Ангальт-Дессау

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Герцогство Анхальт-Дессау»)
Перейти к: навигация, поиск
Ангальт-Дессау
Anhalt-Dessau
княжество
Flag of Anhalt Duchies.png
1396 — 1561



 

Герб
Столица Дессау
Язык(и) немецкий
Форма правления монархия
К:Появились в 1396 годуК:Исчезли в 1561 году

А́нгальт-Дессау или А́нхальт-Дессау[1] (нем. Anhalt-Dessau) — княжество, позже герцогство в Средней Германии.

Его правители происходили из рода Асканиев. Ангальт-Дессау существовало в период 13961561 и 16031853 годов. 22 мая 1853 года оно было объединено вместе с герцогством Ангальт-Кётен в единое герцогство Ангальт-Дессау-Кётен, позже, в 1863 году, с присоединением Ангальт-Бернбурга и Ангальт-Цербста все эти земли были преобразованы в герцогство Ангальт.





История

В течение своей истории княжество неоднократно вычленяло различные территории из своего состава в результате браков и наследования.

Первый дом князей Ангальт-Дессау

В 1396 году Ангальт-Дессау был выделен вместе с княжеством Ангальт-Кётен из княжества Ангальт-Цербст, как наследственное владение после смерти князя Иоганна I. Его земли были поделены между двумя сыновьями. Второй сын, Альбрехт IV (ум. в 1423), получил во владение Кётен, став родоначальником линии Ангальт-Кётен, а старший, Сигизмунд I (ум. 1405), получил Цербст и Дессау и стал родоначальником линии Ангальт-Дессау. Его многочисленные сыновья и внуки совместно управляли княжеством.

В 1471 году внук Сигизмунда I, Вальдемар V (ум. 1508), один из сыновей князя Георга I, по договору с князьями Ангальт-Кётена получил в управление половину их княжества. А в 1508 году последние представители Кётенской ветви отказались в его пользу от своей части княжества, после чего оно окончательно перешло в Вальдемару, а после его смерти к его сыну Вольфгангу (ум. 1566).

Будучи сторонником Мартина Лютера, он ввёл Реформацию в Ангальт-Кётене (1525 год) и в Ангальт-Бернбурге (1526 год). Из-за этого он стал противником императора Карла V. В 1544 году он отказался в пользу кузенов от прав на Ангальт-Дессау. Во время Шмалькальденской войны Вольфганг потерял Кётен (1547 год), сожжённый императорской армией и был вынужден укрыться в Саксонии. Только в 1552 году по миру в Пассау ему были возвращены владения, но, не имея детей, он передал большинство владений (1562 год) князьям Дессау, сохранив до своей смерти только Косвиг.

В 1570 году князь Иоахим Эрнст (1536—1586), происходивший из Ангальт-Цербстской линии, объединил в своих руках все ангальтские земли. Он издал новые законы для своих владений, положив начало новому государственному устройству этих земель. У него было 7 сыновей, но к моменту смерти в живых остались только пятеро, которые в 1603 году разделили отцовские земли на 5 княжеств. Иоганн Георг I (1567—1618) получил Ангальт-Дессау, Кристиан I (1568—1630) — Ангальт-Бернбург, Август (1575—1653) — Ангальт-Плёцкау, Людвиг I (1579—1650) — Ангальт-Кётен, а Рудольф (1576—1621) — Ангальт-Цербст. Сыновья Людвига Ангальт-Кётенского умерли бездетными, а от остальных пошли 4 ветви рода — Дессауская, Бернбургская, Кётенская и Цербстская.

Второй дом князей Ангальт-Дессау

Внук Иоганна Георга I, Иоганн Георг II (1660—1693), построил в Нишвице замок, получивший в честь его жены, принцессы Оранской, название Ораниенбаум.

Сыном и наследником Иоганна Георга II был Леопольд I, известный под прозвищем «старый дессауец». Он прославился на военной службе у королей Пруссии, дослужившись там до генерал-фельдмаршала (1712 год).

Его старший сын, Вильгельм Густав (1699—1737) тайно женился на Христиане Герре, дочери пивовара. Он умер раньше отца, а его потомки были отстранены от наследования. Вдова Вильгельма Густава и его сыновья были пожалованы императором Францем I в 1749 году титулом «граф Ангальт». Эта ветвь угасла в 1823 году со смертью графа Альбрехта. Однако осталась побочная ветвь, идущая от незаконного сына Вильгельма Густава. Сначала представители этой ветви носили фамилию Густавсон, однако 3 января 1761 года король Пруссии Фридрих II Великий возвёл их в дворянское достоинство и разрешил носить фамилию Ангальт[2].

Наследником Леопольда I стал его второй сын, Леопольд II Максимилиан (1700—1751), подобно отцу служивший вместе с младшими братьями Дитрихом (1702—1769), Морицем (1712—1760) и Фридрихом Генрихом Евгением (1705—1781) на прусской военной службе, причем Леопольд II, Дитрих и Мориц имели, как и отец, звание генерал-фельдмаршала[3][4].

Сын и наследник Леопольда II Леопольд III Фридрих Франц (1740—1817) примкнул к Рейнскому союзу и получил титул герцога от Наполеона I (1807 год).

Его сын Фридрих (1769—1814) умер раньше отца, поэтому наследником стал внук, Леопольд IV Фридрих (1794—1871). Ещё в 1828 году он примкнул к Германскому таможенному союзу. В 1847 году, после прекращения Кётенской ветви, он унаследовал Ангальт-Кётен, а в 1863 году — после прекращения Бернбургской ветви — Ангальт-Бернбург и Ангальт-Цербст, объединив, таким образом, все ангальтские владения и приняв титул герцога Ангальта.

В 1871 году герцогство Ангальт вошло в состав Германской империи.

Напишите отзыв о статье "Ангальт-Дессау"

Ссылки

Примечания

  1. В русском языке было принято передавать название как «Ангальт». Вариант написания «Анхальт», более близкий к языку оригинала, получил распространение с появлением федеральной земли Саксония-Анхальт (1991).
  2. Ангальт, графы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000119/st196.shtml Аскании. Князья ангальт-дессауские 1603-1807] // [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000119/index.shtml Генеалогические таблицы по истории европейских государств] / Автор-составитель: Шафров Г. М.
  4. [sovino.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=87&Itemid=45 Ангальт-Дессау] (рус.). Священная Римская Империя Германской Нации. Проверено 6 апреля 2009. [www.webcitation.org/66FWdmWKI Архивировано из первоисточника 18 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Ангальт-Дессау


Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.