Герцог Леннокс
Поделись знанием:
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Герцог Леннокс — аристократический титул в пэрстве Шотландия, созданный для членов клана Стюарт из Дарнли. Герцогский титул, названный по имени района Леннокс в области Стерлинг, впервые был создан в 1581 году для Эсме Стюарта, 7-го графа графа Леннокса. 2-й герцог Леннокс получил титул герцога Ричмонда, а после его смерти в 1624 году герцогство Ричмонд отошло к английской короне. 4-й герцог Леннокс также получил титул герцога Ричмонда в 1641 году. В 1672 году после бездетного смерти Чарльза Стюарта, 6-го герцога Леннокса титулы герцогов Леннокса и Ричмонда отошли к короне.
В 1675 году король Англии Карл II Стюарт вторично создал титул герцога Леннокса для своего незаконнорожденного сына Чарльза Леннокса, 1-го герцога Ричмонда (1672—1723). В 1876 году Чарльз Гордон-Леннокс, 6-й герцог Ричмонд и и 6-й герцог Леннокс, получил титул 1-го герцога Гордона. Таким образом, члены рода стали владеть четырьмя герцогствами (в том числе герцог д’Обиньи во Франции).
Герцоги Леннокс (1581)
- 1581—1583: Эсме Стюарт, 1-й герцог Леннокс (1542—26 мая 1583), также 7-й граф Леннокс (с 1580) и 6-й сеньор д’Обиньи (с 1567), единственный сын Джона Стюарта (ок. 1519—1567), 5-го сеньора д’Обиньи и внук Джона Стюарта, 3-го графа Леннокса.
- 1583—1624: Людовик Стюарт, 2-й герцог Леннокс (29 сентября 1574 — 16 февраля 1624), также 2-й граф Леннокс (1583—1624), 1-й граф Ричмонд и 1-й барон Сеттрингтон (1613—1624), 1-й герцог Ричмонд и 1-й граф Ньюкасл-апон-Тайн (1623—1624). Старший сын Эсме Стюарта (1542—1583), 1-го герцога Леннокса
- 1624—1624: Эсме Стюарт, 3-й герцог Леннокс (1579 — 30 июля 1624), 1-й граф Марч (1619—1624) и 4-й граф Леннокс (1624), Младший (второй) сын Эсме Стюарта (1542—1583), 1-го герцога Леннокса (1581—1583)
- 1624—1655: Джеймс Стюарт, 4-й герцог Леннокс (6 апреля 1612 — 30 марта 1655), также 1-й герцог Ричмонд)(1641—1655), 4-й граф Леннокс и 2-й граф Марч, 2-й барон Стюарт из Лейтон Бромсволт (1624—1655), старший сын Эсме Стюарта, 1-го графа Марча и 3-го герцога Леннокса
- 1655—1660: Эсме Стюарт, 5-й герцог Леннокс (2 ноября 1649 — 10 августа 1660), также 2-й герцог Ричмонд, 5-й граф Леннокс, 3-й граф Марч, 3-й барон Стюарт из Лейтон Бромсволт и 3-й лорд Клифтон из Лейтон Бромсволт. Единственный сын Джеймса Стюарта, 4-го герцога Леннокса и 1-й герцога Ричмонда
- 1660—1672: Чарльз Стюарт, 6-й герцог Леннокс (7 марта 1639 — 12 декабря 1672), также 1-й граф Лихфилд и 1-й барон Стюарт из Ньюбери с 1645 года, 3-й герцог Ричмонд, 6-й граф Леннокс, 4-й граф Марч, 4-й барон Стюарт из Лейтон Бромсволт и 4-й лорд Клифтон из Лейтон Бромсволт с 1660 года, 11-й сеньор д’Обиньи с 1668 года. Единственный сын Джорджа Стюарта (1618—1642), 9-го сеньора д’Обиньи (1632—1642). Внук Эсме Стюарта, 3-го герцога Леннокса.
Герцоги Леннокс (1675)
- 1675—1723: Чарльз Леннокс, 1-й герцог Леннокс (29 июля 1672 — 27 мая 1723), 1-й герцог Ричмонд, 1-й герцог Обиньи, 1-й граф Марч, 1-й граф Дарнли и др. Незаконнорожденный сын короля Англии, Шотландии и Ирландии Карла II Стюарта.
