Германо-турецкая интервенция в Закавказье (1918)
| Германо-турецкая интервенция в Закавказье (1918) | ||||
 Подборка фотографий немцев в Закавказье | ||||
| Дата |
8 июня — октябрь 1918 года | |||
|---|---|---|---|---|
| Противники | ||||
| ||||
| Командующие | ||||
| ||||
| Силы сторон | ||||
| ||||
| Потери | ||||
| ||||
Германо-турецкая интервенция в Закавказье — военная интервенция Центральных держав в Закавказье во время Гражданской войны в России в 1918 году.
Содержание
Конец мировой войны в Закавказье
В ходе Первой мировой войны русские войска Кавказского фронта заняли значительную часть территории Турции. К концу 1917 года линия фронта проходила по линии: Трапезунд, Гюмюшхане, Эрзинджан-Кале, Хныскала, южный берег озера Ван, персидская граница. 18(31) декабря между большевиками и центральными державами было заключено перемирие. В это же время начинается массовых отход русских войск с занимаемых позиций.
Опасаясь турецкой агрессии, сформированный в Тифлисе Закавказский комиссариат попытался сформировать армию и организовать отпор интервентам, но внутренние противоречия в правительстве не позволили сделать этого в полной мере. Входившие в комитет члены азербайджанской партии Мусават ставили своей целью создание мусульманского государства в Закавказье. В партии также были сторонники создания единого мусульманского государства под эгидой Турции. Представители армянской партии Дашнакцутюн и грузинские меньшевики, напротив, были настроены против Турции.
Турецкая интервенция в Армении
30 января (12 февраля) 1918 года турецкое командование, нарушив соглашение о перемирии, выдвинуло 7 пехотных дивизий (около 25 тысяч человек, под командованием генерал-лейтенанта Мехмед Вехиб-пашы) в эрзурумском, ванском и приморском направлениях. Интервентам противостояли грузинский (около 12 тысяч чел.) и армянский (около 17 тысяч чел.) корпуса. На эрзурумском направлении турецкие войска заняли Эрзинджан (12 (25) февраля) и Байбурт (13 (26) февраля), а к 24 февраля (9 марта) — Трапезунд и Мамахатун. Вся тяжесть борьбы с интервентами легла на армянские войска . Начавшаяся армяно-турецкая война осложнялась содействием интервентам со стороны мусаватистов[1]. Вооруженные мусульманские отряды последних открыто выступили на стороне турецкой армии[1]. Закавказский комиссариат уклонился от участия в переговорах в Бресте (см. Брестский мир), но вступил в переговоры в Трапезунде с Турцией. Последняя выдвинула условие о том, что может участвовать в мирных переговорах только с независимым государством.
30 марта 1918 года Турция предъявила ультиматум Закавказскому комитету о немедленном очищении Карсской, Батумской и Ардаганской областей. Закавказский сейм отверг эти требования, но силой противостоять турецкой армии был не в состоянии.
Правительство РСФСР в ответ на наступление турецкой армии направило Германии ноту протеста (12 апреля 1918), с целью предотвратить уничтожение турецкими войсками мирного населения[1] Закавказья.
14 апреля на р. Чолок (севернее Кобулети) грузинские отряды самообороны вступили в бой с частями турецкой армии и некоторое время сдерживали последних. В ночь на 15 апреля турецкая армия занимает Батумский укрепрайон, а к 25 апреля Карс и Ардаган. По требованию турецкого командования правительство Закавказской демократической федеративной республики (ЗДФР; провозглашена 22 апреля) были отведены за границу, проходившую до русско-турецкой войны 1877—1878 по рекам Чолок и Арпачай. Несмотря на это, турецкая армия продолжила наступление на Тифлис. 16-18 мая у посёлка Воронцовка упорные бои с турецкими войсками и местными мусульманскими отрядами вёл партизанский отряд под командованием генерал-майора Андраника Озаняна и дружины армянских большевиков, но турецкая армия смогла прорваться к Тифлису на расстояние 20-25 км.
