Геровский, Георгий Юлианович

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Георгий Юлианович Геровский
Дата рождения:	6 октября 1886(1886-10-06)
Место рождения:	Львов, Австро-Венгрия
Дата смерти:	5 февраля 1959(1959-02-05) (72 года)
Место смерти:	Прешов, Чехословакия
Научная сфера:	лингвист
Альма-матер:	Лейпцигский университет
Научный руководитель:	Август Лескин
Известен как:	исследователь языка Подкарпатской Руси

Георгий Юлианович Геровский (6 октября 1886, Львов, Австро-Венгрия — 5 февраля 1959, Пряшев, Чехословакия) — карпаторусский лингвист, этнограф, педагог. Внук А. И. Добрянского, брат Алексея Геровского.

Биография

Родился в 6 октября 1886 году во Львове, в семье адвоката Юлиана Геровского и Алексии Добрянской, Дочери известного карпаторусского деятеля Адольфа Добрянского. Детство своё он проводил в имении деда в селе Чертижном. После судебного процесса над лидерами галицко-русского движения в 1882 году, организованного австрийскими властями, Добрянский и его семья была вынуждена сменить место жительства. Ольга Грабарь, и её муж Эммануил эмигрировали в Российскую империю, где уже находились их дети — Владимир и Игорь (впоследствии ставший известным художником и искусствоведом). Адольф Добрянский переехал сначала в Вену, а затем в Инсбрук, где уже находились Геровские. Годы, проведённые в общении с дедом, Адольфом Добрянским, заложили основы мировоззрения Георгия Геровского. Русский был для него родным языком, и он с детства осознавал себя принадлежащим к единой русской народности. В Инсбруке Георгий пошёл в немецкую гимназию, которая курировалась иезуитами, что доставляло немалые трудности православным детям. В 1895 году Геровские переехали в Буковину, в город Черновцы, где братья закончили обучение в местной гимназии. В Буковине господствующей религией было православие, поэтому обстановка там в религиозном плане была более благоприятна. Но гимназисты столкнулись с новой проблемой. В то время в Буковине австрийскими властями проводилась принудительная украинизация, затрагивающая и школьный процесс. Повсеместно насаждаемая украинская «самостийность» и русофобия создавали существенный дискомфорт для русского населения.

В 1907 году Георгий Геровский поступил в Черновицкий университет, начал изучать славистику. В 1909 году он поступил на филологический факультет Лейпцигского университета, где его учителем стал известный лингвист А. Лескин. В 1913 году Георгия и Алексея Геровских арестовали в Черновцах, по подозрению в государственной измене. Поводом для этого стало их участие в судебном процессе против карпаторусского активиста Алексея Кабалюка в Мараморошском Сиготе. Алексей был приговорён к смертной казни, но им удалось совершить побег и скрыться в России. В ответ на это были арестованы их мать Алексия, сестра Ксения и жена Алексея Геровского с двухлетним сыном. Их поместили в венскую тюрьму, где вскоре при невыясненных обстоятельствах умерла Алексия Адольфовна. В разгар Первой мировой войны Георгий Геровский поступил в аспирантуру Харьковского университета. В 1917 он успешно сдал государственные экзамены, после чего его собирались назначить на профессорскую должность, но революция не дала этому совершиться. С октября 1918 года по май 1921 года он преподавал в средней школе в Саратовском уезде, с мая 1921 года по октябрь 1921 года работал уездным инспектором при Уездном Совете по просвещению национальных меньшинств в Саратове, с 15 октября по ноябрь 1923 года заведующим литературным и историческим отделом фундаментальной библиотеки Саратовского университета.

