Германия (серия марок)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Германия (значения).
Германия
нем. Germania

 (Скотт #52—101, 111—136)
Тип марки (марок)

стандартные

Страна выпуска

Германская империя Германская империя

Место выпуска

Берлин

Издатель

Имперская почта

Художник

Paul Eduard Waldraff

Способ печати

типографская печать

Дата выпуска

декабрь 1899 — март 1922

Номинал

2 пфеннига — 10 немецких марок

Зубцовка

14

Тираж (экз.)

массовый

Оценка (Скотт)

¢50—$140 (без учёта разновидностей)

«Герма́ния» (нем. Germania) — филателистическое название широко известной серии стандартных почтовых марок Германской империи с изображением аллегорического женского образа Германии, выпускавшейся с некоторыми изменениями в 1899—1920 годах и использовавшейся до 1922 года.





Описание и сюжет

Почтовая марка «Германия» представляет собой изображение легендарной девы-воительницы Валькирии, увенчанной императорской короной, в металлическом корсете, а также с мечом в правой руке. Её полупрофиль обрамляет растительный орнамент. В верхних углах каждой марки цифры номинала, нижнюю часть марки занимает надпись «Reichspost» («Имперская почта»), позднее — «Deutsches Reich» («Германская империя»). Всего была выпущена 61 разновидность марок этой серии номиналами от 2 пфеннигов до 10 немецких марок. Водяной знак (с 1902 года) — ромбы.

Название серии марок — «Germania» — происходит от латинского экзонима, обозначавшего у древних римлян географическую область на восточном берегу Рейна, позднее объединённую с находившимися под римским контролем территориями на западном берегу этой реки. Вероятное первоначальное значение слова — «соседи». Известный с античных времён символический женский образ Германии в середине-конце XIX века стал ассоциироваться у немецких народов с идеей грядущего единства страны, расколотой до последней четверти века на десятки разных государств.

Предыстория

Прокатившиеся по Европе революции 1848 года (так называемая «весна народов») и особенно франко-прусская война 1870—1871 годов, результатом которой стало объединение страны, дали толчок широкому использованию мотива единой Германии в произведениях немецкой культуры (живописи, зодчестве и др.) и, в частности, на почтовых марках Германской империи. Однако в момент создания новой серии стандартных почтовых марок перед имперской почтой Германии стояла задача без осложнений ввести её в обращение не только на территории, находившейся под влиянием Пруссии, но и в зонах ответственности баварской, вюртембергской и ряда других почт.

Тогдашняя Германия состояла из 22 монархий и трёх городов-республик. Германский император Вильгельм II, разумеется, был легитимным главой государства, но для многих он оставался прежде всего королём Пруссии — и его портрет мог вызвать ассоциации с утверждением прусской гегемонии. Новорождённая империя была федеративной; император являлся «первым среди равных» федеральных монархов, причём даже согласование титула имело свои нюансы: Вильгельм принял титул «германский император» неохотно, он предпочёл бы именоваться «императором Германии», но это не устраивало остальных монархов германских земель.

Аналогичная ситуация сложилась и перед подписанием внутригерманского почтового договора: в частности, берлинская «Рейхспочта» обязалась не использовать на почтовых марках прусские символы, включая даже эмблему самой имперской почты. Поэтому портрет Вильгельма на почтовых марках выглядел бы ненужным демаршем — и как сюжет он отпадал.

Второй по важности задачей рейхспочты было создание почтовых марок, резко отличавшихся по своему внешнему виду как от местных выпусков германских государств, так и от прежних общеимперских стандартных серий — с крупными цифрами номиналов (1872—1874) и «орлиной» (1875—1889). Кроме того непременным требованием к новым почтовым маркам было и решение сугубо технических проблем — в частности, максимальное затруднение возможных подделок, а одним из лучших способов обезопасить марки от подделывания является изображение человека. Сочетание перечисленного и дало на выходе принятие аллегорической фигуры Германии как сюжета.

Гравёром новой серии стал художник Пауль Эдуард Вальдрафф (Paul Eduard Waldraff, 1870—1917), который после учёбы в Штутгарте сотрудничал в Берлинской имперской типографии[de]. Моделью была выбрана известная оперная актриса тех лет Анна Штранц-Фюринг (Anna Strantz-Führing, 1866—1929). Её образ стал также прототипом для аллегорической фигуры Германии в дизайне банкноты в 100 рейхсмарок, выполненном всё тем же Вальдраффом и ранее принятом Немецким банком[1].

