик бабра по просьбе городской Думы изменён и напоминает зверя из губернского герба. Таким образом, правда восторжествовала, и описание бобра покинуло герб Иркутска. Однако само изображение, являющееся уникальным и своеобразной достопримечательностью городской символики, изменено не было, и бабр красуется с бобровым хвостом.

Библиография

1. «Бобр» или «бабр»: История Иркутского герба // Советская молодёжь. — 1970. — 1 августа.
2. Афанасьева З. «В серебряном поле тигр…»: Как появился герб Иркутска // Восточно-Сибирская правда. — 1983. — 30 августа.
3. Гаращенко А. Герб — тоже памятник // Земля Иркутская. — 1997. — № 8. — С. 76.: ил.
4. Гербы городов, губерний и посадов Российской империи. Репринтное воспроизведение издания 1899 года. — Москва: «Планета», 1991.
5. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Тт. 1-4, 1863—1866.
6. Дулов А. В. Герб Иркутска как памятник геральдики // Историко-культурное наследие Восточной Сибири. Материалы научно-практической конференции — Иркутск. — 1994. — С. 22-23.
7. [www.vsp.ru/23822/194-4-4.HTM Дулов А. В. Герб Иркутской губернии // Восточно-Сибирская правда. — 2000. — 30 сентября].
8. История о Иркутском гербе // Северная пчела. — 1860. — № 93. — (Губернская летопись).
9. Капустин Ю. Ещё раз о гербе Иркутска // Восточно-Сибирская правда. — 1967. — 23 декабря.
10. Либе В. Ю. Откуда пришёл бабр: Рассказ об истории герба города // Советская молодёжь. — 1986. — 20 мая.
11. Марков В. В зелёном шатре золотой тигр // Дальний Восток. — 1995. — № 7. — С. 251.
12. О гербах городов Иркутского наместничества: октябрь 1790 г., высочайше утверждённый доклад Сената // Полное собрание законов Российской империи: Собрание 1-е. — СПб., 1830. — Т. 23. — С. 174—175.
13. О символике города Иркутска: Решение городской Думы от 27 февраля 1996 г. № 165-гд // Восточно-Сибирская правда. — 1996. — 12 марта. — С. 2.
14. Положение о гербе города Иркутска // Восточно-Сибирская правда. — 1996. — 12 марта. — С. 2.
15. Положение о флаге города Иркутска // Восточно-Сибирская правда. — 1996. — 12 марта. — С. 2.
16. Сопин Л. Бабр, бобр или тигр?: О лютом звере герба города Иркутска // Восточно-Сибирская правда. — 1997. — 14 февр.
17. Сперансов Н. Н. Старый герб забыт // Сперансов Н. Н. Земельные гербы России, XII—XIX вв. — Москва, 1974. — С. 74-75.: ил.
18. Суворов Е. История герба Иркутска и её продолжение // Восточно-Сибирская правда. — 1966. — 8 октября.
19. Суходолов А. О гербах Иркутска или кто такой бабр? // Экономика. Право. Менеджмент. — 1999. — Март (№ 11). — С. 15; № 12. — С. 15.
20. Суходолов А. Три герба Иркутска, или кто такой бабр? // Земля. — Иркутск, 1995. — 8 апреля — С. 6.

См. также

• Бабр
• Герб Иркутской губернии
• Герб Иркутской области
• Герб Иркутского района
• Флаг Иркутска
• Гимн Иркутска

Ссылки

• [slovari.yandex.ru/art.xml?art=dal/dal/03010/01500.htm&encpage=dal&mrkp=http%3A//hghltd.yandex.com/yandbtm%3Furl%3Dhttp%253A//encycl.yandex.ru/texts/dal/dal/03010/01500.htm%26text%3D%25E1%25E0%25E1%25F0%26reqtext%3D%25E1%25E0%25E1%25F0%253A%253A813400%26%26isu%3D2 Бабр: статья из «Толкового словаря живого великорусского языка» В. И. Даля](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней)).
• [www.vsp.ru/23822/194-4-4.HTM Дулов А. В. Герб Иркутской губернии // Восточно-Сибирская правда. — 2000. — 30 сентября].
• [www1.irkutsk.ru/index.php?IdAction=docs&Event=read&id=20 Официальный сайт местного самоуправления Иркутска: Иркутск сегодня / История].
• [geraldika.ru/symbols/767/ Герб Иркутской области]

Отрывок, характеризующий Герб Иркутска

– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.