Герцог Йоркский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Герцог Йорк»)
Перейти к: навигация, поиск

Герцог Йоркский (англ. Duke of York) — герцогский титул, который английские, а затем британские короли давали членам своего семейства (с конца XV в., за единичными исключениями, этот титул носили вторые сыновья монархов). Происходит от названия города Йорк, одного из старейших городов Британии.





Йоркская династия XV в. — «белая роза»

Первое присвоение титула герцога Йоркского произошло 6 августа 1385 года, когда Эдуард III дал этот титул своему четвёртому сыну Эдмунду Лэнгли, основателю дома Йорков, спорившего из-за английской короны с Ланкастерской линией (война Алой и Белой розы). Титул носил сам Эдмунд (ум. 1402), его старший сын Эдуард Норичский, погибший в битве при Азенкуре в 1415 году, и племянник последнего Ричард Йоркский, претендовавший на престол, одно время бывший наследником Генриха VI и погибший в сражении при Уэйкфилде в 1460 году. Сын Ричарда, ставший королём Эдуардом IV, сделал герцогом Йоркским своего младшего малолетнего сына Ричарда — одного из «принцев в Тауэре», таинственно исчезнувших в период правления их дяди Ричарда III.

Начиная с присвоения титула сыну Эдуарда IV существует традиция, по которой этот титул носят вторые сыновья королей (или, реже — первые из младших братьев королей, в случае, когда их родители сами не царствовали).

Тюдоры и Стюарты

Будущие короли Англии Генрих VIII и Карл I носили титул герцога Йоркского до смерти своих старших братьев (после чего они стали принцами Уэльскими), Яков II — до вступления на престол (он наследовал старшему брату Карлу II, не оставившему законных детей). Сын Якова II, претендент Яков III, пожаловал в изгнании своему второму сыну, Генриху Бенедикту, титул герцога Йоркского; он был известен под именем кардинала Йорка, и с ним прекратился в 1807 году королевский род Стюартов.

Ганноверы

Георг I даровал в 1716 году своему брату Эрнсту Августу, епископу оснабрюкскому, титул герцога Йорка. Он умер бездетным в 1728 году. Затем в 1760 году титул перешёл к Эдуарду Августу, второму сыну принца Фредерика Уэльского и внуку Георга II, умершему бездетным в 1767 году. Тогда титул герцога Йорка был дан Фредерику, второму сыну короля Георга III, известному военачальнику; он умер в 1827 году также бездетным.

Герцоги Йоркские из домов Стюартов и Ганноверов носили также шотландский титул «герцог Олбани» (англ. Duke of York and Albany).

Виндзоры

Следующим носителем титула герцога Йоркского стал внук королевы Виктории Георг. Это присвоение стало исключением из традиции давать титул вторым сыновьям королей. Хотя Георг и был вторым сыном наследника Виктории, принца Уэльского Эдуарда, но получил титул герцога Йоркского он лишь в мае 1892 года, после того, как его старший брат, Альберт Виктор, герцог Кларенс, умер молодым при жизни отца и бабки. После смерти Виктории и вступления на престол отца, Эдуарда VII, Георг стал принцем Уэльским, а в 1910 году наследовал отцу как Георг V. Следующим герцогом Йоркским был его второй сын Альберт, который после отречения старшего брата Эдуарда VIII в 1936 году также стал королём (как Георг VI). Ныне титул герцога Йоркского носит Эндрю, второй сын королевы Елизаветы II. Так как у него нет сыновей (и, по всей видимости, не будет), после его смерти титул вновь вернётся к короне. Наиболее вероятный кандидат на то, чтобы стать герцогом Йоркским после него — его племянник принц Гарри, младший сын принца Уэльского Чарльза.

Таким образом, некий «злой рок» сопровождает титул герцога Йоркского — вот уже более пятисот лет ни одному принцу, носящему этот титул, не удалось передать его своему сыну: либо герцоги Йоркские вступают на престол, либо умирают, не оставив сыновей.

Всем трём герцогам Йоркским из дома Виндзоров присваивался второстепенный шотландский титул «граф Инвернесс» (используемый как основной в Шотландии), а также второстепенный баронский титул, который у будущих Георгов V и VI выглядел как «барон Килларни», а у принца Эндрю — «барон Киллели».

Герцоги Йоркские

Первая креация (1385—1415, 1425—1461)

Вторая креация (1474—1483)

Третья креация (1494—1509)

Четвёртая креация (1605—1625)

Пятая креация (1633/1644 — 1685)

Шестая креация (1892—1910)

Седьмая креация (1920—1936)

Восьмая креация (1986)

См. также

Напишите отзыв о статье "Герцог Йоркский"

Литература

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLAND,%20Kings%201066-1603.htm#_Toc359663367 House of York, descendants of Edmund of Langley] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 11 мая 2015.
  • [www.thepeerage.com/i3796.htm#s55535 York] (англ.). thePeerage.com. Проверено 11 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Герцог Йоркский

«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая: