Герб Костромы

Герб Костромы
Детали
Утверждён	22 августа 2002
Щит	французский (четырёхугольный с заострённым основанием)
Прочие элементы	золотая галера, императорский штандарт

Герб Костромы — наряду с флагом официальный геральдический символ города Костромы. Утвержден 24 октября 1767 года, восстановлен 5 июля 1878 года, повторно восстановлен 7 октября 1992 года, повторно утвержден 22 августа 2002 года.

Современный герб

За основу современного герба, утверждённого 22 августа 2002 года Думой города Костромы, принявшей положение «О гербе города Костромы», взят герб 1778 года.

Герб города Костромы представляет собой щит, на котором в лазоревом поле плывущая влево по таковым же, с серебряными гребнями, волнам золотая галера с убранными серебряными парусами и десятью золотыми гребцами; на мачте - Императорский штандарт. Геральдическая левая сторона расположена справа от зрителя. Императорский штандарт изображается как золотое полотнище, посередине которого изображен российский государственный орел времен Екатерины Великой. Данный городской символ существует с октября 1767 года, жалован Костроме императрицей Екатериной II в знак посещения города в том же году.

История герба

Город Кострома относится к старинным городам России, упоминаясь в летописях с 1213 года. С середины XIII века до середины XIV века существует самостоятельное Костромское удельное княжество, вошедшее затем в состав Великого княжества Московского. Позднее Кострома становится крупным торговым и ремесленным центром России.

Однако, Кострома долгое время не имела своей общепризнанной эмблемы. Так, в «Титулярнике» Алексея Михайловича (1672 год), среди 33 территориальных эмблем России костромской нет. Не способствовала разработке и принятию своего герба и реформа административно-территориального деления, проведённая в 1708 году: Костромской край оказался поделенным между Московской, Архангельской и Казанской губерниями. И лишь в 1719 году в составе Московской губернии был образована Костромская провинция. Вскоре после этого, в начале 1740-х годов, в Костроме появляется первый герб, который используется как эмблема города. Герб, по-видимому, был создан в Геральдмейстерской конторе и представлял собой крест под короной. Но этот герб так и не был утвержден императрицей Елизаветой Петровной.

24 октября 1767 года под № 12992 Екатериной II был утвержден доклад Сената, устанавливающий герб города Костромы и уезда.

• Beggrow 011.jpg

  Галера «Тверь», 1879. Художник А.К. Беггров

• Сусанин и Михаил Романов.jpg

  Памятник царю Михаилу Фёдоровичу и крестьянину Ивану Сусанину в Костроме с изображением «павловского» герба (1851)

Весной-летом 1767 года императрица совершает ознакомительную поездку по волжским городам. Специально для этого путешествия в городе Твери была построена флотилия из 10 парусных и гребных судов. Флагманским судном флотилии была галера «Тверь», по свидетельству современников, — замечательное творение русских судостроителей. В этой поездке императрицу сопровождала большая свита, состоявшая из придворных вельмож, послов иностранных государств. 14 мая 1767 года флотилия кораблей подплыла к городу Кострома. Здесь царствующей особе был оказан пышный прием со стороны восторженных костромичей: артиллерийский салют, беспрерывный звон колоколов, иллюминация, триумфальные арки. Представители различных сословий города — дворянства, купечества, духовенства — приветствовали императрицу. Все это произвело на неё, по-видимому, неизгладимое впечатление. Узнав, что «как город сей, так и его уезд не имеют никакого герба», Екатерина II , ещё находясь в путешествии, отправила 15 мая 1767 года письмо генерал-прокурору А. А. Вяземскому: «Прикажите в Герольдии сделать городу и уезду костромской герб, коим намерена их пожаловать». Очевидно, поэтому Геральдмейстерская контора решила изобразить в гербе галеру «Тверь».

Как Её императорское величество, в нынешнем 1767 году, во время своего, для утверждения благополучия нашего, от Твери до Казани по реке Волге на построенной нарочно для того галере, предпринятого путешествия, между прочими городами, по реке Волге лежащими, и город Кострому Высочайшего своего присутствия и посещения Всемилостливейше удостоить соизволила: того для, в память сего по реке Волге путешествия и представляется в сем гербе: в голубом поле галера под Императорским штандартом, на гребле плывущая по реке, натуральными цветами в подошве щита изображенной.

