Герб Луганска

Герб Луганска
Детали
Корона	Серебряная корона о трёх зубцах
Щит	Французский четырёхугольный с заострённым основанием
Ранние версии

Герб Луганска — официальный символ города Луганска.

"В золотом щите черная с золотыми швами доменная печь с червленым пламенем, сопровождаемая справа и слева двумя черными молотками. В вольной части щита герб Екатеринославской губернии. Щит увенчан серебряной башенной короной с тремя зубцами. За щитом положенные стального цвета кирки, соединенные Александровской лентой".

История

В 1882 году поселок Луганский Завод и село Каменный Брод были объединены и этот населенный пункт назван городом Луганск. Он стал центром Славяносербского уезда. Герб Луганска изначально появился как герб литейнопушечного завода, а после доработки его коллежским асессором Першиным был представлен Городской думе как герб Луганска.

Герб Луганска утвержден 22 апреля 1903 года (для уездного города Луганска, центра Славяносербского уезда Екатеринославской губернии):«В золотом щите черная с золотыми швами домна с червленым пламенем, сопровождаемая справа и слева двумя черными молотками. В вольной части щита герб Екатеринославской губернии. Щит увенчан серебряной башенной короной с тремя зубцами. За щитом положенные крестообразно стального цвета кирки, соединенные Александровской лентой».

После революции

С 19 июля 1988 года город имел герб, утверждённый решением № 234 исполкома Ворошиловградского городского Совета народных депутатов по проекту А.С.Дудника: «На красном щите с белой продольной полосой посредине, символизирующем шелковую муаровую орденскую ленту ордена Красного Знамени, золотая доменная печь, символ образования города, взятая с дореволюционного герба города Луганска. Печь заключена в золотую шестерню, отражающую ведущие отрасли промышленности города. На шестерне накладные золотые ветви – слева (от зрителя) дубовая, отражающая боевые подвиги, справа (от зрителя) лавровая – трудовой славы. У основания ветвей золотое изображение серпа и молота – символ единства рабочего класса и крестьянства. В нижней части щита на белой продольной полосе золотая цифра «1795» — год основания города. Вверху, на накладной планке щита, название города – «ВОРОШИЛОВГРАД», выполненное шрифтом, отражающем время становления Советской власти, революционные преобразования и события Гражданской войны. Щит имеет выступающую золотую окантовку».

18 февраля 1992 года решением VІІІ сессии городского совета XXІ созыва №8/6 был восстановлен исторический герб Луганска: «В золотом поле черная с золотыми швами доменная печь с красным пламенем, по бокам которой — по черному молотку. Доменная печь олицетворяет металлургию, которая оказывала влияние на становление и развитие города».

В 1995 году исторический герб Луганска был переутверждён для территориальной "громады" (общины) города Луганска.

Ссылки

• [obzor.com.ua/lugansk/city_emblem/ Герб города Луганска]
• [www.heraldicum.ru/ukraine/towns/lugansk.htm г. Луганск]

Отрывок, характеризующий Герб Луганска

– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.