История

Официально первым днём ввода в обращение было назначено 1 января 1900 года. Однако небольшие части предварительно отпечатанного тиража продавались в почтовых отделениях империи уже в конце декабря 1899 года и известно некоторое количество декабрьских гашений. Приуроченная к началу ХХ столетия и выпущенная одновременно с новой марочной серией синяя маркированная почтовая открытка с напечатанной маркой номиналом в 5 пфеннигов тоже оказалась в обороте в декабре. Первый выпуск серии содержал одноцветные марки номиналами: 2 (сизая), 3 (коричневая), 5 (зелёная), 10 (красная), 20 (синяя), а также двуцветные, с добавлением чёрного: 25 (оранжевая, на жёлтой бумаге), 30 (розовая, на розовой бумаге), 40 (красная), 50 (сиреневая) и 80 (красная, на розовой бумаге) пфеннигов. Далее события развивались так:

  • апрель-декабрь 1900 года — серия дополняется почтовыми марками высоких номиналов 1, 2, 3 и 5 немецких марок с иными сюжетами объединительной тематики.
  • апрель 1902 года — серия переиздана в тех же номиналах и цветах, но с надписью «Deutsches Reich».
  • 1905—1906 год — к серии добавлена марка номиналом в 60 пфеннигов.
  • август 1916 года — к серии добавлены марки дробных номиналов 2½ (серая), 7½ (оранжевая) и 15 (коричневая) пфеннигов. Фигура Германии впервые на светлом фоне.

  • май 1917 года — номинал 15 пфеннигов переиздан в изменённом цвете (вместо коричневого фиолетовый, фон светлый).
  • октябрь 1918 года — номинал 2 пфеннига переиздан в изменённом цвете (вместо сизого серо-зелёный, фон светлый).
  • февраль 1919 года — к серии добавлены марки номиналом в 35 пфеннигов (коричневая, фон светлый) и 75 пфеннигов (сине-зелёная двуцветная, фон тёмный).

  • май 1919 года — новорождённая Веймарская республика надпечатала номиналы 10 и 15 пфеннигов, сделав их почтово-благотворительными с доплатой жертвам войны +5 пфеннигов.
  • ноябрь 1919 года — высокие номиналы образца 1902 года переизданы с изменением стоимости — 1, 1,25, 1,50 и 2,50 немецких марок.
  • июнь 1920 года — остаток тиражей образца 1902 года надпечатан — 1,25, 1,50 и 2,50 немецких марок. Серия дополняется номиналами 1, 1¼, 2 и 4 немецких марки.
  • август 1921 года — высокие номиналы образца 1920 года с изображением Германии надпечатаны — 1,60, 3, 5 и 10 немецких марок.
  • март 1922 года — номиналы 75 пфеннигов и 1 марка переизданы в изменённых цветах — малиновая одноцветная вместо синей двухцветной.

Далее в Германии начался период гиперинфляции и серия почтовых марок «Германия» вышла из оборота в связи с многократным изменением масштаба цен.

Провизорий «Винета»

Основная статья: Провизорий «Винета»

История серии «Германия» богата эпизодами, известными и не очень. Но по-настоящему знаменитым стал лишь один из них — выпуск провизория «Винета». Одноимённый большой крейсер кайзеровского военно-морского флота (SMS Vineta II), введённый в строй в 1897 году, зимой-весной 1901 года находился в очередном трансатлантическом походе. В январе «Винета» пребывала в гавани Нового Орлеана, где по случаю дня рождения императора Вильгельма II был устроен большой совместный праздник для экипажа корабля (состоявшего из 465 человек) и местных жителей. Новоорлеанские газеты с описанием торжества достигли моряков лишь в Порт-оф-Спейне (Тринидад). Естественно, экипажу «Винеты» захотелось отослать их домой родным. Однако обнаружилось, что на крейсере отсутствует в достаточном количестве остро необходимая почтовая марка номиналом в 3 пфеннига для франкирования бандеролей.

Тогдашние почтовые правила дозволяли в подобных экстренных случаях оплату наличными. Но капитан «Винеты» принял иное решение: он с разрешения верховного казначея морского флота Германской империи разрезал пополам по вертикали 300 почтовых марок номиналом в 5 пфеннигов, изготовил специальный штемпель и на каждой половинке пятипфенниговой марки фиолетовыми чернилами напечатал «3PF», после чего проблема на судне была решена. Первые газеты, письма и открытки от моряков «Винеты», погашенные штемпелем Германской корабельной почты морского флота № 1, отправились на родину 17 апреля 1901 года по прибытии корабля в Пернамбуку (Бразилия) и стали достигать адресатов уже начиная с 6 мая. 28 июня 1901 года на крейсер поступил приказ из Берлина прекратить такое франкирование. Однако почтовые отправления продолжали франкироваться половинками до конца августа. Известно, также, несколько случаев использования членами экипажа «Винеты» сразу двух надпечатанных трёхпфенниговых половинок зелёной пятипфенниговой марки для предварительной почтовой оплаты писем. Неизвестно, из каких побуждений они это делали, однако несомненно, что при франкировке они переплатили 1 пфенниг.

