Герб Нижнего Новгорода

Герб Нижнего Новгорода
Версии
Малый герб Нижнего Новгорода
Детали
Утверждён	1781 год, новый вариант 20 декабря 2006 года
Корона	Корона о пяти зубцах
Щит	Французский четырёхугольный с заострённым основанием
Ордена	Орден Ленина
Ранние версии
Номер в ГГР	3062

Герб Нижнего Новгорода — является официальным символом города. Положение о символах города Нижнего Новгорода утверждено Постановлением городской Думы города Нижнего Новгорода от 20.12.2006 № 96. Графическое изображение символов Нижнего Новгорода было утверждено постановлением Городской думы от 21.03.2007 № 25.

Описание

За основу герба города Нижнего Новгорода взят исторический герб губернского города Нижнего Новгорода, утверждённый 16 августа 1781 года.

Герб города Нижнего Новгорода представляет собой изображение оленя на четырёхугольном, с закруглёнными нижними углами, заострённом в оконечности геральдическом щите, обрамлённом по бокам и снизу лентой ордена Ленина.

Геральдическое описание и изображение на гербе города Нижнего Новгорода гласит: «На серебряном щите идущий червлёный олень, рога, глаза и копыта чёрные. Щит увенчан золотой башенной короной о пяти зубцах, окружённой по обручу золотым лавровым венком, и обрамлён по сторонам и снизу лентой ордена Ленина».

• Олень является символом благородства, чистоты и величия, жизни, мудрости и справедливости.
• Корона — символ достижения высокой ступени развития. В данном случае она указывает, что город Нижний Новгород является городским округом — административным центром Нижегородской области.
• Обрамляющая гербовый щит лента указывает на то, что город Нижний Новгород награждён орденом Ленина.

Символические значения цветов:

• серебряный цвет — символ совершенства, благородства, чистоты помыслов, мира;
• червлёный цвет — символ храбрости, мужества, неустрашимости, зрелости, энергии, жизнеспособности;
• чёрный цвет — символ благоразумия, мудрости, честности, скромности, смирения и вечности бытия.

История

История символики герба Нижнего Новгорода остается по сей день спорной. Одни историки считают, что гербом Нижнего Новгорода в XVI—XVII веках был лось, и только в XVIII веке герольдмейстеры переделали его в оленя. В указе 1666 года царя Алексея Михайловича об изготовлении гербового знамени говорится: «Печать Нижегородская, на ней лось ступает». Другие ученые полагают, что уже в XVII веке на гербе был изображен олень, ссылаясь при этом на «Роспись всем государевым печатям 1626 года», составленную в Посольском приказе после большого московского пожара 1626 года. В ней сказано: «Печать Нижегородска: олень, под оленем земля».

Первая версия герба утверждена 16 августа 1781 года. Она была утверждена высочайшим указом Её Императорского Величества — Екатерины II:

Указ Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийской из Правительствующего Сената Нижегородскому наместническому правлению. Правительствующий сенат, во исполнение имяннаго Ея Императорского Величества Указу, последовавшаго на доклад Сената минувшаго августа 16 дня о высочайше конфирмованных Ея Императорским Величеством городам Нижегородскаго наместничества гербах, а имянно Нижнему городу, Горбатову. Арзамасу, Починкам, Ардатову, Лукоянову, Сергачу, Перевозску (так в документе – А.М.), Княгинину, Василю, Макарьеву, Балахне и Семенову, ПРИКАЗАЛИ с апробованных Ея Императорским Величеством показанным городам гербов, и со описания оных, снять копии, и отослать в сие наместничество, которые прилагаются при сем. Сентября 16 дня 1781 года

К Указу прилагаются «Описание гербам Нижегородского наместничества» и рисунки этих гербов.

I. Нижегородский – «В белом поле красный олень, рога и копыта черные».

Отмечено, что «город Нижней имеет старый герб».

Владимир Гиляровский писал, что бурлаки, для которых нижегородский герб был символом долгожданного отдыха и веселья после многих дней тяжких трудов, называли его «весёлой козой».

С приходом к власти большевиков герб города был упразднён. Однако, повсеместно использовался олень с логотипа ГАЗа, на котором был изображён олень, как на прежнем гербе. Правда, он был несколько видоизменён. Чаще всего изображался белый или золотой бегущий олень на красном фоне — символе СССР.

В 1992 г. исторический герб был восстановлен (решением городского Совета народных депутатов № 11/9 от 15.10.1992), но отличием герба 1992 г. является то, что щит был окружён золотыми дубовыми листьями, перевязанными лентой цветов национального флага России. Данный вариант герба вызывал немало нареканий у специалистов по геральдике и дизайну. Они говорили, что герб был таким, каким его нарисовали художники, и не отвечал геральдическим нормам.

Необходимость поменять герб и флаг Нижнего Новгорода возникла после того, как в 2005 году Геральдический совет при президенте России принял решение, что на гербах всех административных центров регионов страны должно быть изображение короны (такого изображения на прежнем гербе не было). Также по новым правилам в гербах муниципалитетов не должны присутствовать цвета государственного флага страны (на прежнем нижегородском гербе они были). Новый герб был утвержден 20 декабря 2006.

• Coat of Arms of Nizhny Novgorod 1730 colour.png

  Герб Нижнего Новгорода (1730)

• Coat of Arms of Nizhny Novgorod (1781).png

  Герб столицы Нижегородского уезда — Нижнего Новгорода (1781)

• Coat of Arms of Nizhny Novgorod gubernia (Russian empire).png

  Герб Нижегородской губернии

• Coat of Arms of Nizhny Novgorod 1857.svg

  Герб Нижнего Новгорода при геральдической реформе Кёне (1857)

• Coat of Arms of Gorky.svg

  Одна из версий символа города Горького в Советском Союзе

• Coat of ams of Nizhniy Novgorod (1992).svg

  Герб города после распада СССР (1992)

• Coat of Arms of Nizhniy Novgorod.svg

  Герб города после внесения изменений Геральдического совета (2006)

Смотри также

Флаг Нижнего Новгорода

Ссылки

• [нижнийновгород.рф/vlast/ofitsialnaya-osnova/ Символика Нижнего Новгорода]
• [нижнийновгород.рф/upload/getODA/depdoc51513_0.html Постановление городской Думы города Нижнего Новгорода от 20 декабря 2006 г. № 96 «Об утверждении Положения о символах города Нижнего Новгорода»]

Отрывок, характеризующий Герб Нижнего Новгорода

Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.