Позиция Германии в Закавказье
Союзник Турции, Германия, в 1918 году хотя и не располагала плацдармом для вторжения в Закавказье, но полностью поддержала наступление турецких войск. Однако в планах германского командования было установление контроля над Закавказьем. 27 апреля 1918 года германское руководство принудило Турцию заключить в Константинополе секретное соглашение о разделе сфер влияния. Турции отводилась уже захваченная ею территория Грузии и большая часть Армении, остальная часть Закавказья отходила под контроль Германии. 28 апреля по требованию Германии Турция объявила о согласии приступить к мирным переговорам с правительством ЗДФР, которые начались 11 мая в городе Батум. С другой стороны, 14 мая Грузинский национальный совет обращается к Германии с просьбой о покровительстве. В ответ германское правительство, уже захватившее к этому времени российские черноморские порты, согласилось оказать помощь Грузии.
Распад ЗДФР
В начале мая через организацию Красного Креста Германия добилась сосредоточения своих военнопленных в пунктах вдоль железных дорог под видом подготовки для отправления на родину, и с намерением вооружить и использовать их в дальнейшем. 25 мая из Крыма в Поти прибыл первый 3-тысячный эшелон германский войск. В этот же день, в ночь на 26 мая, грузинская фракция Закавказского сейма принимает решение о выходе Грузии из федерации, а национальный совет Грузии провозглашает создание Грузинской Демократической Республики. Одновременно турецкая делегация в городе Батум предъявляет ультиматум о ликвидации ЗДФР. 28 мая в связи с фактическим распадом ЗДФР в Тифлисе Временный Национальный совет Азербайджана провозглашает создание Азербайджанской Демократической Республики[2], в тот же день в Тифлисе Армянский национальный совет провозгласил создание Демократической республики Армения. С этого момента армянская и грузинские делегации вели переговоры с турками отдельно.
4 июня 1918 Турция подписала с Арменией и Грузией договоры «о мире и дружбе», по которым к Турции, кроме Карской, Ардаганской и Батумской областей, отходили: от Грузии Ахалкалакский уезд и часть Ахалцихского уезда; от Армении Сурмалинский уезд и части Александропольского, Шарурского, Эчмиадзинского и Эриванского уездов. Турецкие войска получили право беспрепятственных железнодорожных перевозок.
Германская интервенция в Грузии
Ввод войск в Грузию
28 мая правительство Грузии было признано Германией и в Поти заключены 6 договоров, по которым Германия получила монопольное право на эксплуатацию ресурсов Грузии, а порт Поти и железная дорога поступали под контроль германского командования. 10 июня германские войска вошли в Тифлис (к 15 июня около 5 тысяч чел.); германские гарнизоны были размещены в Кутаиси, Гори, Сигнахе, Самтреди, Новосенаки, Очамчире и др. Германский гарнизон в Поти насчитывал свыше 10 тысяч человек и артиллерию. Всего в Грузии германские войска (включая военнопленных и мобилизованных немецких колонистов) насчитывали около 30 тысяч человек. Командование оккупационными войсками осуществлял генерал-майор Ф. Кресс фон Крессенштейн.
Оккупационный режим
Германские интервенты взяли под контроль почту, телеграф, банки, военные и финансовые ведомства; к грузинской армии были прикреплены германские инструкторы. По договорам с грузинским правительством от 12 июля Германия получала в эксплуатацию Чиатурские марганцевые рудники на 30 лет, порт Поти на 60 лет, железнодорожную линию Шорапани — Чиатура — Сачхере на 40 лет. С мая по сентябрь германские интервенты вывезли из Грузии на 30 млн марок меди, табака, хлеба, чая, фруктов, вина и др., в том числе 31 тыс. т марганца, 360 т шерсти, 40 350 штук овечьих шкур.
Турецкая интервенция в Азербайджане
Создание и падение Бакинской коммуны
В марте 1918 года власть в Баку была захвачена большевиками, при поддержке вооружённых формирований армянской националистической партии Дашнакцутюн. При этом в Баку и различных населённых пунктах Бакинской губернии было вырезано более 12,000 мусульман. Закрепившись в Баку, войска Бакинского Совета начали наступление на Гянджу, куда переехало правительство Азербайджанской Демократической Республики. В этой ситуации правительство Азербайджана обратилось за военной помощью к Оттоманской империи, которая была предоставлена в соответствии с договором между двумя странами. Для этой цели была задействована Кавказская исламская армия, формирование которой к тому времени уже было начато.
