Герман, Иван Иванович

Иван Иванович Герман фон Ферзен
Дата рождения	1740(1740)
Дата смерти	9 июня 1801(1801-06-09)
Место смерти	Петербург, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	генерал от инфантерии
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1787—1792), Кавказская война, Русско-персидская война (1796)

Иван Иванович Герман фон Ферзен (около 1740—1801) — саксонский картограф, служивший в русской императорской армии в чине генерала от инфантерии. Неудачно командовал русским корпусом во время вторжения в Голландию в 1799 году.

Биография

Вступил на русскую военную службу «нации саксонской из статских чинов» кондуктором 2-го класса в инженерный корпус 18 января 1770 года (по другому послужному списку прапорщиком в 1769 году), а затем переведен 24 ноября 1770 года в генеральный штаб колонновожатым офицером — дивизионным квартермистром ранга поручика.

Участвовал в сражениях при Ларге и Кагуле. Во время рекогносцировки на Дунае был контужен.

В это же время ему было поручено составление карты Молдавии и описания Валахии, а по окончании этой работы он был в 1772 году назначен старшим квартирмейстером при корпусе графа Эльмпта в Польше.

В начале 1773 года состоял при обсервационном корпусе на шведской границе и составил карту Финляндии.

Крестьянская война 1773—1775

В 1773 году был назначен старшим квартирмейстером к генерал-аншефу А. Бибикову в Оренбургский край.

В 1774 году во время в военных действиях против Емельяна Пугачева он, состоя в отряде князя П. М. Голицына и командуя его авангардом, был в делах при Татищевской крепости, у Сакмарского городка и других, за что произведен 7 мая в обер-квартирмейстеры майорского чина. В это же время им составлена карта всего Оренбургского похода.

В 1775 году Герман получил от Екатерины II поручение составить план Царицынского загородного дворца близ Москвы; в том же году послан секретным курьером в Астрахань и Кизляр для обозрения края и персидской границы, составил карту местности между реками Тереком, Кубанью, Доном и Волгой и написал журнал своего путешествия.

В 1776 году ему было поручено определение границ земли войска Донского; в следующем году он исполнил поручение и составил карту этой земли; произведенный 24 мая 1777 году в подполковники, Герман выбыл из Генерального штаба и в 1778—1782 годах состоял в Кабардинском пехотном полку.

Кавказская линия

Получив затем поручение закрыть от набегов кавказских народов Волгу и Дон, он заложил 9 крепостей и тем положил основание Кавказской линии. В 1778 году составил проект Херсонской крепости, постройка которой была поручена ему же. Она продолжалась до 1782 года. 1 января того же года был произведен в чин полковника.

В 1783 году награждён орденом Св. Владимира 4-й степени и назначен командиром Владимирского пехотного полка, находившегося на Кавказской линии. Командуя полком, Герман постоянно участвовал в экспедициях против горцев и в 1784 году построил на Кубани крепости Преградный Стан и Прочный Окоп.

В 1787 году получил в командование один из отрядов, входивших в состав Кавказского корпуса, и исправлял должность генерал-квартирмейстера. Он принимал участие в военных действиях против горцев и турок и отличился в делах с горцами у реки Лабы, Черных гор и у реки Мамы и с турками при Анапе. Тогда же составил карту Кавказа.

21 апреля 1789 года произведен в чин бригадира. 5 февраля 1790 года произведен в чин генерал-майора и назначен командиром бригады, состоявшей из Кабардинского, Владимирского и Казанского полков.

Получив известие, что турки под начальством сераскира Батал-паши следуют от рек Лабы к Кубани, чтобы вторгнуться в пределы России, Герман поспешил к ним навстречу и 30 сентября 1790 года разбил турок и горцев на верховьях Кубани, у реки Тохтамыши (Абазинки) и Подбаклеи, и обратил их в бегство; овладел лагерем неприятеля, он захватил всю артиллерию (30 орудий) и взял в плен сераскира. Императрица Екатерина II наградила Германа за эту победу орденом св. Георгия 2-й степени (21 января 1791 года) и 500 душ крестьян в Полоцкой губернии.

В 1792 году назначен генерал-квартирмейстером в армии генерал-аншефа Кречетникова в Литве.

В 1793 году командовал корпусом правого крыла русской армии и награждён орденом Св. Анны, а в 1794 году командовал в Польше в армии князя Репнина особым корпусом. При взятии Вильны он вел атаку на ретраншемент и Острую браму (ворота). За польскую кампанию награждён орденом Св. Владимира 2-й степени. План кампании, составленный Германом во время этой войны и увенчавшийся успехом, ещё более укрепил за ним репутацию хорошего стратега. В 1795 году Герман состоял в должности генерал-квартирмейстера при главной квартире князя Репнина.

В 1796 году составил проект соединения Днепра с Западной Двиной посредством канала.

В начале царствования Павла I был в отставке, потому что 19 декабря 1796 году он принят по прежнему в службу и назначен шефом Шлиссельбургского мушкетерского полка. 27 декабря 1797 года он произведен в генерал-лейтенанты, в 1798 году назначен генерал-квартирмейстером всей армии и награждён орденом Св. Александра Невского.

С назначением на должность генерал-квартирмейстера Герман обратил внимание на съемки пограничных областей и рассылал офицеров в разные местности для снятия планов. Он сам ездил летом 1798 года в Южную Россию, чтобы принять меры к укреплению Севастополя и берегов Чёрного моря. Производившиеся под его руководством картографические работы обратили на него внимание императора Павла I, который стал видеть в нём человека основательного и полезного для службы.

