Гермина Рейсс-Грейцская
| Гермина Рейсс-Грейцская Hermine Prinzessin Reuß zu Greiz<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |
| Рождение: | 17 декабря 1887 Грайц |
|---|---|
| Смерть: | 7 августа 1947 (59 лет) Франкфурт-на-Одере |
| Место погребения: | Античный храм, Потсдам |
| Род: | Рейсс (старшей линии) Гогенцоллерны |
| Отец: | Генрих XXII Рейсский |
| Мать: | Ида Матильда Шаумбург-Липпская |
| Супруг: | Иоганн Георг фон Шёнайх-Каролат Вильгельм II |
Принцесса Гермина Рейсс-Грейцская (нем. Hermine Prinzessin Reuß zu Greiz; 17 декабря 1887, Грайц — 7 августа 1947, Франкфурт-на-Одере) — принцесса Рейсс-Грейцская, в первом браке княгиня Шёнайх-Каролат. Во втором браке в 1922 году стала второй супругой отрёкшегося кайзера Германской империи Вильгельма II.
Биография
Принцесса Гермина — дочь Генриха XXII Рейсс-Грейцского и принцессы Иды Матильды Шаумбург-Липпской. Её отец был правителем старшей линии княжества Рейсс. Генрих XXII был непримиримым врагом князя Бисмарка и всячески противился вхождению родовых владений в состав Германской империи.
Первый брак
Гермина вышла замуж 7 января 1907 года за силезского князя Иоганна Георга фон Шёнайх-Каролата (11 сентября 1873 — 7 апреля 1920). У супругов было пятеро детей:
- Принц Ганс Георг Генрих Людвиг Фридрих Герман Фердинанд (3 ноября 1907 — 9 августа 1943), женат на Сибилле, баронессе фон Цедлиц-Лайпе, погиб во время Второй мировой войны.
- Принц Георг Вильгельм (16 марта 1909 — 1 ноября 1927)
- Принцесса Каролина Гермина Ванда Ида Луиза Феодора Виктория Августа (род. 9 мая 1910)
- Принц Фердинанд Иоганн Георг Герман Генрих Людвиг Вильгельм Фридрих Август (5 апреля 1913 — 17 октября 1973), женился на Розе Раух, баронессе фон Зекендорфф.
- Принцесса Генриетта Гермина Ванда Ида Луиза (25 ноября 1918 — 16 марта 1972), вышла замуж за принца Карла Франца Прусского (внука императора Вильгельма II).
Брак с кайзером
В январе 1922 года сын принцессы Гермины послал поздравительную открытку ко дню рождения бывшего кайзера, который затем предложил мальчику и его матери приехать к нему в Дорн. Вильгельм нашёл Гермину очень привлекательной женщиной и очень любил её компанию. Оба они недавно овдовели: Гермина потеряла мужа, умершего от туберкулёза, чуть более полутора лет назад, а Вильгельм свою супругу — всего девять месяцев назад.
В начале 1922 года Вильгельм решил жениться на Гермине. Несмотря на возражения монархических сторонников Вильгельма и возражения своих детей, 63-летний Вильгельм и 34-летняя Гермина поженились 5 ноября 1922 года в Дорне. Это был счастливый брак. Гермина оставалась постоянным спутником императора до его смерти в 1941 году. У них не было детей.
Последующая жизнь
Дочь Гермины Генриетта вышла замуж за внука Вильгельма II, сына принца Иоахима, принца Карла Франца в 1940 году.
После смерти Вильгельма II в 1941 году Гермина вернулась в Германию. Она проживала в имении своего первого мужа в Силезии до 1945 года. После Второй мировой войны Гермина попала под домашний арест во Франкфурте-на-Одере в советской зоне оккупации Германии. Гермина умерла в возрасте 59 лет в лагере для интернированных в восточногерманской земле Бранденбург в августе 1947 года. Она была похоронена в Античном храме в Потсдаме.
Титулы
- Её Светлость Принцесса Гермина Рейсс-Грейцская (1887—1907
- Её Светлость Принцесса Гермина Шёнайх-Каролат (1907—1922)
- Её Императорское и Королевское Высочество Императрица Германии и королева Пруссии (1922—1941)— номинально
- Её Императорское и Королевское Высочество Вдовствующая императрица Германии и королева Пруссии (1941—1947) — номинально
Напишите отзыв о статье "Гермина Рейсс-Грейцская"
Ссылки
- [youtube.com/watch?v=q5Ofy4sqGMU Принцесса Гермина] на YouTube
Отрывок, характеризующий Гермина Рейсс-Грейцская
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