В 1924 году по приглашению брата Георгий Юлианович приехал в Подкарпатскую Русь, где Алексей Геровский активно занимался общественно-политической деятельностью. Из за его непримиримой позиции против него была настроена вся Чехословацкая элита, за братьями была организована слежка. Георгию не предоставили чехословацкое гражданство, но он официально числился с 1924 по 1938 года «научным работником по диалектологии закарпатских говоров по истории и диалектологии русского языка с ведома Чешской Академии Наук и Славянского Института в Праге». Он начал публиковать свои научные статьи по лингвистике, а в 1934 году был напечатан его масштабный труд «Язык Подкарпатской Руси», вышедший на чешском языке. Геровский являлся последователем традиционной лингвистической школы, и весьма негативно оценивал деятельность «национально сознательных» украинских деятелей, продвигавших концепцию самобытности украинского языка, и призывал русинов сохранять и изучать русский язык. Он писал: «Замечательным для истории языка этого маленького полумиллионного народа… есть его решительное усилие не отдаляться все более и более от русского корня введением собственных диалектических особенностей в литературу, решительное сознательное стремление к языку русской литературы, к русской школе, руководимые естественным инстинктом самозащиты и чувством языковой принадлежности.» В своём исследовании он выделил язык русинов как «карпаторусское наречие», входящее в группу малорусских говоров, но в то же время существенно отличающееся от них. Само карпаторусское наречие им представлено восемью группами, подразделяющимися в свою очередь на три вида.

Помимо филологических исследований, Геровский занимался и историей карпаторусского движения. Им была составлена биография первого председателя Общества имени А. Духновича «Евминий Сабов и его труды на пользу русского просвещения на Карпатской Руси в довоенное время». Также он писал исторические миниатюры. Категоричность Геровского вызывала неприязнь у многих, но находились у него и сторонники. В 1938 году газета «Словенский глас» опубликовала статью, в которой рекомендовалось назначить Геровского руководителем вновь созданной кафедры «карпаторусского языка и литературы» в Братиславском университете. Вскоре после этого Геровский был единогласно избран председателем новообразованного Общества Наук и Искусств Подкарпатской Руси. В 1939 году Геровского арестовали по подозрению в «панславизме и антивенгерской пропаганде», однако в его действиях не было обнаружено ничего противозаконного и он был отпущен. В 1941 году под редакцией Геровского и В. Крайняницы был издан в Ужгороде «Разбор грамматики угрорусского языка», а в 1943 году он написал критический отзыв на работу В. Бирчака «Літературні стремління Підкарпатськоі Русі», которую он порицал за неприязненное отношение автора к русскому языку, субъективизм и историческую неточность.

После освобождения Закарпатской Украины Георгий Геровский был приглашён Народной радой для управления музейным и библиотечным делом. Он исследовал множество уникальных изданий, пополнял библиотеки и музеи. Тяжёлым потрясением для Георгия Юлиановича стала кража его собственной библиотеки и личного архива. Он переехал в Прагу, а затем в Пряшев, где преподавал в нескольких средних учебных заведениях и университетах. Скончался он там же, 5 февраля 1959 года.

Труды

• Русский язык в церковно-славянско-русской грамматике М. Попа-Лучкая. Прага, 1930.
• Язык Подкарпатской Руси. Прага, 1934.
• Князь Федор Кориатович
• Восстание нашего народа в 1703 году
• Грамматика Панькевича, как учебник родной речи на Карпатской Руси. Прага, 1936.
• [ftp2.mnib.org.ua/mnib375-Gerovskij-IstorijaUgrRusLit.djvu Истории угро-русской литературы в изображении Володимира Бирчика. 1943.]
• [www.ukrstor.com/ukrstor/gerovskij_osloverusin.htm О слове «Русин».]
• Историческое прошлое, народная речь и народная культура Пряшевщины - Прага, 1948 [www.lib.cas.cz/aleph-google/KNA01/00050/07/000500786.html]

Ссылки

• [www.otechestvo.org.ua/statyi/gerow.htm Яркий след братьев Геровских.]
• [www.odnarodyna.ru/articles/17/499.html М. Дронов. Карпаторусский лингвист Георгий Геровский (К 50-летию со дня кончины).]
• Knihovna Akademie ved Ceske Republiky [www.lib.cas.cz/aleph-google/KNA01/00050/07/000500786.html]
• Георгий Геровский в Словацком Музее [www.kis3g.sk/cgi-bin/gw_45_1/chameleon?host=kis3g-service-clas01z3950%2b1110%2bDEFAULT&search=KEYWORD&function=INITREQ&SourceScreen=INITREQ&sessionid=2008030621311129679&skin=snlm&conf=.%2fchameleon.conf&lng=en&itemu1=2000&scant1=Gerovskij,%20Georgij%20Julianovi%C4%8D&scanu1=1003&u1=2000&t1=%015159306&pos=1&prevpos=1&]

Отрывок, характеризующий Геровский, Георгий Юлианович

Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.