Гериот
Гериот (англ. heriot; др.-англ. here-geatwa) — в средневековых Англии и Шотландии плата лично-зависимого крестьянина своему феодалу при вступлении в наследство после смерти отца, обычно в виде лучшей головы скота.
Практика взимания платы за вступление в наследство крестьянина существовала ещё в англосаксонский период. Её истоки, вероятно, лежат в процессе формирования феодально-зависимых категорий крестьян: когда разорившийся свободный земледелец переходил под покровительство сеньора, последний предоставлял ему земельный надел, некоторый сельскохозяйственный инвентарь и скот для обзаведения хозяйством, за что крестьянин обязывался выполнять определённые отработочные повинности. После смерти такого крестьянина его имущество переходило сеньору. О существовании такой практики в Англии в отношении гебуров в начале XI века свидетельствует свод законов «Rectitudines Singularum Personarum»[1]. В случае, если феодал разрешал наследование имущества и прав на надел сыном умершего крестьянина, он забирал себе лучшую голову скота.
В англосаксонский период гериот не являлся платежом исключительно лично-зависимых категорий крестьянства. Законы Кнуда[2] фиксировали размеры гериота также для военно-служилой прослойки тэнов и хускерлов. Так, для королевских тэнов гериот был установлен в виде передачи королю четырёх коней, двух мечей, четырёх копий и щитов, шлема, панциря и 50 манкусов серебра. После нормандского завоевания Англии термин гериот стал применяться исключительно к платежам при наследовании имущества зависимых крестьян, тогда как для платы, взимаемой при наследовании рыцарских ленов, стало использоваться французский термин рельеф. В Шотландии первые упоминания о практике уплаты гериота относятся к XII веку.
В XII—XIII веках уплата гериота стала одной из главных характеристик зависимого крестьянина (виллана в Англии, хазбендмена в Шотландии), резко обозначающей его социальный статус как несвободного земледельца. Постепенно натуральная форма уплаты гериота в виде головы скота трансформировалась в денежную, размер которой сильно варьировался в зависимости от продуктивности крестьянского надела и соглашений с феодалом. Иногда землевладельцы устанавливали гериот и при предоставлении земель в держание лично свободным людям, стремясь ограничить право распоряжения арендуемыми участками.
Рудименты обычая взимания гериота сохранились и в английском земельном праве нового времени, вплоть до XIX века: держание копигольда также иногда сопровождалось необходимостью передачи лучшей головы скота крестьянина землевладельцу при наследовании участка. Английский историк Дж. Дж. Коултон[3] зафиксировал случай, когда приобретя один земельный участок на праве копигольда, лорд Ротшильд в конце XIX века был вынужден немедленно выкупить его в собственность, поскольку после смерти Ротшильда землевладелец имел право требовать лучшего коня из его богатой конюшни, который мог стоить более двадцати тысяч фунтов.
Напишите отзыв о статье "Гериот"
Примечания
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Engl/X/O_pravach_lic/text.htm Русский перевод свода законов «Rectitudines Singularum Personarum»]
- ↑ [web.archive.org/web/20070624195918/hronos.km.ru/libris/lib_t/angl13.html Русский перевод законов Кнуда]
- ↑ См. статью «Heriot» в Википедии на английском языке.
См. также
Литература
- Косминский, Е. А. Исследования по аграрной истории Англии XIII в. — М.—Л., 1947.
- Duncan, A.A.M. Scotland: Making of the Kingdom. — Edinburgh, 1975, ISBN 978-0-901824-83-7
- Stenton, F. Anglo-Saxon England. — Oxford, 1971, ISBN 978-0-19-821716-9
- Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087-1216. — Oxford, 1956, ISBN 978-0-19-821707-7
Отрывок, характеризующий Гериот
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
