Германарих

Германарих готск. 𐌰𐌹𐍂𐌼𐌰𐌽𐌰𐍂𐌴𐌹𐌺𐍃, 𐌰𐌹𐍂𐌼𐌹𐌽𐌰𐍂𐌴𐌹𐌺𐍃 / Airmanareiks, Airminareiks; лат. Hermanaricus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Готский вождь вызывает гуннов на бой (полотно П. Н. Арбо, 1886)</td></tr>
Король остготов
? — ок. 376
Предшественник:	Геберих
Преемник:	?
Вероисповедание:	германское язычество
Рождение:	ок. 265
Смерть:	ок. 376
Род:	Амалы
Отец:	Агиульф

Германа́рих или Эрмана́рих — король остготов в IV веке, из рода Амалов.

Во главе готов-грейтунгов подчинил германские племена тайфалов, герулов и др., кроме вестготов, а также племена Северного Причерноморья. Точные данные о размерах его владений отсутствуют, в римских источниках и древнегерманском эпосе он предстаёт как один из великих варварских вождей эпохи Великого переселения народов. Государство Германариха пало под натиском гуннов в 370-е годы. По сообщению Амиана Марцелина, Германарих покончил жизнь самоубийством, не в силах противостоять гуннам.

Древнеримские источники

О Германарихе упоминают два латиноязычных источника — «Деяния» римского историка Аммиана Марцеллина и «О происхождении и деяниях гетов» (или «Гетика») готского историка Иордана.

Размеры державы Германариха

Иордан составил в середине VI века развёрнутую историю готских племён и генеалогию их вождей по сочинениям предшествующих писателей и сохранившимся устным преданиям. По Иордану, отцом Германариха был Агиульф и он имел трёх братьев — Ансилу, Эдиульфа, Вультвульфа — и, по крайней мере, одного сына, Гунимунда.

Иордан явно стремился подчеркнуть могущество Германариха, которого он выделяет как «благороднейшего из Амалов». Однако, чтобы точно и убедительно сообщить о его завоеваниях, Иордану не хватало сведений. Слишком краток и поверхностен его рассказ о Германарихе, который покорил ряд «северных племён» и этим якобы заставил сравнивать себя с Александром Македонским. Сведения Иордана о Германарихе исчерпывают всё, что известно современным историкам об этом легендарном вожде.

«После того как король готов Геберих отошёл от дел человеческих, через некоторое время наследовал королевство Эрманарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племён и заставил их повиноваться своим законам. Немало древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим. Покорил же он племена: гольтескифов (Golthescytha), тиудов (Thiudos), инаунксов (Inaunxis), васинабронков (Vasinabroncas), меренс (Merens), морденс (Mordens), имнискаров (Imniscaris), рогов (Rogas), тадзанс (Tadzans), атаул (Athaul), навего (Navego), бубегенов (Bubegenas), колдов (Coldas)».

Список этот читается сегодня следующим образом: Golþeþiudos — это, видимо, золотые народы Урала, в то время как scytha следует понимать как интерлинеарную глоссу переписчика. Объяснить, кто такие Inaunxis, невозможно, но их можно локализовать поблизости от золотых народов, так как перечень составлен по принципу соседства. Wasinabrōkans — жители равнинной страны с пышными травами, богатой водами и местами заболоченной. Merens и Mordens с давних пор считаются финно-угорскими поволжскими народами — мерей и мордвой. К этой же этнической группе принадлежат Imniscaris, пчеловоды, которых в Древней Руси называли мещерой. Из слов Rogas и Tadzans следует сделать Roastadjans, что обозначает тех, кто живёт на берегах Волги. Перед Athaul, Navego, Bubegenas и Coldas вынуждены капитулировать даже лучшие толкователи.

Локализация этих народов Севера приводит нас в области, которые находились за 2000 и более километров от основной области расселения готов в современной Южной Украине. Таким образом, размеры подвластной Германариху территории оказываются таковыми, что их нельзя считать достоверными. Несмотря на это, можно признать, что готы предприняли такую попытку. В пользу такой возможности интерпретации говорит следующее. Благодаря своим «драгоценным металлам, продуктам пчеловодства и ценным мехам» область Нижней Оки вплоть до Волги, а затем от излучины Волги вверх по течению Камы и далее за притоки Камы Чусовую и Белую до золотых гор Урала с давних пор привлекала торговцев, совершавших дальние путешествия. Весьма вероятно, что экспедиции готов имели целью захватить в свои руки эту торговлю и использовать её; и эта цель могла быть достигнута. Носители черняховской культуры во всяком случае обладали военными и интеллектуальными возможностями, чтобы распространить свою власть на эти просторы. Кроме того, нельзя подходить к «великой державе» Германариха с современными мерками; скорее следует говорить о готском протекторате, в частности, в районе Камы.