Турецкое командование, желающее развить полученный успех, развернуло наступление на Баку. В его планы входил также захват Дагестана и районов Северного Кавказа с мусульманским населением. Была создана группа войск «Восток» (около 28 тысяч человек). Взятие Баку возлагалось на Кавказскую исламскую армию (около 13 тысяч человек при 40 орудиях) и вошедший в её состав Мусульманский корпус АДР (около 5 тысяч человек при 10 орудиях). Сосредоточившись к 10 июня в Гяндже, турецко-азербайджанские войска начали наступление по направлениям: северо-восточное — на Шемаху; центральное (вдоль Закавказской железной дороги) — на станцию Кюрдамир; юго-восточное — на Мугань. В Дагестан был послан отряд (500 человек).
Вооружённые силы Бакинской коммуны состояли примерно из 18 тысяч человек, 19 орудий, 3 бронепоездов, нескольких гидропланов, 4 канонерских лодок и 3 вооружённых торговых судов. В Бакинском районе находилось до 13 тысяч человек, половина бойцов была безоружна, имелось лишь 60 пулемётов. Из Советской России в Баку в июне прибыли 4 броневика, 13 самолётов, оружие и боеприпасы, а в июле — отряд Г. К. Петрова (около 800 человек при 6 орудиях), вооружение, боеприпасы и обмундирование.
Противник перебросил к Баку ещё 2 дивизии. 20 июля турецкие войска из-за предательства командира 3-й советской бригады Амазаспа без боя заняли Шемаху. В конце июля Л. Ф. Бичерахов, командовавший правым крылом советских войск, ушёл с отрядом в Дагестан, оголив участок фронта в 32 км. 31 июля Кавказская исламская армия начала наступление на Баку. В тот же день в городе произошёл переворот, и 1 августа власть перешла к Диктатуре Центрокаспия.
Битва за Баку
После прихода к власти Диктатура Центрокаспия в условиях турецкого наступления призвала на помощь английские войска. 4 августа из Энзели прибыл небольшой английский отряд. На следующий день турецкие войска ворвались в Баку, но артиллерийским огнём и контрударом были выбиты из города.
«Диктатура Центрокаспия» в ночь с 13 на 14 августа арестовала начавших эвакуацию деятелей Бакинской коммуны и разоружила пробольшевистски настроенные воинские части (около 3 тысяч человек). 17 августа в Баку прибыл 2-й английский отряд (всего в городе английских солдат в начале сентября 1918 года насчитывалось около 1 тысячи человек). Турецкое командование, подтянув ещё 3 дивизии, 14 сентября возобновило наступление. Англичане и части Диктатуры Центрокаспия покинули город. 15 сентября турецко-азербайджанские войска заняли Баку.
Вторжение в Дагестан
В начале октября турецкие войска (свыше 4 тысяч человек) вторглись в Дагестан и при поддержке местных мусульманских формирований заняли Дербент (6 октября), Темир-Хан-Шуру (23 октября) Против интервентов и войск Горского правительства вели борьбу советские войска (5-6 тысяч человек) во главе с М. Дахадаевым и У. Буйнакским.
Конец интервенции
После поражения австро-германского блока в Первой мировой войне, по Мудросскому перемирию (30 октября 1918) Турция вывела свои войска из Закавказья. Началась Интервенция Союзников в Закавказье.
Напишите отзыв о статье "Германо-турецкая интервенция в Закавказье (1918)"
Примечания
Литература
- Гражданская война и военная интервенция в СССР. Малая Советская энциклопедия, 1983. с.630-631
- Микоян А. И. Так было. — М.: Вагриус, 1999. [militera.lib.ru/memo/russian/mikoyan/index.html]
Отрывок, характеризующий Германо-турецкая интервенция в Закавказье (1918)
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
