Герцог Аберкорн

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аберкорн

Герб герцогов Аберкорн
Период

10 августа 1868 - настоящее время

Титул:

герцог Аберкорн

Родоначальник:

Джеймс Гамильтон, 1-й герцог Аберкорн

Когнаты:

Гамильтоны

Родина

Шотландия
Ирландия

Подданство

Великобритания

Герцог Аберкорн — аристократический титул, созданный в пэрстве Ирландия 10 августа 1868 года королевой Великобритании Викторией для Джеймса Гамильтона, 2-го маркиза Аберкорна.





История

Для обеспечения лояльности король Шотландии Яков VI Стюарт пожаловал в 1587 году Клоду Гамильтону, третьему сыну Джеймса Гамильтона, 2-й графа Аррана, титул лорда Пейсли. Его сын Джеймс Гамильтон получил титул лорда Аберкорна 5 апреля 1603 года. 10 июля 1606 года он стал графом Аберкорном и лордом Пейсли, Гамильтоном, Маунткаслом и Килпатриком (пэрства Шотландии).

Его преемник, Джеймс Гамильтон, 2-й граф Аберкорн, 8 мая 1617 года получил дополнительные титулы: лорд Гамильтон, барон Страбан (пэрство Ирландии). В 1633 году он отказался от титула барона Страбана в пользу младшего брата Клода Гамильтона. Его внук Джордж Гамильтон стал 4-м графом Аберкорна в 1680 году. Он был лишен владений в Ирландии в 1691 году, а его баронство Страбан было конфискована. Однако его брат Чарльз Гамильтон, 5-й граф Аберкорн, получил назад все владения в 1692 году.

Джеймс Гамильтон, 6-й граф Аберкорн стал ирландским баронетом из Даналонга в графстве Тирон и Нина в графстве Типперэри (1660). Он 2 сентября 1701 года получил дополнительные титулы: барон Маунткасл и виконт Страбан (пэрства Ирландии). 7-й граф Аберкорн стал членом тайного совета Англии и тайного совета Ирландии. Джеймс Гамильтон, 8-й граф Аберкорн, 24 августа 1786 года получил титулы: виконт Гамильтон из Гамильтона (пэр Великобритании). Его преемником стал племянник Джон Гамильтон, который 15 октября 1790 года стал маркизом Аберкорном и пэром Великобритании. В 1805 году он стал кавалером Ордена Подвязки.

Джеймс Гамильтон, 2-й маркиз Аберкорн, был кавалером Ордена Подвязки (1844) и лордом-лейтенантом Ирландии (в 18661868, 18741876). 10 августа 1868 года для него был создан титул маркиза Гамильтона из Страбана и герцога Аберкорна (в звании пэра Ирландии). Его преемник, Джеймс Гамильтон, 2-й герцог Аберкорн, продолжил семейную традицию и стал кавалером Ордена Подвязки в 1892 году. 3-й герцог Аберкорн был членом Палаты общин и губернатором Северной Ирландии, а также кавалером Ордена Святого Патрика и Ордена Подвязки.

В настоящее время титул герцог носит Джеймс Гамильтон, 5-й герцог Аберкорн (род. 1934), который также является кавалером Ордена Подвязки. Наследники герцогского престола носят титулы маркиза Гамильтона и виконта Страбана.

Герцоги Аберкорн также претендуют на французский титул герцога де Шательро в качестве наследников по мужской линии графа Аррана, которому в 1548 году был пожалован французским королём Генрихом II этот титул.

Родовым гнездом герцогов Аберкорна является Баронс Корт (также известно как Баронскорт касл) в имении в Ньютаунстюарте в окрестностях Страбана (графство Тирон, Северная Ирландия).

Принцесса Диана Уэльская являлась правнучкой Джеймса Гамильтона, 3-го герцога Абернкорна.

Лорды Пейсли (1587)

Графы Аберкорн (1606)

Другие титулы: лорд Аберкорн и графства Линлитгоу (1603), лорд Пейсли, Гамильтон, Маунткасл и Киркпатрик (1606)

Другие титулы (начиная со 2-го графа): лорд Пейсли из графства Ренфрю (1587) Другие титулы (2-й граф): барон Гамильтон из Страбана в графстве Тирон (1617)

Другие титулы (4-й граф): барон Гамильтон из Страбана в графстве Тирон (1668)

  • ок. 16831691: Клод Гамильтон, 4-й граф Абернкорн (ок. 1629 — ок. 1691), 5-й лорд Гамильтон, старший сын Джорджа Гамильтона, 4-го барона Гамильтона из Страбана (1634/1637 — 1668) и потомок 3-го графа Аберкорна. Скончался неженатым

Другие титулы (5-й граф): барон Гамильтон из Страбана в графстве Тирон (1692)

Другие титулы (7-й граф и дальше): виконт Страбан и барон Маунткасл в графстве Тирон (1701)

Другие титулы (8-й граф и дальше): виконт Гамильтон (1786)

Маркизы Аберкорн, 1790

Другие титулы: граф Аберкорн (1606), виконт Страбан (1701), виконт Гамильтон (1786), лорд Пейсли в графстве Ренфрю (1587), лорд Аберкорн в графстве Линлитгоу (1603), лорд Пейсли, Гамильтон, Маунткасл и Киркпатрик (1606), лорд Гамильтон из Страбана в графстве Тирон (1617), барон Маунткасл в графстве Тирон (1701)

Герцоги Аберкорн (1868)

Другие титулы: маркиз Аберкорн (1790), маркиз Гамильтон из Страбана в графстве Тирон (1868), граф Абернкорн (1606), виконт Страбан (1701), виконт Гамильтон (1786), лорд Пейсли в графстве Ренфрю (1587), лорд Аберкорн в графстве Линлитгоу (1603), лорд Пейсли, Гамильтон, Маунткасл и Киркпатрик (1606), лорд Гамильтон из Страбана в графстве Тирон (1617), барон Маунткасл в графстве Тирон (1701)

Линия преемственности

  • Джеймс Гарольд Чарльз Гамильтон, Маркиз Гамильтон (род. 1969), старший сын 5-го герцога Аберкорна
  • Джеймс Альфред Николас Хэмилтон, Виконт Страбан (род. 2005), старший сын Лорда Гамильтона
  • Лорд Клод Гарольд Дуглас Гамильтон (род. 2007), младший сын Лорда Гамильтона
  • Лорд Николас Эдвард Клод Гамильтон (род. 1979), младший сын 5-го герцога
  • Лорд Клод Энтони Гамильтон (род. 1939), младший сын 4-го герцога
  • Александр Джеймс Гамильтон (род. 1987), единственный сын лорда Энтони.

См. также

Напишите отзыв о статье "Герцог Аберкорн"

Ссылки

  • [www.thepeerage.com/ thePeerage.com]
  • [www.cracroftspeerage.co.uk/online/index.html Cracroft’s Peerage]
  • [farm5.staticflickr.com/4099/4902424796_228b3db981_o.jpg Baronscourt House- Aerial photo]

Отрывок, характеризующий Герцог Аберкорн

Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.