После того как были поставлены в зависимость северные народы, последовало покорение державы эрулов на Нижнем ДонуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

«Славный подчинением столь многих [племён], он не потерпел, чтобы предводительствуемое Аларихом племя эрулов, в большей части перебитое, не подчинилось — в остальной своей части — его власти. По сообщению историка Аблавия, вышеуказанное племя жило близ Меотийского болота, в топких местах, которое греки называют „ele“, и потому и именовалось элурами. Племя это очень подвижно и ещё более — необыкновенно высокомерно. Не было тогда ни одного [другого] племени, которое не подбирало бы из них легковооружённых воинов. Хотя быстрота их часто позволяла им ускользать в сражении от иных противников, однако и она уступила твёрдости и размеренности готов: по воле судьбы они [элуры] также, наряду с остальными племенами, покорились королю гетов Эрманариху».

На этот раз «Гетика» рисует исключительно жестокую борьбу, которую Германарих вёл против короля герулов Алариха, до тех пор пока не подавил его сопротивления. Из слов Иордана следует, что Германариху было нелегко покорить герулов: словами «Herulorum cedes» («побоище, поражение эрулов») Иордан как бы показывает значительность победы. Тот факт, что готы отправились далеко на северо-восток, а затем покорили своих ближайших соседей герулов, может быть связан с тем, что прежде чем поставить герулов на колени, нужно было разрушить их экономическую базу, лишив транзитной торговли с народами Поволжья. В результате победы над герулами готы смогли контролировать все торговые пути от излучины Волги вниз по течению до Дона и Чёрного моря.

Затем под власть Германариха попадают и славянские племена.

«После поражения эрулов Эрманарих двинул войско против венетов, которые, хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия, были, однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться. Но ничего не стоит великое число негодных для войны, особенно в том случае, когда и бог попускает, и множество вооруженных подступает. Эти венеты, как мы уже рассказывали в начале нашего изложения, — именно при перечислении племён, — происходят от одного корня и ныне известны под тремя именами: венетов, антов, склавенов. Хотя теперь, по грехам нашим, они свирепствуют повсеместно, но тогда все они подчинились власти Эрманариха».

После того как Германарих присоединил к своей готской державе финно-волжские народы, под его властью, очевидно, оказались и балтийские эсты.

«Умом своим и доблестью он подчинил себе также племя эстов, которые населяют отдалённейшее побережье Германского океана. Он властвовал, таким образом, над всеми племенами Скифии и Германии, как над собственностью».

Само собой разумеется, что дошедшую до нас информацию о размерах империи Германариха нельзя подтвердить археологически. Северная граница черняховской культуры в то время не доходит ни до Балтийского моря, ни до Урала. Подобно тому, как «Гетика» различает «собственные народы» остготов Германариха, и покорённые им народы Скифии и Германии, существует также разница между областью расселения остготов в собственном смысле слова, то есть культурами черняховского круга, и сферой влияния державы Германариха.

Нашествие гуннов

В начале 370-х годов в Северное Причерноморье с востока ворвались племена гуннов. Сначала на себя удар приняли аланы, затем в столкновение с неведомым прежде грозным противником вступили остготы Германариха.

«Спустя немного времени, как передаёт Орозий, взъярилось на готов племя гуннов, самое страшное из всех своей дикостью. […] Когда геты увидели этот воинствующий род — преследователя множества племён, они испугались и стали рассуждать со своим королём, как бы уйти от такого врага. Эрманарих, король готов хотя, как мы сообщили выше, и был победителем многих племён, призадумался, однако, с приходом гуннов».

Между тем «Гетика» закрепляет за Германарихом те черты, которые в героической легенде превратили его в демонического тирана и разрушителя собственного рода.

«Вероломному же племени (gens) росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племён, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышеназванного племени росомонов, по имени Сунильда, за изменнический уход [от короля] её мужа, король [Эрманарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав её к диким коням и пустив их вскачь. Братья же её, Cap и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом».

Сунильда, её неназванный супруг, ровно как и её братья Аммий и Сар, относились к неверному роду (gens) росомонов. Действующие лица носят германские имена, и их включение в героическую легенду показывает, что они считались германцами, и, вероятно, были таковыми. Историческая интерпретация названия «росомоны» представляет немалые трудности. Из предложенных в новейшее время объяснений, вероятно, два больше всего соответствуют имеющемуся скудному материалу, и не в последнюю очередь, потому что оба они не противоречат друг другу. Значение понятия gens расплывчато; под ним можно понимать как народности, так и объединения воинов или же крупные роды, так как формы их проявления едва ли качественно отличаются друг от друга. Поэтому нет большой разницы в том, называют ли росомонов народом или (королевским) родом, который Германарих наряду с другими народами имел в своём подчинении. Следовательно, росомоны, имя которых, как и имя эрулов («быстрые») могло обозначать «стремительные», были идентичны покорённому Германарихом племени герулов. Ввиду непосредственной угрозы донской границе, которая очерчивала их территорию на востоке, вполне возможно, что эрулы-росомоны пытались выйти из-под власти «триумфатора над многими народами» в тот момент, когда напали гунны. Согласно другой допустимой этимологии, в росомонах видят «красных». Это название может происходить от красного цвета волос. Это также не противоречит, тому что они могли быть теми же эрулами-герулами. Как бы там ни было, история с росомонами стоила Германариху жизни.

«Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного. Узнав о несчастном его недуге, Баламбер, король гуннов, двинулся войной на ту часть [готов, которую составляли] остготы; от них вестготы, следуя какому-то своему намерению, уже отделились. Между тем Эрманарих, престарелый и одряхлевший, страдал от раны и, не перенеся гуннских набегов, скончался на сто десятом году жизни. Смерть его дала гуннам возможность осилить тех готов, которые, как мы говорили, сидели на восточной стороне и назывались остготами».

Исследователи датируют смерть Германариха примерно 375 годом. Тогда по Иордану, сообщившему о смерти Германариха в 110-летнем возрасте, следует считать, что он родился около 265 года.

Аммиан Марцеллин узнал и зафиксировал другие подробности. Свидетельство этого писателя наиболее ценно, так как он являлся современником Германариха.

«И вот гунны, пройдя через земли аланов, которые граничат с гревтунгами и обычно называются танаитами, произвели у них страшное истребление и опустошение, а с уцелевшими заключили союз и присоединили их к себе. При их содействии они смело прорвались внезапным нападением в обширные и плодородные земли Эрменриха, весьма воинственного царя, которого страшились соседние народы, из-за его многочисленных и разнообразных военных подвигов. Поражённый силой этой внезапной бури, Эрменрих в течение долгого времени старался дать им решительный отпор и отбиться от них; но так как молва всё более усиливала ужас надвинувшихся бедствий, то он положил конец страху перед великими опасностями добровольной смертью».

Из этого отрывка видно, что неожиданно появившаяся и поэтому, вероятно, переоценённая гуннская опасность ввергла его в столь глубокое отчаяние, что он, дабы избавится от страха перед серьёзными решениями, совершил самоубийство. Это могло свидетельствовать в пользу той точки зрения, что король остготов принёс себя в жертву в тот момент, когда он терпел поражение.

После смерти Германариха племя остготов и королевский род раскололись. Большинство подчинилось гуннам, меньшинство продолжало сопротивление. Так продолжалось около года, до тех пор, пока свободные остготы либо были порабощены, либо ушли.

Древнегерманский эпос

Имя Германариха прославляется в, возможно, древнейшем памятнике германской поэзии — сказании Видсид. Это произведение, как полагают исследователи, сложилось в законченном виде до IX века в среде англосаксов в Англии, причём список и расселение племён указывают на происхождение эпического сюжета во времена, предшествующие Великому переселению народов. Странствующий певец в Видсиде пользуется покровительством «готского владетеля, державного Эорманрика» (Eormanric).

В скандинавском эпосе, эддической древнейшей песне «Речи Хамдира», Гудрун призывает сыновей отомстить готскому правителю Ёрмунрекку: «Сванхильд — имя вашей сестры, что Ёрмунрекк бросил коням под копыта, […], готским коням». Обращает внимание связь этого сюжета с казнью Сунильды у Иордана. Как и у Иордана, братья в песне убивают Ёрмунрекка.

Имена Германариха

Имя Германариха на языке готов предположительно звучало как — Aírmanareiks. Из-за широкого распространения легенд о нём, в разных языках его имя по разному искажено, и до нашего времени дошло в различных звучаниях.

• Аммиан Марцеллин именует его Ermenrich;
• у Иордана в книге «Гетика» он называется Hermenerig;
• в древнегерманском эпосе Видсид — Eormanric;
• в древнеанглийском эпосе Беовульф его называют Eormenric;
• в скандинавских сагах — Jörmunrekkr

В целом имя тяготеет к смыслу «Герман» — «превосходный», «Германа владение» («ареал, рикс»), хотя есть и иные трактовки.

Литературный образ

• Германарих-Эрманарик — один из главных героев поэмы Михаила Казовского «Буковая роща».
• Повесть Пола Андерсона «Печаль гота Одина» из цикла «Патруль времени».

Литература

• Иордан. О происхождении и деяниях гетов / Вступ. статья, пер., коммент. Е. Ч. Скржинской. — СПб.: Алетейя, 2013. — 512 с. — (Византийская библиотека. Источники). — ISBN 978-5-91419-854-8.
• Хервиг Вольфрам. Готы. От истоков до середины VI века / Перевод с немецкого Б. Миловидов, М. Щукин. — СПб.: Ювента, 2003. — 654 с. — (Историческая библиотека). — 2 000 экз. — ISBN 5-87399-142-1.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

• Германрих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/_voelkerwanderung/e/ermanarich_ostgoten_koenig_376/ermanrich_ostgoten_koenig_376.html Genealogie Mittelalter. Ermanrich]
• [www.kirsoft.com.ru/freedom/KSNews_614.htm Из монографии Б. А. Рыбакова — Язычество Древней Руси].

Отрывок, характеризующий Германарих

Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.