Кострома стала первым городом России, получившим собственный (городской) герб. Пожалование Костроме герба — один из первых шагов, предпринятых правительством в 60-х гг. XVIII в. в деле устройства городов. К ним относятся постановления, касающиеся внешнего вида городов, упорядочения городского строения и городской планировки. С начала 70-х гг. XVIII в. пожалование российским городам герба как официального отличительного знака становится массовым явлением.

Однако, когда в конце 1796 г. была создана Костромская губерния, Павел I изменяет герб Костромы. По его личному повелению городу и новой губернии был дан иной герб. Он представлял собой «щит, разделенный на четыре части: в первой, червленой части серебряный крест, вторая и третья части золотые; в четвертой, зеленой части серебряный полумесяц рогами вниз». Символика и происхождение этого герба неизвестна. Именно этот герб был изображен на знаменах четырёх полков костромских ополченцев, созданных во время Отечественной войны 1812 года. Легитимность его ещё раз была подтверждена указом Николая I от 28 ноября 1834 года, и он был размещён на колонне памятника на Сусанинской площади. Герб просуществовал более восьмидесяти лет.

В 1878 году по предложению руководителя Гербового отделения Департамента герольдии Сената барона Б. В. Кёне была усовершенствована геральдическая система России. Б. В. Кёне предложил использовать в гербе Костромы и Костромской губернии образ гребного судна на волжской воде, модернизировав старый екатерининский герб.

В лазуревом щите, на серебряной воде золотой древний Варяжский корабль, с орлиной головой и крыльями на носовой части, с парусом, флагом, на котором Императорский орёл и с семью гребцами. Щит увенчан Императорскою короною и окружён золотыми дубовыми листьями, соединёнными Андреевскою лентою.

В этом виде герб Костромы и Костромской губернии просуществовал до революции 1917 года. В настоящее время эта эмблема является основой герба Костромской области.

• Coat of Arms of Kostroma gubernia (1834-1878).gif

  Герб Костромы и Костромской губернии с 1796 по 1878 год

• Coat of Arms of Kostroma gubernia (Russian empire).png

  Герб Костромы и Костромской губернии с 1878 по 1917 год

• Coat of Arms of Nerekhta (Kostroma oblast) (1779).png

  Герб Нерехты (1779)

• Flag of Kostroma (Kostroma oblast).png

  Современный флаг Костромы

На других гербах и флагах

В результате административно-территориальной реформы 70-х годов XVIII в. Российская империя была заново разделена на наместничества и губернии с приписанными к ним городами. Это сопровождалось массовым пожалованием городам гербов. Всего за время царствования Екатерины II было учреждено около 500 городских гербов.

В числе первых свои гербы в 1779 году получили 12 городов Костромского наместничества, образованного 24 августа (4 сентября) 1778 г. Высочайше утверждённый 29 мая (9 июня) 1779 г. доклад Сената «О гербах городам Костромского и Рязанского Наместничеств» гласит:

По именному Вашего Императорского Величества указу Костромская и Рязанская Провинции учреждены Наместничеством, и к оным приписаны города; но как они, по новому их учреждению, гербов не имели, то по приказанию Сената в должности Геральдмейстера Статским Советником Волковым, для оных городов сочинены гербы и представлены Сенату; при сочинении же оных за правило поставлено, чтобы во всяком гербе Костромского и Рязанского Наместничеств в щите была часть из герба Наместнического города…

Для гербов Костромского наместничества (позже губернии) был использован образ екатерининской галеры с герба Костромы. Так, описание исторического герба уездного города Нерехты, утверждённое 29 марта (9 апреля) 1779 года, гласит: «Въ I-й части щита, часть герба Костромскаго: въ голубомъ полъ, корма галерная съ тремя фонарями и съ опущенными лъстницами — въ голубом полъ. Во 2-й части — в золотомъ полъ, двъ черныя раковины улитки, означающiя двъ ръчки, находящiеся около сего города, изобилующiя оными.»

Герб Костромы с изображением жёлтой галеры под белыми парусами и с императорским штандартом на мачте размещается на современном флаге Костромы.

Литература

• Корников А. Орлиный корабль // Капитал. — 1998. — № 3(17)

Отрывок, характеризующий Герб Костромы

Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.