После описанных событий была выпущена более строгая служебная инструкция и все корабли кайзеровских военно-морских сил обязали получать трёхпфенниговые почтовые марки по повышенным нормам. Крейсер «Винета» ходил в прежнем режиме между Европой и Америкой до 1905 года, в 1909—1911 годах стоял на капитальном ремонте, после чего сделался учебным кораблём. В годы Первой мировой войны он служил в береговой охране в Киле, а в 1920 году был сдан на слом. Провизорий «Винеты» сегодня предлагается на филателистических аукционах по цене от €3000 до €15 000. В каталоге «Михель» негашёный провизорий (таковых насчитывается 74 штуки) оценивается в €13 000, гашёный — в €10 000. Каталог «Скотт» приводит несколько иные цифры: $5850 за гашёный, $7600 за негашёный и $20 000 за негашёный экземпляр в отличном состоянии. Как видим, подлинная «Винета» является хорошей находкой для филателиста. Однако она активно подделывается: уже к 1907 году было выявлено восемь различных гашений (притом, что настоящее только одно), а в 1990-е годы на филателистическом рынке было обнаружено поддельное письмо аж с пятью провизориями одновременно.

Надпечатки, перепечатки и спецвыпуски

Поскольку «Германия» являлась основной стандартной серией почтовых марок империи, именно ей пришлось нести на себе следы всех связанных с этой страной исторических изменений начала XX века — чаще всего в виде надпечаток и перепечаток. В частности, следующим образом:

  • Надпечатки, повышающие номинал
  • Germaniafurkrieg.jpg

    В пользу жертв войны (15+5 пфеннигов, 1919)

  • Germaniafurkrieg5pf.jpg

    В пользу жертв войны (10+5 пфеннигов] 1919)

  • Germania1-60pf1921.jpg

    Повышение номинала
    (1,60 пфеннига, 1921)

Непочтовые эмиссии

Детские марки

Основная статья: Учебная марка

В начале XX века в Германии выпускались так называемые «марки детской почты» уменьшенного формата с целью обучения детей правилам почтовой переписки. Эти виньетки повторяли рисунок тогдашних стандартных марок страны, серии «Германия», но вместо обычной надписи «Reichspost» они несли текст Kinderpost. Разумеется, такие марки не могли использоваться в реальном почтовом сообщении.

Британские подделки

См. также: Военно-пропагандистская филателия

В ходе Первой мировой войны в сентябре 1918 года самые распространённые на тот момент номиналы серии «Германия» 10 и 15 пфеннигов были подделаны в Великобритании. Фальшивки печатались в листах по 100 штук (10 × 10). В отличие от оригиналов, у которых 14 отверстий перфорации по горизонтали, в поддельных листах их по 15. Кроме того подделки напечатаны на более мягкой бумаге и имеют меньше штриховки в чертах женского лица (изображение более светлое), из-за чего фальшивая Germania смотрит несколько жёстким взглядом. Целью подделок было снабжение сети агентов британских спецслужб в тылу врага.

См. также

Напишите отзыв о статье "Германия (серия марок)"

Литература

  • [www.philately.h14.ru/BS/G.html Большой филателистический словарь] / Под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — ISBN 5-256-00175-2. [См. статьи «Германия» и Германия.]
  • «Германия» // Филателистический словарь / В. Граллерт, В. Грушке; Сокр. пер. с нем. Ю. М. Соколова и Е. П. Сашенкова. — М.: Связь, 1977. — С. 37. — 271 с. — 63 000 экз.
  • Германия, в искусстве // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Knop A. [www.muenster.de/~germania/literatur/knop.html Die Plattenfehler der Germania-Reichspost-Ausgabe; Nach einer Untersuchung von Adolf Knop]. — 2. Auflage. — 1995. — 44 S. (нем.)

Примечания

  1. ↑ Давыдов П. Г. [mirmarok.ru/prim/view_article/554/ Валдраф, Пауль Эдуард]. Знаменитые люди: Персоналии почты и филателии. Смоленск: Мир м@рок; Союз филателистов России (25 октября 2009). Проверено 14 февраля 2011. [www.webcitation.org/65QfOptIU Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].

Ссылки

Портал «Филателия»
Германия (серия марок) на Викискладе?
  • [www.deutsche-schutzgebiete.de/germania.htm О серии почтовых марок «Германия»] на сайте [www.deutsche-schutzgebiete.de/ deutsche-schutzgebiete.de] (нем.)
  • [www.muenster.de/~germania/fach/aktartikel.html ArGe Germania-Marken e.V. — Fachthemen: aktueller Rundbrief] (нем.)
  • [www.phila-gert.de/150jbm/150jbm_1wk.html Deutsche Besatzungsausgaben 1. Weltkrieg] (нем.)
  • [www.vdb-nuertingen.de/archiv/philatreff-rb.htm Deutche Besetzung im Ersten Weltkrieg] (нем.)
  • [catalogue.klaseboer.com/vol1/html/germa3.htm 1900-1920 Germania issues] (англ.)
  • [www.psywar.org/stamps.php О британских подделках] немецких почтовых марок на сайте [psywar.org/ psywar.org] (англ.)
  • [www.seemotive.de/html/dvineta.htm О провизории «Винета»] на сайте [seemotive.de/ seemotive.de] (нем.)
  • [www.filaposta.com/glosario/tiki-index.php?page=GermaniaSerie Germania] в словаре [www.filaposta.com/glosario/tiki-index.php «Wiki Filatélico»] (исп.)

Отрывок, характеризующий Германия (серия марок)



Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Германия_(серия_марок)&oldid=80093055»