- 1723—1750: Чарльз Леннокс, 2-й герцог Леннокс (18 мая 1701 — 8 августа 1750), 2-й герцог Ричмонд, 2-й граф Марч, 2-й граф Дарнли, 2-й барон Сеттрингтон, 2-й лорд Торбоултон с 1723, 2-й герцог Обиньи с 1734, сын предыдущего
- 1750—1806: Чарльз Леннокс, 3-й герцог Леннокс (22 февраля 1734/1735 — 29 декабря 1806), 3-й герцог Ричмонд, 3-й герцог Обиньи, 3-й граф Марч, 3-й граф Дарнли, 3-й барон Сеттрингтон, 3-й лорд Торбоултон с 1750 года, сын предыдущего
- 1806—1819: Чарльз Леннокс, 4-й герцог Леннокс (9 декабря 1764 — 28 августа 1819), 4-й герцог Ричмонд, 4-й герцог Обиньи, 4-й граф Марч, 4-й граф Дарнли, 4-й барон Сеттрингтон, 4-й лорд Торбоултон с 1806, племянник предыдущего
- 1819—1860: Чарльз Гордон-Леннокс, 5-й герцог Леннокс (3 августа 1791 — 21 октября 1860), 5-й герцог Ричмонд, 5-й герцог Обиньи, 5-й граф Марч, 5-й граф Дарнли, 5-й барон Сеттрингтон, 5-й лорд Торбоултон с 1819, сын предыдущего
- 1860—1903: Чарльз Генри Гордон-Леннокс, 6-й герцог Леннокс (27 февраля 1818 — 27 сентября 1903), 6-й герцог Ричмонд и 6-й герцог Обиньи, 6-й граф Марч, 6-й граф Дарнли, 6-й барон Сеттрингтон, 6-й лорд Торбоултон с 1860, 1-й герцог Гордон и 1-й граф Кинрара с 1876, сын предыдущего
- 1903—1929: Чарльз Генри Гордон-Леннокс, 7-й герцог Леннокс (27 декабря 1845 — 18 января 1928), 7-й герцог Ричмонд, 7-й герцог Обиньи, 2-й герцог Гордон, 7-й граф Марч, 7-й граф Дарнли, 2-й граф Кинрара, 7-й барон Сеттрингтон, 7-й лорд Торбоултон с 1903 года, сын предыдущего
- 1929—1935: Чарльз Генри Гордон-Леннокс, 8-й герцог Леннокс (30 декабря 1870 — 7 мая 1935), 8-й герцог Ричмонд, 8-й герцог Обиньи, 3-й герцог Гордон, 8-й граф Марч, 8-й граф Дарнли, 3-й граф Кинрара, 8-й барон Сеттрингтон, 8-й лорд Торбоултон с 1929, сын предыдущего
- 1935—1989: Фредерик Чарльз Гордон-Леннокс, 9-й герцог Леннокс (5 февраля — 2 ноября 1989), 9-й герцог Ричмонд, 9-й герцог Обиньи, 4-й герцог Гордон, 9-й граф Марч, 9-й граф Дарнли, 4-й граф Кинрара, 9-й барон Сеттрингтон, 9-й лорд Торбоултон с 1929, сын предыдущего
- с 1989: Чарльз Генри Гордон-Леннокс, 10-й герцог Леннокс (род. 19 сентября 1929), 10-й герцог Ричмонд, 10-й герцог Обиньи, 4-й герцог Гордон, 10-й граф Марч, 10-й граф Дарнли, 4-й граф Кинрара, 10-й барон Сеттрингтон, 10-й лорд Торбоултон с 1989, сын предыдущего
- Наследник: Чарльз Гордон-Леннокс, граф Марч и Кинрара (род. 8 января 1955), единственный сын 10-го герцога Леннокса
- Второй наследник: Чарльз Гордон-Леннокс, лорд Сеттрингтон (род. 20 декабря 1994), старший сын графа Марча и внук 10-го герцога Леннокса.
См. также
Напишите отзыв о статье "Герцог Леннокс"
Ссылки
- [www.thepeerage.com/ thePeerage.com]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Герцог Леннокс
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
