Герстфельд, Эдуард Иванович

Эдуард Иванович Герстфельд
Дата рождения	7 декабря 1798(1798-12-07)
Дата смерти	24 ноября 1878(1878-11-24) (79 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	инженерные войска
Звание	инженер-генерал
Сражения/войны	Венгерская кампания 1849 г.
Награды и премии	Орден Святой Анны 3-й ст. (1823), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1833), Орден Святой Анны 2-й ст. (1834), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1838), Золотое оружие «За храбрость» (1849), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1850), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1850), Орден Святой Анны 1-й ст. (1853), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1856), Орден Белого Орла (1859), Орден Святого Александра Невского (1865).

Эдуард Иванович Герстфельд (1798—1878) — инженер-генерал, сенатор, член Государственного Совета; родоначальник Герстфельдов

Биография

Эдуард Герстфельд родился 7 декабря 1798 года в Лифляндии. Его родителями были арендатор казённых имений Иоганн Беньямин Герстфельд и Луиза Кристина урождённая Эрнст. Кроме Эдуарда в семье были ещё двое детей: Иоганн Филипп (1792—1872) и Амалия Луиза.

Начав службу 31 января 1814 года, 16 лет от роду, кондуктором 2-го класса в Перновской инженерной команде, он 22 сентября 1817 года поступил в Главное инженерное училище, где 24 декабря 1818 года был произведён в прапорщики инженерного корпуса.

7 декабря 1819 года Герстфельд был произведён в подпоручики и через год командирован в Ревельскую инженерную команду; 27 февраля 1821 года был произведён в поручики и командирован для осмотра прусских крепостей на Рейне. По возвращении оттуда командирован в Замостье, где принимал участие в постройке и возведении крепости.

2 мая 1825 года Герстфельд назначен в Ревельскую инженерную команду. Произведённый 24 марта 1827 года в штабс-капитаны и 6 декабря того же года в капитаны, 7 апреля 1832 года он был переведён в Варшавскую инженерную команду и 15 октября того же года назначен помощником командира Западного инженерного округа; 12 марта 1833 года произведён в подполковники и 27 декабря 1835 года — в полковники.

15 апреля 1837 года Герстфельд назначен к начальнику инженеров действующей армии для особых поручений, 17 июля 1838 года награждён орденом св. Владимира 3-й степени. Весной 1841 года он был командирован в Германию и Бельгию для изучения железных дорог и по возвращении принял участие в постройке Варшавско-Венской железной дороги, будучи назначен 17 мая 1842 года членом Комитета по постройке её, а 24 декабря 1843 года — её строителем; 7 августа 1845 года, по открытии движения по Варшавско-Венской железной дороге, назначен её директором. За труды по постройке дороги 23 апреля 1850 года награждён орденом св. Станислава 1-й степени. 13 августа 1846 года произведён в генерал-майоры.

В 1849 году, во время Венгерской кампании, Эдуард Иванович Герстфельд заведовал сначала перевозкой войск по прусским и австрийским железным дорогам, а потом инженерною частью действующей армии. 5 июля в сражении с войсками А. Гёргея при Вайцене под неприятельским огнём распоряжался исправлением разрушенного моста через овраг, 14 июля — в переправе отряда князя Горчакова через Тису под неприятельскими выстрелами, за что 8 августа награждён золотой шпагой, украшенной алмазами и с надписью «За храбрость», и 21 июля — в сражении при Дебречине. За участие в Венгерском походе он был награждён австрийскими орденами: командорским крестом Леопольда и Железной короной 1-й степени.

По окончании войны Герстфельд 15 ноября 1849 года был назначен состоять при начальнике инженеров действующей армии, с оставлением в должности по заведованию железной дорогой, и 30 июля 1850 года перемещён на пост товарища главноуправляющего путями сообщения и публичными зданиями.

15 февраля 1851 года Герстфельду поручено управление работами на Петербурго-Варшавской железной дороге; 21 января 1854 года назначен членом Комитета для рассмотрения предположений о сооружении железных дорог. 27 марта 1855 года он произведён в генерал-лейтенанты, с оставлением в должности и назначением сенатором. В Сенате он присутствовал в общем собрании 4-го, 5-го и межевого департаментов, а с 1870 года был неприсутствующим сенатором.

