Герцог де Пине-Люксембург
Герцог де Пине-Люксембург (фр. duc de Piney-Luxembourg) — титул, существовавший во Франции в 1576—1861 годах.
Содержание
История титула
Сеньории Пине, Рамерю и Монтеньон, расположенные в графствах Шомон-ан-Бассиньи и Труа, в сентябре 1576 жалованной грамотой, данной Генрихом III в Париже, были возведены в ранг герцогства в пользу Франсуа де Люксембурга, графа де Русси, представителя дома Люксембург-Линьи, младшей ветви династии Люксембургов[1].
16 марта 1577 Парижский парламент постановил, что двор может провести регистрацию грамот только в соответствии с эдиктом 1566 года. 9 мая Франсуа де Люксембург получил дополнительную грамоту, и 19 сентября был зарегистрирован как герцог в парламенте, а 9 августа 1578 в Счетной палате[1].
Жалованной грамотой, данной королём в октябре 1581, герцогство Пине было возведено в ранг пэрии для Франсуа и его мужских потомков, и c правом наследования по женской линии. 29 декабря пожалование было зарегистрировано парламентом, и на следующий день герцог присутствовал на заседании в качестве пэра Франции[1].
Титул, созданный как герцог де Пине, в дальнейшем именовался герцогом де Пине-Люксембург, по аналогии с титулом герцога де Люксембург, некогда принадлежавшего старшей линии рода Люксембургов, а в XVI веке входившего в титулатуру королей Испании.
После пресечения мужской линии дома Люксембург-Линьи титул унаследовала Маргарита Шарлотта де Люксембург-Линьи. Её первый муж Леон д'Альбер 10 июля 1620 жалованной грамотой Людовика XIII был утвержден в достоинстве герцога-пэра по праву жены, и 8 января 1621 зарегистрирован в этом качестве парламентом, в тот же день заняв место в числе пэров[1].
В 1661 году герцога Анри-Леона д'Альбер-Люксембурга вынудили отказаться от титула в пользу единоутробной сестры Мадлен-Шарлотты-Бонны-Терезы де Клермон-Тоннер, дочери Маргариты Шарлотты де Люксембург-Линьи от второго брака с графом Шарлем-Анри де Клермон-Тоннером. Она сочеталась браком с Франсуа-Анри де Монморанси-Бутвилем, в марте того же года утверждённым жалованной грамотой в качестве герцога-пэра и принявшим имя и герб Люксембургов[1].
Многие пэры были недовольны этой сомнительной сделкой, тем более, что Монморанси, занимавший 18-е место в старшинстве пэров, как получивший титул в 1661 году, пытался добиться старшинства с 1581 года, что делало бы его вторым по счету[1].
По словам герцога де Сен-Симона, в жалованную грамоту в раздел о подтверждении достоинства пэра
...ловко была вставлена формулировка поскольку в этом есть необходимость, чтобы у него была полная возможность ссылаться на прецедент 1581 года при установлении своего ранга по старшинству.— Сен-Симон. Мемуары. 1691—1701, с. 104
20 мая 1662 парламент зарегистрировал Монморанси-Люксембурга в качестве герцога-пэра, в старшинстве с даты регистрации. Процесс Люксембурга против 16-ти других пэров тянулся несколько десятилетий, и закончился только при его сыне в мае 1711, когда парламент окончательно утвердил старшинство Пине-Люксембурга с 1662 года[2].
Герцоги де Пине-Люксембург
Дом де Люксембург-Линьи
- 1576—1613 — Франсуа де Люксембург-Линьи (ум. 1613), 1-й герцог
- 1613—1616 — Анри де Люксембург-Линьи (1582—1616), 2-й герцог
- 1616—1680 — Маргарита Шарлотта де Люксембург-Линьи (1607—1680), 3-я герцогиня
Дом д'Альбер
- 1620—1630 — Леон д'Альбер (1582—1630), герцог по праву жены
- 1630—1661 — Анри-Леон д'Альбер-Люксембург (1630—1697), 4-й герцог
Дом де Клермон-Тоннер и де Монморанси-Бутвиль
- 1661—1701 — Мадлен-Шарлотта-Бонна-Тереза де Клермон-Тоннер (1635—1701), 5-я герцогиня
- 1661—1695 — Франсуа-Анри де Монморанси-Бутвиль (1628—1695), герцог по праву жены
- 1695—1726 — Шарль-Франсуа-Фредерик I де Монморанси-Люксембург (1662—1726), 6-й герцог
- 1726—1764 — Шарль-Франсуа-Фредерик II де Монморанси-Люксембург (1702—1764), 7-й герцог
Линия де Монморанси-Бутвиль-Шатийон
- 1764—1803 — Анн-Шарль-Сижисмон де Монморанси-Люксембург (1737—1803), 8-й герцог
- 1803—1861 — Шарль-Эммануэль-Сижисмон де Монморанси-Люксембург (1774—1861), 9-й и последний герцог[3]
После пресечения линии Монморанси-Бутвиль-Шатийон на титул герцога де Пине-Люксембург мог заявить права Анн-Эдуар-Луи-Жозеф де Монморанси-Люксембург (1802—1878), герцог де Бомон, последний мужской представитель дома Монморанси, однако, он этого не сделал[4].
Напишите отзыв о статье "Герцог де Пине-Люксембург"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Père Anselme, 1728, p. 868.
- ↑ Père Anselme, 1728, p. 868—869.
- ↑ [www.bibliotheque-conde.fr/wp-content/uploads/pdf/montmorency-luxembourg.pdf Fonds Montmorency-Luxembourg (1497—1904)] — archives du château de Chantilly, 2008, p. 52
- ↑ [www.bibliotheque-conde.fr/wp-content/uploads/pdf/montmorency-luxembourg.pdf Fonds Montmorency-Luxembourg (1497—1904)] — archives du château de Chantilly, 2008, p. 5
Литература
- Père Anselme. Histoire généalogique et chronologique de la maison royale de France. T. III. — P.: Companie des Librairies, 1728.
- Сен-Симон, Л. де, герцог. Мемуары. 1691—1701. — М.: Ладомир, Наука, 2007. — ISBN 978-5-86218-476-1.
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Герцог де Пине-Люксембург
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
