Гермес Трисмегист
Герме́с Трисмеги́ст — (греч. Ἑρμῆς ο Τρισμέγιστος; лат. Mercurius ter Maximus) — Гермес Триждывеличайший — имя синкретического божества, сочетающего в себе черты древнеегипетского бога мудрости и письма Тота и древнегреческого бога Гермеса. В христианской традиции — автор теософского учения (герметизм), излагаемого в известных под его именем книгах и отдельных отрывках (герметический корпус). В исламской традиции иногда отождествлялся с Идрисом, считавшимся пророком сабиев.
Содержание
Гермес Трисмегист как божество
Старейшее упоминание о Гермесе Трисмегисте (Меркурии) содержится в трактате Цицерона «О природе богов», где сообщается, что на самом деле было пять Меркуриев, и тот, «которому поклоняются фенеты (жители города Фенея в Аркадии), как говорят, убил Аргуса, по этой причине бежал в Египет и сообщил египтянам законы и письменность. Египтяне этого называют Тотом, и так же называется у них первый месяц в году по лунному календарю, соответствующий началу разлива Нила»[1].
Гермес Трисмегист как философ
По Лактанцию и Августину Гермес Трисмегист известен как весьма древний автор ряда «герметических» произведений, в подлинности которых отцы церкви не сомневались.
Лактанций в своем трактате «О гневе божьем» указывает, что Трисмегист гораздо древнее Пифагора и Платона. Он считает Трисмегиста одним из важнейших языческих провидцев, предсказавших приход христианства. В «Установлениях» Лактанций стремится показать, что языческая мудрость согласуется с христианским учением, в подтверждение этой мысли он обильно цитирует по-гречески трактат Гермеса «Совершенное слово», известный сейчас в латинском переводе как «Асклепий»[2].
Августин в трактате «О граде божьем», кн. 18, гл. 39, пишет, что Меркурий Трисмегист хотя и старше греческих мудрецов, но моложе Моисея. Именно, Моисей жил одновременно с великим астрологом Атласом, братом Прометея, который был прапрадедом Меркурия Трисмегиста. Августин признает Трисмегиста пророком пришествия христианства, но в отличие от Лактанция не видит в этом заслуги, ибо знание будущего Трисмегист получил от демонов, которым он служил. Августин в кн. 8 гл. 23 подробно обсуждает и порицает тот фрагмент «Асклепия», в котором описывается одушевление статуй путём магического привлечения в них духов или демонов.
Климент Александрийский упоминает 36 книг Гермеса, заключающих в себе всю египетскую философию, 6 его книг по медицине, две книги с музыкой и гимнами Гермеса, и 4 книги Гермеса о звёздах. При этом Климент не цитирует ни одной из них[3].
В средневековой Европе ходило множество трактатов на латинском языке, приписываемых Гермесу Трисмегисту и посвященных в основном магии, астрологии, алхимии и медицине, важнейшими из них являются «Асклепий» и знаменитая «Изумрудная скрижаль». Во второй половине XV века Фичино добавляет к ним греческий текст «Поймандра», то есть первые 14 трактатов т. н. Герметического корпуса.
В 15-16 веках Трисмегист пользовался непререкаемым авторитетом как древнейший философ и маг. Показательно, что Фичино отложил перевод диалогов Платона для того, чтобы прежде перевести оказавшиеся в его руках трактаты из герметического корпуса. Впервые глубокое сомнение в подлинности сочинений Гермеса Трисмегиста высказал швейцарский филолог Исаак де Казобон, который анализировал греческий текст фичиновского «Поймандра» и высказал предположение, что сочинения Гермеса Трисмегиста были фальсифицированы в раннехристианскую эпоху с целью приспособления христианской доктрины ко вкусам язычников и показывает, что они составлены отчасти по произведениям платоников, отчасти по христианским священным книгам[4].
Сам факт существования Гермеса Трисмегиста Казобон не отрицал, вплоть до первой половины XVIII века Трисмегиста рассматривали как реальное историческое лицо[5].
Современные исследователи (Андре-Жан Фестюжьер, Ф. Йейтс) полагают, что «Асклепий» и трактаты герметического свода были написаны примерно во 2-3 в. н. э., латинский перевод «Асклепия» выполнен до 4 в. н. э. При этом принято считать, что Казобон преувеличил роль христиан в создании герметических сочинений.
Сочинения
- Асклепий,
- Герметический корпус,
- Изумрудная скрижаль,
- Гермес Трисмегист. [turba-philosophorum.narod.ru/transl/sources/Liber_24/L24ph.html Книга двадцати четырёх философов] / Вступительная статья, пер. с лат. В. Н. Морозова, М. В. Семиколенных, А. А. Элкера // Вестник Ленинградского государственного университета имени А. С. Пушкина (2) (2011), т. 2, с. 35-40.
- Афоризмы Гермеса Трисмегиста — квинтэссенция астрологических трактатов Гермеса, собранная Стефаном из Мессины (Stephanus de Messina) для короля Сицилии Манфреда (1232—1266)
- [www.argo-school.ru/index.php?module=articles&action=view&articles=104 Перевод К. Богуцкого по пражскому изданию 1564 г.] // Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. Сост., комм. и пер. К. Богуцкого. Киев-М., 1998. ISBN 966-7068-06-4
- [web.archive.org/web/20110306113407/www.astrologer-togliatti.narod.ru/sputnik.html Афоризмы Гермеса] // 100 астрологических афоризмов Гермеса Трисмегиста. (Перевод с английского и латинского Сибалакова А. Г.)
Напишите отзыв о статье "Гермес Трисмегист"
Примечания
- ↑ Цицерон. [ancientrome.ru/antlitr/cicero/phil/natdeor3-f.htm О природе богов. Кн. 3], XXII (56)
- ↑ Фрагменты из Лактация см. в кн.: Йейтс Ф. Дж. Бруно и герметическая традиция. М: «Новое литературное обозрение», 2000. Гл. 1, а также в [apokrif.fullweb.ru/hermes/germ_6.shtml Русской апокрифической студии]
- ↑ Йейтс Ф. Дж. Бруно и герметическая традиция. М: «Новое литературное обозрение», 2000. Гл. 1
- ↑ Йейтс Ф. Дж. Бруно и герметическая традиция. М: «Новое литературное обозрение», 2000. Гл. 1 и 21
- ↑ См., напр., Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М.-Киев: REFL-book, 1994. С. 42
Ссылки
- [books.google.fr/books?id=x0fYjLUJ3noC&printsec=frontcover& Свод текстов Гермеса Трисмегиста с предисловием о нём самом и герметизме, и добавлением других фрагментов по теме]
- Гермес Трисмегист // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Гермес Трисмегист
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