Итальянский поход 1799 года

В 1799 году Герман награждён был орденом Св. Иоанна Иерусалимского и получил в командование один из корпусов, предназначенных для посылки в Италию против французов. Император поручил ему по соединении с корпусом Розенберга помогать последнему своими советами, а в случае нужды принять и главное начальство над обоими корпусами. Павел I был такого высокого мнения о дарованиях Германа, что, когда решено было послать Суворова главнокомандующим в Италию, поручил Герману «иметь наблюдение за его, Суворова, предприятиями, которыя могли бы повести ко вреду войск и общаго дела, когда будет он слишком увлекаться своим воображением, заставляющим его иногда забывать все на свете». «Хотя он, по своей старости уже и не годится в Телемаки, тем не менее, однако же, вы будете ментором, коего советы и мнения должны умерять порывы и отвагу воина, поседевшего под лаврами». В ответе писал: «В бою он (Суворов) любит глубокий строй, и я также предпочитаю это построение с тем однако же различием, что по моему мнению оно должно быть приспособлено к параллельному боевому порядку, для уменьшения вреда, наносимого неприятельскою артиллериею».

Голландская экспедиция 1799 года

Вместо корпуса, посылаемого в Италию, он получил в командование другой корпус, предназначенный для совместных действий с английским войском против французов в Голландии. Герман с одной дивизией приплыл к берегам Голландии 31 августа 1799 года, но вследствие дурной погоды мог высадиться только 2 сентября. Русские, не привыкшие к морскому путешествию, были очень утомлены, но в тот же день должны были сделать усиленный переход по сыпучему песку. К 7 сентября собрался весь отряд Германа, и на 8-е Фредерик, герцог Йоркский, главнокомандующий союзной армией, назначил бой с французами. Герман, по-видимому, не нашел нужным отсрочить столкновение с неприятелем из-за усталости русских войск.

Получив в командование первое отделение союзной армии, он рано утром, ещё в темноте, двинулся вперед, без проводников и без материалов для устройства переходов через реки и каналы. Англичане выступили гораздо позднее и двигались медленно и с большою осторожностью, поэтому они не могли оказать Герману поддержки вовремя. Несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, первоначально перевес был на стороне русских: они выбили французов из трех ретраншементов, взяли несколько батарей, завладели тремя укрепленными деревнями и захватили в плен 1000 французов и 14 пушек, но затем французы воспользовались промедлением англичан, чтобы всеми силами ударить на русских, утвердившихся в Бергене.

Герман дважды отразил неприятеля, но, не видя более возможности удержаться в Бергене, он уж начал выступать оттуда, как в это время был атакован кавалерией и пехотой. Русские ударили в штыки, но не могли осилить превосходившего их численностью врага. Герман вместе со всем штабом был взят в плен. Русские потеряли в этом сражении убитыми, ранеными и взятыми в плен до 3000 человек. Ещё до получения известия о поражении Германа его 24 сентября 1799 года произвели в генералы от инфантерии. Когда же печальная весть достигла Петербурга, император Павел I крайне разгневался и исключил Германа 27 сентября из службы «за дурной поступок». Герцог Йоркский и сам король английский выступили защитниками Германа перед Павлом I. Герцог объяснял неудачу русских более всего их излишним порывом рвения и воинского жара. «Главное несчастье для нас, писал он, заключалось в потере храброго Германа, который пользовался уважением и доверием войск. Останься он цел, он дал бы иной оборот сражению».

Пленный Герман был отправлен в крепость Лилль. Французы готовы были обменять его на всех французских генералов, взятых в плен в Италии, но Павел I не согласился на это, и Герман пробыл в плену до заключения мира. По возвращении из плена Герман представил объяснение своих действий и 6 ноября 1800 года был снова принят на службу, но уже не получил никакого назначения. Несчастные события повлияли на его здоровье, и 9 июня 1801 года он скончался в Петербурге, имея более 60-ти лет от роду.

Семья

Герман был женат на Шарлотте Ивановне Герард, дочери известного гидравлика Ивана Кондратьевича Герарда, и оставил 4 детей.

• Елизавета Ивановна (ум. 1846), замужем за Б. Х. Рихтером, кавалерственная дама меньшого креста.
• Шарлотта Ивановна (Элеонора Луиза) (1791—1875), замужем за дипломатом П. Я. Убри (1774—1847).
• Мария Ивановна (1799—1866), замужем за С. С. Есаковым, лицейским товарищем А. С. Пушкина.

Источники

• Александрович Н. К. Герман, Иван Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Герман, Иван Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.vehi.net/istoriya/potto/kavkaz/116.html Нашествие Батал-паши] // Потто В. А. Кавказская война (в 5 тт.) Т. 1. «От древнейших времён до Ермолова».

Ссылки

• [wars175x.narod.ru/bgr_germ.html Биография генерала Германа 174?-1801]
• [all-generals.ru/index.php?id=916 Герман Иван Иванович]
• [mikv1.narod.ru/text/Gelbig.htm Герман] // Гельбиг Г. фон. Русские избранники. — М.: Воениздат, 1999. — ISBN 5-203-01767-0

Отрывок, характеризующий Герман, Иван Иванович

И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]