В 1855 году назначен председательствующим в аудиториате Главного управления путей сообщения и председателем Комитета для составления положения о сооружении железных дорог частными компаниями, а в 1858 года — членом Комитета железных дорог.

С 28 октября 1863 года Герстфельд находился в Варшаве и председательствовал здесь в Комитете, рассматривавшем различные вопросы по устройству наблюдения за находящимися в Царстве Польском железными дорогами.

23 июня 1865 года при преобразовании Главного управления путей сообщения в Министерство назначен товарищем министра. 4 июня 1868 года Герстфельд назначен членом Государственного совета, с оставлением в звании сенатора, 13 июня — членом Совета Министерства путей сообщения; летом этого же года с 14 июня по 22 сентября управлял временно Министерством путей сообщения. 21 марта 1868 года министр путей сообщения П. П. Мельников ходатайствовал о производстве Герстфельда в полные генералы и 24 декабря того же года последний, по случаю пятидесятилетия службы в офицерских чинах, был произведён в инженер-генералы.

11 ноября 1869 года Герстфельд избран в почётные члены Николаевской инженерной академии. В 1869 и 1875 годах заседал в особых комиссиях Государственного совета, рассматривавших отчеты министра путей сообщения за 1862—1869 и 1869—1872 годы, а в 1872—1876 и 1878 годах присутствовал в департаменте государственной экономии в течение вакантного времени.

Эдуард Иванович Герстфельд умер 24 ноября 1878 года и был погребен в Санкт-Петербурге на Смоленском лютеранском кладбище.

Награды

Герстфельд был, кроме вышеупомянутых, награждён орденами:

• св. Анны 3-й степени (2 февраля 1823 года),
• св. Станислава 2-й степени (6 декабря 1833 года),
• св. Анны 2-й степени (30 декабря 1834 года),
• св. Георгия 4-й степени за беспорочную выслугу двадцати пяти лет (26 ноября 1850 года, № 8348 по списку Григоровича — Степанова),
• св. Анны 1-й степени (19 апреля 1853 года),
• св. Владимира 2-й степени (26 августа 1856 года),
• Белого Орла (12 апреля 1859 года),
• св. Александра Невского (4 апреля 1865 года, алмазные знаки к этому ордену пожалованы 1 января 1876 года).

Семья

Герстфельд был трижды женат. 1-я жена — Агнесса Аделаида (1810—1841), дочь Перновского бургомистра Генриха Корнелиуса фон Гардера; 2-я жена — её сестра Бетти (1812—1843); 3-я жена — Матильда Эмилия (1822—1898), дочь доктора медицины Иоганна Якоба фон Илиша.

Дети от 1-го брака:

• Генрих Николаус (1829—1886),
• Филипп Ганс Рейнгольд (1831—1882, генерал-майор, командир лейб-гвардии Кексгольмского полка),
• Агнесса Мария Каролина (1835—1858),
• Александр Людвиг (1836—1878),
• Луиза Бетти (1838—1870, замужем за генерал-лейтенантом Н. Е. Шведером),
• Александра Катарина (1840—1884, замужем за генерал-лейтенантом Р. А. Зейме).

Дочь от 2-го брака — Бетти Гермина (1843—1858).

Дети от 3-го брака:

• Матильда Эмилия (1853—1899),
• Эмилия Катарина (1856—1898),
• Эдуард Беньямин (1860—1893),
• Агнесса Луиза Александрина (1865—1899).

Источники архивные

• РГИА, ф. 446, оп. 26, д. 1. Доклад № 12. 31 января 1857 г. «О сохранении генерал-лейтенанту Герстфельду содержания по званию Управляющего работами С.-Петербурго-Варшавской жел. дор.»

Источники

• Е. К. Александрович. Герстфельд, Эдуард Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Некролог // «Голос», 1878, № 331
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). — СПб., 1869.
• Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. — СПб., 2007.

Отрывок, характеризующий Герстфельд, Эдуард Иванович

– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…