Герцогство Кастро
| Герцогство Кастро | |||||||||
| итал. Ducato di Castro | |||||||||
| герцогство | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| Столица | Кастро | ||||||||
| Язык(и) | итальянский, латинский | ||||||||
| Династия | Фарнезе | ||||||||
| герцог Кастро | |||||||||
Кастро (Castro) — герцогство со столицей в одноимённом городе, которое папа Павел III Фарнезе создал в 1537 году для своего сына Пьера Луиджи Фарнезе. Владения Фарнезе раскинулись в Тоскане от берега Тирренского моря до островов Больсенского озера, вобрав в себя графства Латера и Ронсильоне.
В 1545 году Фарнезе прибавили к своим владениям Парму и Пьяченцу. Именно Парма стала в конечном счёте столицей их владений, в то время как значение Кастро неуклонно снижалось. Единственный из герцогов Кастро, который не занимал пармского престола, — Орацио Фарнезе (1531—1553), супруг французской принцессы Дианы де Валуа.
Войны за Кастро
В XVII веке Фарнезе оказались на грани разорения и залезли в неоплатные долги к ватиканским банкирам. Папа Урбан VIII из рода Барберини, желая обеспечить будущее своих племянников из рода Барберини, потребовал от Одоардо Фарнезе продать им права на герцогство Кастро. Когда пармский правитель ответил отказом, папская армия вторглась в пределы герцогства (1641) и оккупировала его. 
После нескольких неудачных попыток отвоевать земли в Тоскане герцог Одоардо обратился за помощью к венецианцам, флорентийским Медичи и моденским Эсте, которые были обеспокоены завоевательными устремлениями Барберини. Объединённая армия нанесла Барберини поражение при Лагоскуро, следствием которого стал Феррарский мир 1644 года, восстановивший довоенное положение дел.
Вторая война за Кастро началась в 1648 году, когда новый папа Иннокентий X без предупреждения направил в Кастро епископа, а тот запретил Фарнезе въезжать в пределы герцогства без разрешения Ватикана. Епископ попытался взять управление герцогством в свои руки, однако попал в западню и был убит. Папа возложил ответственность за преступление на Фарнезе и направил свои войска на завоевание Кастро.
Город был взят папской армией 2 сентября 1649 года и полностью разрушен. Художественные ценности были вывезены в Ватикан. Столица Кастрской области была перенесена в Аквапенденте. Под нажимом французской короны Ватикан дал пармским герцогам отсрочку на оплату долгов и выкуп Кастро, сначала до 1660, потом до 1664 года. Неспособность Фарнезе погасить задолженность позволила понтифику окончательно присоединить Кастро к Папской области.
Напишите отзыв о статье "Герцогство Кастро"
Литература
- Caroline Castiglione. Patrons and Adversaries: Nobles and Villagers in Italian Politics, 1640—1760. Oxford University Press US, 2005. Pages 17–49.
- Helge Gamrath. Farnese: Pomp, Power and Politics in Renaissance Italy. ISBN 9788882654269.
Отрывок, характеризующий Герцогство Кастро
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
