Герб Финляндии

Герб Финляндии
Детали
Утверждён	Официально используется с 1978 г., впервые появился около 1580 г.

Герб Финляндии — коронованный золотой лев в червлёном поле, правая передняя лапа заменена рукой в доспехах, держащей серебряный меч с золотой рукоятью. Лев попирает задними лапами серебряную сарацинскую саблю с золотой рукоятью. Щит усеян 9 серебряными розетками (по числу исторических частей Финляндии). Официально используется только с 1978, хотя впервые появился около 1580 года на статуе шведского короля Густава I Вазы, установленной в готическом соборе шведского города Уппсала.

Описание

Лев — древний скандинавский символ власти и могущества, символ рыцарства (рука) и сабля — причастность к общей культуре христианской Европы в борьбе с мусульманами. По другим данным, попирающий саблю лев символизирует победу Швеции над Россией («Востоком») во второй половине XVI века. Эта версия несколько предвзята, т.к. даже стилизованное изображение сабли, попираемой львом, указывает на её происхождение из стран исповедующих ислам. Повсеместное использование данного вида холодного оружия на Руси не выдерживает исторической проверки.

История герба

Герб появился в 1581 году, когда шведский король Юхан III утвердил герб Финляндского княжества — автономной области Шведского королевства.

Герб Финляндии в составе Российской империи

Герб Финляндии остался прежним. 26 октября 1809 года он был официально утвержден как герб Великого княжества: "Щит имеет красное поле, покрытое серебряными розетами, в коем изображен золотой лев с золотой на голове короной, стоящий на серебряной сабле, которую поддерживает левою лапою, а в правой держит серебряный меч, вверх поднятый". В ходе гербовой реформы, 8 декабря 1856 года был утвержден титульный герб Великого князя Финляндского для императора. Льва стали изображать лишь одной ногой попирающим саблю. Щит венчала так называемая "финляндская корона", специально придуманная для этого герба. Сами финны эту корону не признавали, заменяя её великогерцогской. Существовал и полный вариант герба, на котором финский щит (под короной) помещался на груди российского двуглавого орла. В 1886 году был принят действующий вариант герба Финляндии, с венчающей щит короной, соответствующий немецкой княжеской.

Проект большого герба

Некоторое время после утверждения герб Финляндии был предметом дискуссий относительно замены изображения льва на изображение медведя, который занимал важное место в национальном фольклоре и культуре, к тому же медведь уже был символом Северной Финляндии. По некоторым версиям, именно рысь, а не лев изображена на гербе Финляндии.

Противники этого предложения обращали внимание на то, что медведь исторически считался символом России. В 1936 для урегулирования этого вопроса предлагалось даже принять два герба: малый и большой, при этом изображение льва должно было остаться в обоих гербах, но в большой герб включались два медведя-щитодержателя, стоящих на основании из хвойных ветвей и с девизом «vapaa, vankka, vakaa» (свободная, крепкая, стойкая). Такой вариант давал медведю место в национальной геральдике, не убирая традиционного льва, но этот проект не был утвержден и в дальнейшем не получил развития.

Ссылки

• [www.finlex.fi/fi/laki/ajantasa/1978/19780381]
• [www.edu.vantaa.fi/suomi/itsen.htm]
• [finland.fi/public/default.aspx?contentid=160085&contentlan=2&culture=en-US]
• [geraldic.taba.ru/Obnovleniya/Karta_sayta/Novaya_stranica/617347_Finlyandiya.html/ Герб Финляндии]
• Рубцов Ю. В. [gerb.murman.ru/articles/europa/finland.shtml Финский лев заносит меч и попирает саблю]. Мурманский вестник. 1996.

См. также

• Флаг Финляндии
• Герб Карелии

Отрывок, характеризующий Герб Финляндии

Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.