Германская школа фехтования

Германская школа фехтования
Kunst des Fechtens
Страница из трактата «Mscr. Dresd.», Пауль Гектор Майер (издан не ранее 1542 года)
Дата основания:	XIV век
Страна:	Священная Римская империя Священная Римская империя
Известные последователи:	Йоханнес Лихтенауэр Ханс Тальхоффер Пауль Гектор Майер

Германская школа фехтования (нем. Kunst des Fechtens или Deutsche Schule), иногда Немецкая школа фехтования — историческая система боя, стиль фехтования, распространённый в Священной Римской империи и просуществовавший в эпохи Позднего Средневековья, Ренессанса и раннего Нового времени (с конца XIV по XVII века).

Географическим центром германской школы фехтования принято считать территорию современной Южной Германии (города Аугсбург, Франкфурт и Нюрнберг). Во времена использования этого стиля, его называли Kunst des Fechtens, что переводится как «Искусство Фехтования». Техника немецкой школы фехтования содержит способы применения длинного меча, древкового оружия, кинжала, мессера, щита. К тому же, последователи данного направления изучали принципы верхового фехтования и приёмы безоружного боя.

Одним из знаменитых немецких мастеров фехтования был Йоханнес Лихтенауэр. Самые ранние рукописи созданные им, датируются 1389 годом. До наших дней также дошли трактаты по германской школе фехтования, созданные в XV и XVI веках. В начале XVII века германский стиль был вытеснен итальянской школой фехтования.

Термин «немецкая школа фехтования» иногда может вводить в заблуждение, так как после XVII века на территории современной Германии по-прежнему преподавали фехтование в различных академиях. Такой же термин применяется и к старому стилю театрального немецкого фехтования.

История

Самым первым документом немецкого наследия, который описывает методы фехтования, принято считать Манускрипт I.33, который был написан около 1300 года. После этого существует разрыв почти в целый век до появления рукописей Йоханнеса Лихтенауэра. Созданный им стиль фехтования, с небольшими изменениями, применялся на протяжении почти 250 лет. Истоки его приёмов описываются в трактате «Codex 3227a».

Начало снижения популярности немецкого стиля фехтования приходится на вторую половину XV века. Начиная с XVI века, германская школа фехтования всё больше рассматривается как спортивное упражнение, нежели боевое искусство для военных битв.

В XVII веке на смену германской школе фехтования приходит итальянская. Связано это с тем, что носить шпагу или рапиру, в соответствии с одеждой и модой того времени, было более удобным, чем длинный меч. Один из фехтовальщиков того времени, Жан Даниэль Ланже, писал в своей книге (Deutliche und gründliche Erklärung der adelichen und ritterlichen freyen Fecht-Kunst, издания 1664 и 1708 годов), что «большой меч не только неудобно, но и очень опасно носить в наше время — на короткой дистанции с рапирой можно противостоять человеку, который вооружён пистолетом, из-за высокоэффективных методов использования этого оружия, которое позволяет экономить время, в отличие от более медленных ударов меча. Ударить противника можно даже прежде, чем он успеет достать свой пистолет и сделать первый выстрел». Также Ланже подчёркивал другие достоинства шпаги — «при необходимости, можно скрыть свою рапиру под плащом, таким образом избежав каких-либо провокаций в общественных местах. Длинный меч может вызвать проблемы и возбудить пыл врагов». От этого же фехтовальщика есть упоминание о «Братстве Святого Марка», которое практиковало германскую школу фехтования. Ланже отмечает, что «их искусство поистине рыцарская наука, она должна храниться для ещё не рождённых поколений».

Последним известным практикующим немецким фехтовальщиком был Теодоро Веролини, который создал трактат «Хитрый Фехтовальщик» (Der Kůnstliche Fechter) в 1679 году.

16 апреля 1862 года швейцарская газета «Neue Zürcher Zeitung» опубликовала статью, в которой рассказывалось о смерти 72-летнего члена «Братства Святого Марка», который в подростковом возрасте (начало XIX века) практиковал данное направление фехтования и, возможно, был последним из участников этого фехтовального союза.

Основные принципы

Йоханнес Лихтенауэр в своих рукописях вводит несколько принципов, при этом чётко указывая, что имеется лишь единственное «искусство фехтования», существовавшее на протяжении многих веков и являющееся основой для многих боевых систем:

• Поиск самой короткой и быстрой линии для атаки, игнорируя эффектные методы парирования.
• Сложность объяснения теоретической части и важность непосредственной практической части обучения (для описания этого был предложен афоризм «тренировка лучше, чем искусство, потому что тренировки без искусства полезны, но искусство без тренировок бессмысленны»).
• Важность расположения ног, позиции и скорости движений.
• Значимость плана для будущей атаки.
• Тактическое преимущество для сокрытия грядущих действий.
• Небольшая доля удачи.
• Хорошее физическое состояние организма и отличное состояние оружия.
• Мужество в комплексе с уверенностью, настороженностью и хитростью.

См. также

• Итальянская школа фехтования
• Манускрипт I.33
• Половина меча

Ссылки

• [onfencing.com/2013/10/09/%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D1%88%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0-%D1%84%D0%B5%D1%85%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F/ Описание германского фехтования из онлайн-журнала «Европейское Фехтование: люди, события, факты».]
• [www.myarmoury.com/feature_arms_gls.html О немецком длинном мече, англ. ]

Отрывок, характеризующий Германская школа фехтования

– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.