Гермашевский, Мирослав

Мирослав Гермашевский
польск. Mirosław Hermaszewski
Специальность:	космонавт-исследователь
Воинское звание:	Бригадный генерал в отставке
Экспедиции:	Союз-30 — Салют-6
Место рождения:	село Липники, Костопольский уезд, Генеральный округ Волынь-Подолия, Рейхскомиссариат Украина, Третий рейх (ныне Березновский район)
Награды:

Мирослав Гермаше́вский (польск. Mirosław Hermaszewski; родился 15 сентября 1941) — первый и единственный польский космонавт. Герой Советского Союза (1978). Генерал.

Биография

Родился в помещичьей семье на территории оккупированной нацистской Германией Ровенской области (Волынь), в польском селе Липники (Костопольский уезд, ныне это место — Березновский район Ровенской области, Украина).

Во время Второй мировой войны его отец Роман Гермашевский был одним из руководителей польской самообороны их села, Липников. В марте 1943 года подразделения УПА и неорганизованные погромщики из соседних украинских сёл сожгли село, уничтожив часть польского населения. При этом погибло несколько членов семьи будущего космонавта, а его дед был заколот семью ударами штыка в грудь. Во время нападения на село мать потеряла полуторагодовалого Мирослава в снегу, но утром его нашли отец со старшим братом, которые поначалу посчитали его уже замёрзшим. В августе 1943 года сосед семьи, украинский националист, убил и отца, Романа Гермашевского. Всего во время Волынской резни погибло 19 членов семьи Гермашевского. Воспоминания об этом оставил старший брат космонавта, генерал авиации Владислав Гермашевский, также участвовавший в самообороне уничтоженного села.

С 1963 года — член Польской объединённой рабочей партии. Окончил Демблинское военное авиационное училище (1964) и Военную академию Генерального штаба в Варшаве (1971). Служил в истребительной авиации ПВО Польши.

С 1976 года — в Центре подготовки космонавтов им. Ю. А. Гагарина.

Совершил полёт в качестве космонавта-исследователя на космическом корабле «Союз-30» и орбитальной станции «Салют-6» (27 июня — 5 июля 1978 года); продолжительность полёта 7 суток 22 часа 2 минуты 59 секунд.

В 1981 году, после введения в Польше военного положения, входил в состав Военного совета национального спасения (впоследствии Гермашевский утверждал, что не давал согласия на это, но выполнил приказ командования).

«В штабе генерал сказал мне, — рассказывает Мирослав Гермашевский, — что я должен сидеть дома и ждать приказов. Я включил радио и услышал, что являюсь членом Военного совета национального спасения»… Он узнал, что должен заниматься молодёжными и детскими вопросами. Генералы шутили: ответственный за раздачу молока детям. В 1982 вскоре после Нового года услышал от Сивицкого: возвращайтесь в академию, вы здесь не нужны. Он вернулся в Москву.

В 1982 году окончил Военную академию Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова в Москве. В том же году был назначен начальником польского лётного училища «Школа орлят». Затем был заместителем начальника Главного политического управления польской армии и служил в этой должности до 1988 года, когда политические органы в польской армии были упразднены.

9 мая 1987 года, находясь в воздухе на самолёте PZL TS-11 Iskra, стал свидетелем авиакатастрофы рейса Варшава — Нью-Йорк, который упал в Кабацком лесу.

С 1988 по 1991 год служил комендантом (начальником) Высшей офицерской лётной школы в Демблине. Являлся заместителем командующего ВВС и ПВО Польши.

C 2000 года — бригадный генерал в отставке. На общественных началах занимается пропагандой космонавтики.

В 2001 году выдвигался на выборах в Сейм от списка Союз демократических левых сил — Уния труда, в 2005 году — также от СДЛС. В 2002—2006 годах представлял партию в сейме Мазовецкого воеводства.

Награды

• Герой Советского Союза (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 5 июля 1978 года).
• Орден Ленина.
• Орден «Крест Грюнвальда» первой степени.
• Командор ордена «Возрождения Польши».
• Золотой Крест Заслуги.
• Знак «Лётчик-космонавт ПНР».
• Медаль «За заслуги в освоении космоса» (12 апреля 2011 года) — за большой вклад в развитие международного сотрудничества в области пилотируемой космонавтики.
• Медаль имени Н. Коперника Польской академии наук.

Память

На монетах

В 1978 году была выпущена памятная монета номиналом 20 злотых, посвящёная первому польскому космонавту Мирославу Гермашевскому.

См. также

• Волынская резня
• Союз-30

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2019 Гермашевский, Мирослав]. Сайт «Герои Страны».

• [www.astronaut.ru/as_polsk/text/hermaszewski.htm Мирослав Гермашевский (Хермашевский)].

Польша   Космонавтика

Отрывок, характеризующий Гермашевский, Мирослав

Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.